Любовь больная. Современный роман в двух книгах

Минет несколько лет. Подарки будут продолжаться. Но жена к ним уже привыкнет, и будет воспринимать как должное, как приятный, но обязательный атрибут.

Эмоции с каждым разом угасали.

И вот снова в Москве. И снова рыскаю по столичным магазинам. И снова, после долгих и утомительных поисков, в Пассаже, что на Красной площади, натыкаюсь на огромную очередь из женщин. Говорят: вот-вот должны выбросить дефицит, импортные сапожки. Занимаю очередь. Терпеливо жду. Выстоял в очереди четыре с половиной часа! Но не беда: купил я сапожки жене! Сапожки австрийского производства, а не из Чехии, как обычно.

Прихожу в гостиницу, а жил я тогда на двадцать втором этаже гостиницы «Украина», поднимаюсь на скоростном лифте с коробкой под мышкой. Увидев меня, дежурная по этажу (видимо, коробка привлекла ее внимание) спросила:

«Подарок купили?

«Да!» – не без гордости сказал и предложил посмотреть, поскольку только москвичка в состоянии будет по достоинству оценить мой подвиг.

Женщина развернула и в изумлении взяла сапожки в руки.

«Боже мой! – воскликнула она. – Какие чудные сапожки! Где вы такую прелесть купили? – рассказал. Рассказал и о том, чего это мне стоило. Она покачала головой. – Видимо, сильно любите жену, – промолчал, хотя должен был сказать, что вовсе не люблю, а отношусь так, потому что она моя жена и этим все сказано. Дежурная по этажу добавила. – Представляю, как вас встретит жена, – она вздохнула. – Есть еще на свете мужчины».

Москвичка не могла представить, как меня встретит жена. Она встретила спокойно. И к подарку отнеслась более чем спокойно. Да, сапожки ей понравились, и она сразу примерила, прошлась по квартире: сидят, как влитые. Она представила, как будет в этом чуде щеголять по городку, как все женщины будут оглядываться на нее и тихо вздыхать. Но эмоций, адресованных мужу, не последовало. Было лишь сухое слово благодарности.

Это была жесточайшая обида. Ее не только запомнил, но так стараться больше не стал. Стал отделываться какими-то безделушками, попавшими случайно на глаза.

Обида родила равнодушие. Но теперь – с моей уже стороны.

Самое обидное, что именно этот же сценарий разыгрывался и с другими женщинами: сначала – бурный восторг, затем – горячие слова признательности, и, наконец, – полное спокойствие. Любой подарок для моей женщины становился обыденным делом.

Извини, что вспоминаю, но и ты, очаровательная моя, точь-в-точь проиграла именно этот сценарий.

Помнишь, как ты радовалась, радовалась как малое дитя, когда я тебе привез из Болгарии сущий пустяк – крохотный декоративный флакончик с розовым маслом? Вспомнила? Ну? Что? Ведь, правда, ты была рада?

Пройдут годы. И ты уже не будешь так радоваться, эмоции не станут выплескиваться через край. Ты останешься равнодушной даже к французским редким в то время духам «Шанель №5», за которыми, чтобы купить, я также выстаивал огромные очереди в Москве. Впрочем, такое же отношение потом станет и к другим моим подаркам. Более того, ты станешь (будто бы в шутку) даже укорять: «Мог бы и что-нибудь более стоящее подарить».

Были и «более стоящие» подарки, но от того ты не изменила себе.

Нет, мне не жаль – ни времени, ни денег. Нет, я не сожалею о том, что было. Но мне обидно, безумно обидно, что все женщины воспринимают меня совершенно одинаково, – будь то жены, будь то любовницы.

Какая общность натур! Какое единство мыслей и поступков!

Гениален, до какой степени прозорлив был Александр Сергеевич Пушкин?! Скажешь: причем тут он? Нет, очаровательная моя, поэт имеет к предмету разговора самое непосредственное отношение.

Вспомни его великую сказку. С какой глубиной и совершенством он показал психологию поведения женщины в разных ситуациях. Имея разбитое корыто, старуха мечтает о новом и тиранит старика. Получив новое корыто, старуха теперь уже требует новую избу… Ну, и так далее. Финал известен: старуха, потеряв всякий здравый смысл и совесть, вновь оказывается у разбитого корыта. И поделом!

Мораль: нельзя тиранить вечно, даже любящего тебя мужика. Может плохо кончиться.

Извини покорнейше, но, решившись на откровенный разговор, должен выложить все, что накопилось на душе.

Глава 12

Бесценная моя!

И снова был май. Весна в этот год сильно подзадержалась. В начале марта природа подарила два теплых денька. И синоптики заговорили о ранней весне. Синоптики ошиблись. Как всегда. Урал тем и интересен, что здесь ничего нельзя предугадать, тем более, строить долгосрочные прогнозы на основе двух теплых дней. Да и раненько заговорили о том, что половодье нынче будет умеренным, а потому неопасным для населения: зима-то, мол, малоснежная. Им ли, синоптикам, если они действительно ведут наблюдения за погодой и анализируют, не знать, что всё еще впереди, все еще впереди?!

Март и апрель выдались снежными и холодными. Бураны перемежались небольшими оттепелями, после которых следовали по-настоящему зимние морозы (по ночам – до двадцати пяти столбик термометра опускался), создавая на улицах страшенный гололед.

А первого мая и вовсе сдурела погода. В первой половине дня – солнечно и сухо. Демонстрация трудящихся прошла нормально, а к шести вечера небо затянули свинцовые тучи, все вокруг померкло, и на город обрушился невиданной силы снегопад. Уже через два часа, выглянув в окно, я увидел сплошное снежное покрывало, а вдалеке на трамвайных путях замерли вагоны.

Снежный шквал продолжался до конца следующего дня. Как говорили специалисты, за сутки выпала годовая норма осадков.

Жизнь в городе замерла. Транспорт не ходил. Даже автобусы.

Третьего мая – рабочий день.

Вышел на улицу и остановился: кругом лежал слой снега толщиной в шестьдесят-семьдесят сантиметров. И не таял. Вышел в туфлях. Что же делать? Вернуться и надеть сапоги? Бесполезно: в сапоги того больше набьется снега.

На работу идти надо. И я пошлепал. Один из многих, тянувшихся узенькой цепочкой по всему городу. Люди вынуждены были идти след в след.

Думал, что, оказавшись ближе к центру, станет сноснее; что там-то хотя бы чуть-чуть разгребут сугробы. Мои надежды не оправдались.

Идти далеко: километров десять. Иду уже два с половиной часа. Иду весь мокрый: сверху мокрый, потому что пот градом с меня льет и рубашка прилипла к спине; снизу мокрый, так как снег, подтаивая от теплых ног, оседал в туфлях, в складках брюк и в носках корками льда.

Пришел на работу не к девяти, как мне полагалось, а лишь в одиннадцать тридцать. Я, ты знаешь, не люблю опаздывать, но в этот раз…

На работе лишь познакомился с ситуацией. А она была удивительна: оказалось, что снежная буря обрушилась лишь на Свердловск, а все окружающие города (уже в двадцати километрах от нас) совсем не задела, и там по-прежнему сухо и солнечно.

Во второй половине дня выглянуло солнце, подул южный ветер, стало тепло, даже жарко. И началось интенсивное таяние снега, отчего город поплыл в сплошных потоках воды. Ливневая канализация не справлялась. Впрочем, ее не чистили с прошлой осени, так что она была забита. Водные потоки с улиц огромного города ринулись в речки и пруды. Они моментально вышли из берегов, затопив дома.

Короче говоря, настоящее наводнение, стихийное бедствие, которого синоптики не предсказывали, о нем они не предполагали.

Ты приехала через два дня.

Снег сошел, и остались лишь возле домов сугробы, наваленные выше окон первых этажей при расчистке тротуаров.

Ты приехала, потому что был наш профессиональный праздник, и ты изъявила страстное желание отпраздновать в кругу своих коллег, а потом встретиться с приятелями-однокурсниками, естественно, побывать на торжественном городском собрании, посвященном очередной дате.

К шести вечера всё закончилось. Ты неожиданно засобиралась на вокзал, хотя до отхода твоего поезда оставалось еще три часа.

Попробовал напомнить: «Могли бы сходить в кафе работников искусств…»

Ты резко и зло оборвала: «Не хочу!»

Я все-таки продолжил: «Но именно там могла бы встретить своих однокурсников…»

«Уже передумала!»

«Но…»

«Если хочешь, иди. Не держу… Я – не хочу!»

Голову сверлили вопросы. Что случилось? Почему столь резкое погодное изменение и понижение температуры настроения? Может, я что-то не то сказал? Не знаю. Ничего не заметил. Все, кажется, было как обычно: я смотрел на обожаемую мною женщину, как смотрит раб на свою царственную повелительницу; смотрел и не мог оторвать глаз.

Неужели тебе наскучило мое обожание, бесценная моя?