Под лепестком несущего винта. Книга вторая

Эйфория молодого человека вполне объяснима и вызывает весёлое сочувствие. Оставить за плечами сотни контрольных проверок, зачётов и экзаменов, навсегда избавиться от мандража и постоянного страха перед преподавателями, впервые почувствовать независимость и свободу, – что может быть прекраснее этого ощущения!

Рано радовался сатирик. От проверок, всякого рода инспекций и связанных с ними решений проблем, пока жив, никуда не денешься. Именно жизнь предъявляет нам бесконечный поток вопросов, для ответа на которые требуется – жизнь.

Исходя из личных соображений и опыта, каждый школяр разрабатывает собственную тактику сдачи экзаменов. Одни считают, что лучше не тянуть резину и идти на экзекуцию в числе первых. Экзаменатор не дурак, и понимает, что если у тебя пусто в голове, вряд ли ты рискнёшь совать её в пасть льва первым. И это правильно. Другие предпочитают заходить в аудиторию последними. К этому времени твой оппонент, рассуждают они, наслушается такой белиберды и так отупеет, что думает только об одном: скорее бы закончилась никому не нужная свистопляска и отправиться бы домой, попить бы чайку, отдохнуть от трудов праведных. И это тоже правильно. Третьи глубоко уверены, что в психологическом плане лучшим временем получить заветный зачёт являются часы послеобеденные. Умиротворённая утроба преподавателя расслабляется, агрессивность сходит на нет, и он настроен выслушать ваши непредсказуемые словоизлияния и доверительные измышления вполне демократично. Да и способен ли человек после приёма пищи на какой-то анализ?

Я отношу себя к категории нетерпеливых. Главное – нырнуть первым, а там посмотрим, что из этого получится. Поэтому и на сдачу экзамена по основам технологии промышленности решил прийти пораньше. А чего тянуть, всё равно ничего не знаю. Учебник, просмотренный за ночь по диагонали, в памяти даже царапин не оставил.

Картина, представившаяся перед моими глазами, ввела в оторопь. К закрытым ещё дверям аудитории рвались полсотни мальчиков и девочек, напрочь забыв о правилах хорошего тона. Такого столпотворения я не видел с послевоенного детства, с тех пор, когда сотни людей атаковали хлебные магазины.

Всё объяснилось после прихода плотненького, энергичного и до ушей улыбающегося мужчины с папкой в руках. Он открыл дверь, и студенты, сметая преграды на своём пути, ринулись занимать последние столы.

– Что ж, начнём пожалуй? – предложил преподаватель, когда все угомонились. – Билеты все взяли? Замечательно! Кроме того, вы должны ответить на дополнительный вопрос. Вы вот, – обратился он к молодому человеку, сидевшему впереди. – Где работаете? О, в кузнечно-прессовом цеху! Штампуете? Тогда расскажите технологию заготовки промышленных полуфабрикатов.

Подобные задания получал каждый.

– А вы?– дошла очередь и до меня.

– Летаю на вертолётах.

По растерянности на лице профессора я понял, что с этой стороной деятельности он не знаком, и решил ему помочь:

– Может вас заинтересует технология производства регламентных работ на геликоптерах?

– Просто замечательно! – обрадовался преподаватель. – Действуйте!

Про выплавку стали я добросовестно списал с учебника, а когда представил пооперационный график движения вертолётов в ТЭЧ, профессор чуть не прослезился:

– Отлично, просто отлично, молодой человек.! Давайте зачётку…

Уже потом, подбивая итоги экзаменов, мы выяснили, что исключительно все студенты мужского пола получили отличные оценки. Девушкам преподаватель ставил «хорошо».

– У них по природе на один балл меньше, – усмехнувшись, прокомментировал этот феномен циник Лысенко.

Сдача зачёта по основам агротехники, зоотехники и механизации сельского хозяйства происходила намного веселее. Филиал этой кафедры находился на пятой линии Васильевского острова и совершенно не походил на учебное заведение. Три девчонки в белых халатах сидели над микроскопами, окружённые десятками пробирок и колбочек, и мгновенно навострили уши, как только я появился на пороге. Явное любопытство к человеку в авиационной форме позволило сделать вывод, что девушки озабочены решением своих судеб. Они немедленно доставили профессора Теплова из недр лаборатории и скромно склонились над столами.

– Так, так, – оглядел меня с головы до ног холёный и душистый профессор, – а вы уверены, что готовы к беседе?

– Так точно, товарищ генерал! – пожирал я глазами его круглую, похожую на колобок, фигуру.

– Эк, хватил, голубок, – снисходительно, но уже с интересом снова оглядел меня бородатый мужчина. – Хотя по статусу, – почесал он в затылке, – званию этому соответствую. А вы читали последнюю книгу академика Лысенко?

Надо же, обрадовался я такому совпадению, и протянул увесистый труд учёного, только что купленный у входа на улице.

– Не успел, но обязательно прочитаю. Времени нет, завтра на службу улетаю. Вот и билет купил, – вытащил я для убедительности авиадокументы.

– Мм-да, – в раздумье выдавил из себя популярное междометие Теплов, – ну, что ж, попробуйте, – и протянул пачку контрольных билетов.

Нагло демонстрируя свою самоуверенность, я выдернул из стопки прямоугольный квадратик и уставился в текст: «Клевер и люцерна. Породы коров. Приготовление и хранение силоса». Батюшки мои, да откуда я мог это знать, если кроме картошки ничего в жизни не сажал? Светку бы сюда. Уж она-то отвела бы душу.

– Всё понятно?– с хитрецой склонил крупную голову Теплов. – Тогда так: я отлучусь по делам минут на сорок, а вы готовьтесь.

– Девчонки, горю синим пламенем! Выручайте! – взвыл я, призывая лаборанток к солидарности, как только дверь за профессором захлопнулась.

Через пять минут передо мной выросла гора литературы высотой в полметра.

– Это несерьёзно, девчата. Я и за день не смогу перелопатить ваши фолианты, а времени у нас двадцать минут. И если вы действительно хотите распить бутылочку шампанского в узком кругу ограниченных лиц, каждая в тезисах должна набросать ответы по заданным направлениям. Я умный, в записях разберусь.

Наверное я им понравился, потому что к приходу профессора у меня уже сложился план беседы. Но Теплов тоже был оригинален. Вскользь выслушав мои познания по травам, он вдруг спросил:

– А почему люцерну выращивают на юге, а клевер в средней полосе?

– У люцерны корневая система мощная.

– Гут. А чем отличается бык от вола?

Это уже после ответа на второй вопрос.

– Как будто вы не знаете, – обиделся я. – Бык – он муж коровы. А вол, пардон, кастрат – животное рабочее.

– Абсолютно рихтих, – похвалил Теплов мою осведомлённость и заодно хвастаясь знанием немецкого языка. – А то едет как-то ваш брат-журналист в поезде, увидел лошадь и восхитился: «Вот это коняга!». А крестьянин – попутчик замечает: «Был конём, а стал мерином». Как так? А так, новую породу вывели путём скрещивания. Ну и опубликовали вскоре статью о новой породе лошадей.

И профессор зашёлся в мелком ехидном смехе.

О силосе оппонент точно всё знал, потому что слушать не захотел. Зато задал вопрос на засыпку:

– А вот едут две подводы с навозом. От одного пахнет хорошо, от другого – плохо. Какой лучше?

Да откуда военному лётчику знать такие пикантности? По мне – они оба воняют. Зато у пилотов крайне развита наблюдательность и ориентировка. Боковым зрением я засёк, что одна из девиц держит указательный палец вертикально вверх.

– Господи, и глупому ясно, что по качеству лучше первый, – с обидой в голосе оскорбился я.

– Что ж, вопросов больше нет, – удовлетворённо хмыкнул профессор и придвинул к себе зачётку.

Вечером кафе на Невском, что расположено рядом с кассами Аэрофлота (куда, кстати, я вернул, купленный для обработки экзаменатора билет), разорилось на две бутылки «Цинандали» и четыре порции цыплят – табака.

За услуги симпатичных лаборанток джентльмену надо платить.

Экзамен по русской литературе 19-го века я сдавал в перерыве между парой лекций и чуть не завалил. Молодая, мне ровесница, особа в роговых очках, безумно влюблённая в свой предмет, затерроризировала дополнительными вопросами, и если бы не Михаил Юрьевич Лермонтов, «Песню про купца Калашникова» которого я в далёком детстве на спор выучил чуть ли не наизусть, – быть бы в зачётке первому «неуду».

Впоследствии, умудрённый горьким опытом, я, по мере возможности, избегал встреч с преподавателями моложе меня возрастом. Но если они происходили, я предпочитал неформальную обстановку: в театре, ресторане, на набережной Невы, дома, в бане, наконец. И никогда осечки не происходило.

Было бы невежливым, находясь в Ленинграде, не нанести визит к моим крестникам из «Боевой тревоги». Мы договорились о месте встречи, и на субботу я заказал в ресторане «Нева» столик на четыре персоны. Ресторан пользовался популярностью, и попасть в него после шести вечера было невозможно.

К восьми, к моменту начала музыкального вечера, экипаж был укомплектован и сидел за столом, уставленным деликатесами и отборным коньяком. Никто из приглашённых, за исключением Хоробрых, побывавшем в Болгарии на международных соревнованиях по парашютному спорту, за рубеж не выезжал, и мне пришлось вкратце обрисовать закордонную службу.

– Не печалься, старик, что не вернулся к истребителям, – обнимая меня за плечи, сказал Серёжа Каширин. – Будь оптимистом. Что на этом свете ни делается, всё – к лучшему. Но писать не бросай. Ни дня без строчки!

– Сам-то как, тоскуешь по полётам?