Тайна портрета неизвестной дамы

Пустыня

Вся наша жизнь порой состоит из ряда случайностей, которые мы никаким образом не могли предвидеть, иногда эта цепь случайных событий отдаляет нас от цели, и чем более упорствуем мы в ее достижении, тем более отдаляется она от нас, делаясь нереальной, недостижимой, и мы понимаем, что цель, поставленная нами, либо противоречит Божьему промыслу, либо достижение ее таит некую опасность для нас, которую предусмотреть мы никак не могли. Но бывает, что, несмотря на кажущееся отдаление от цели, события, которые, казалось, препятствуют нам, приводят нас к цели более коротким путем, нежели тот, который мы себе наметили.

Так произошло и с Гаральдом, если бы не попал он в плен к пиратам, а благополучно добрался бы до Кесарии, то никогда бы не удалось ему найти рукопись, ради которой и отправился он в это опасное и трудное путешествие. Если все складывается именно так, как надо, то непременно должно произойти событие, которое позволит ему выбраться из плена, и событие такое вскоре произошло.

Гаральд проснулся среди ночи от тревожного ощущения, проснулся вдруг, ощутив какое-то неясное, смутное беспокойство, причиной тому был не сон, увиденный им, как иногда с нами бывает, нет, возникло ощущение реальной опасности. Он вслушивался в ночь, какие-то крики, шум доносились до него, Гаральд встал, подошел к окну, сквозь черноту ночи возникали, внезапно вспыхивая и вновь угасая, неясные блики света.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Аль Фарад.

– Беда. Мамлюки[9 - Мамлюки – военная элита средневекового Египта, состоящая из юношей-рабов тюрского и кавказского происхождения.] восстали, – тревожно сказал он, – они убили Айюбидов[10 - Айюбиды – династия султанов, правивших Египтом с 1171 по 1250 год, когда восставшие мамлюки свергли последнего султана этой династии.] и всех, кто их поддерживал. Джафар убит, забирай своих друзей и уходи, другой возможности не будет.

– А как же ты? – спросил Гаральд.

– Меня не тронут, я суфий, я вне политики. Я дам тебе мальчика, Саида, он проводит вас до переправы через Нил, паромщик покажет тебе тропу, которая приведет вас в Кесарию. Путь будет труден и долог, через пустыню и горы, держись тропы, которую тебе укажут, по ней ходят караваны с товарами, на пути есть родники и колодцы, да поможет Аллах тебе не сбиться с дороги.

Аль Фарад повернулся и направился к выходу, сделав знак Гаральду следовать за ним. Во дворе его уже ждали Жак и Жульен с лошадьми и оружием, Аль Фарад вручил Гаральду его меч.

– Вот Саид, он проводит вас, – сказал Аль Фарад, представляя стройного, хорошо сложенного юношу.

– И еще, – продолжал он, – запомните одну истину, истина эта проста, ее знают все, но мало кто придает ей значение, истина в том, что все люди смертны, все это знают, но живут так, будто жить предназначено вечно, и будто никто не спросит с них там, в ином, неведомом нам мире, за все, что творили они на этой земле. А теперь, прощайте, друзья, да хранит вас Аллах.

Когда они вышли за ворота дома, стояла тихая ночь, огромная, полная луна висела над самым кипарисом, освещая темный, мрачный город, где-то вдали слышались неясные крики, топот коней; зарева пожаров озаряли небо. Группа всадников проскакала мимо них, по соседней улице, и скрылась в темноте. Саид сделал знак следовать за ним, они двинулись, ведя лошадей за повод, ехать верхом было невозможно, лошади несли на себе нелегкую поклажу: воду в кожаных бурдюках, еду, состоящую из сушеных фиников, орехов и лепешек, овес для лошадей, и еще небольшой шатер, в котором свободно могли устроиться на ночлег и укрыться от непогоды три человека. Путь предстоял долгим, и возможность пополнить запасы еды и питья представится им не скоро.

Двигаясь по темным, освещаемых лишь луной да заревами пожаров, улицам, они вышли на окраину города, на широкую дорогу, ведущую к Нилу. Только к вечеру следующего дня достигли они его берега, у самой реки стоял низкий, покрытый камышом домик паромщика. Сам паромщик, седой темнокожий, крепкого телосложения мужчина, встретил нежданных гостей настороженно, вооруженные люди, явно не похожие на торговцев, желающих переправиться через реку, в столь тревожное время ничего хорошего не сулят. Саид молча протянул ему записку.

По мере того, как паромщик читал ее, тревога на его лице сменялась умиротворением. Он пригласил путников к парому, который представлял собой плот с четырьмя деревянными стойками по углам, через каждую пару стоек, перпендикулярно реке были продеты две веревки, соединяющие берега. Одна веревка служила для удержания плота от разворота при движении, вторая с закрепленным на ней деревянным рычагом служила для перемещения парома.

Паромщик, защемив веревку рычагом, потянул его, навалившись всем телом, паром нехотя двинулся, отделившись от причала, затем движение его стало быстрее, и паромщик уже не тратил значительных усилий, слегка подталкивая рычагом плывущий по инерции паром. После того, как они достигли противоположного берега, паромщик вывел путников на караванную тропу, объяснил, как нужно идти, чтобы не сбиться с дороги, пожелал им счастливого пути и вернулся обратно, не взяв платы за свою работу.

Мальчик Саид, который привел Гаральда к парому и передал паромщику записку, выполнив свою работу, ушел, но направился он не в дом Джафара, а на окраину города, где жил еврей-скупщик, по имени Бер Гаран, скупавший не только золотые и серебряные украшения, но и сведения о событиях, происходивших, как в окрестностях города, так и за его пределами. Сообщив Бер Гарану, что суфий Аль Фарад передал художнику шкатулку, в которой, по его разумению, находился некий важный документ, он получил от еврея несколько мелких монет и отправился в дом, где проживал в качестве раба. Продавая сведения еврею о том, что делается в доме Джафара, Саид надеялся скопить немного денег, чтобы купить себе свободу, не понимая, что уже продал себя, став информатором той могущественной структуры, о которой никакого представления не имел.

Бен Гуран отослал одного гонца с сообщением к погонщику мулов, Мусе, другого в порт, на корабль, который должен был отправиться в Кесарию.

Солнце уже клонилось к закату, Гаральд, Жак и Жульен разбили лагерь для ночевки не дожидаясь наступления темноты. Ужин был очень скромным, пришлось довольствоваться тем, что дарила им благодатная природа дельты Нила, то, что они взяли с собой, еще пригодится там, в пустыне, нужно будет еще кормить лошадей, лошадь – не верблюд, она каждый день требует пищи и воды, запасы которых везет на себе. Несмотря на то, что бежать пришлось неожиданно, без подготовки, Гаральд отметил, что, по-видимому, Аль-Фарад предусмотрел вариант неожиданного побега, и заранее подготовил все, что может пригодиться в долгом переходе через пустыню.

Хотя день был трудным, полным напряжения всех душевных и физических сил, до отчаяния, до истощения, уснуть Гаральд никак не мог. Шатер наполняло тихое сопение Жульена, к которому вскоре присоединился могучий храп Жака, но к Гаральду сон не шел, он лежал неподвижно, на спине, глядя в купол шатра. Подъем сыграли с первыми лучами солнца, быстро свернули шатер, погрузили поклажу на лошадей, и снова двинулись в путь. Пока он пролегал по дельте Нила, покрытой травами, кустарником тамариска, отдельно растущими пальмами и смоковницами, придерживаться дороги не составляло труда, вытоптанная многими караванами, широкая тропа петляла среди многочисленных озер, приходилось вброд преодолевать рукава, на которые разбежался великий Нил перед тем, как отдать свои воды Средиземному морю. Благодатная природа дарила путникам еду и питье.

Но через несколько дней пути зеленый ковер стал блекнуть, растительность начала редеть, и вот перед странниками возникло желтое, выцветшее море песка, над которым пылало раскаленное солнце, желто-красные скалы виднелись вдали, поражая и ужасая своим мертвым величием. Здесь тропа теряла свои четкие очертания, ветер и песок заметали ее, и дорога угадывалась лишь по положению солнца, да по очертаниям гор, и потерять ее, значит не дойти до того оазиса, где можно было бы пополнить запасы еды и питья, и тогда оставалось только одно – умереть.

Когда небольшой отряд путников добрался до гор Синайского полуострова, дальнейший их путь пролегал по каменистым руслам давно пересохших рек, они пролегали по мертвым долинам, где вместо буйной растительности плодородных пойм только камни да пески украшали эти унылые места. Днем стояла невыносимая палящая жара, а ночью путников донимал холод, спасением от которого был лишь небольшой шатер, да одно на всех одеяло из верблюжьей шерсти. Запасы еды и питья подходили к концу, но если они не сбились с пути, то, через три дня, по расчетам Гаральда, они должны были выйти к колодцу, к оазису, где можно было отдохнуть и пополнить запасы пищи и воды. Но прошло уже три, четыре, пять дней, а оазиса не было. Гаральд понял, что случилось самое страшное из того, что могло случиться – они заблудились, затерялись в этих бескрайних песках, где некому придти на помощь.

Первыми остановились лошади, они опустились на песок, отказываясь двигаться дальше. Жак снял с последней лошади кожаный бурдюк с остатками воды и напоил лошадей.

– Все, – сказал он, – воды больше нет.

Никто не возражал, чтобы последние капли воды он отдал этим бедным, измученным животным, верно служившим им на всем протяжении пути. Гаральд молчал, он мучительно думал, где они могли потерять тропу? Паромщик сказал им: «Когда достигните гор, идите по руслам высохших рек, из всех дорог выбирайте ту, что лежит левее». Гаральд так и поступал, но где он мог ошибиться? Ответа на свой вопрос он не находил, да и ответ этот не имел значения, поскольку уже ничего нельзя было изменить.

– Эх, – сказал Жульен, – если бы вы видели, какого фазана я приготовил вам на ужин вчера во сне!

– Спасибо, Жульен, – ответил Гаральд, – когда-нибудь мы непременно отведаем твоего фазана.

Сказал так, как будто это действительно могло случиться. Жак молчал, только тихо гладил тяжело вздымающиеся бока лошади, даже слезы не текли из его глаз, даже на это уже не было влаги. Ему было не страшно умереть, ему было отчаянно жаль лошадей, которые умирали на его глазах, умирали, доверившись людям, которые не смогли их спасти.

– Смотрите! Смотрите! – воскликнул вдруг Жульен. – Там оазис!

И все они увидели зеленые рощи пальм, там, вдалеке, где-то между небом и землей. Мираж дрожал, бледнел, и вскоре совсем растаял в раскаленном воздухе пустыни.

– Это был мираж, Жульен, – тихо ответил Гаральд, – так иногда бывает в пустыне, только мираж, и больше ничего. Оазиса нет, мы сбились с дороги.

Что же случилось? Что произошло? Почему, судьба, которая, казалось, уже привела их к заветной цели, вдруг изменила им? В чем была вина Гаральда? Почему провидение утратило свою благосклонность? Когда кажется, что цель близка, осталась только самая малость, только протянуть руку, и цель достигнута, когда ты уже вообразил себя избранником судьбы, вдруг происходит что-то, что меняет все представления и о себе, и о достижимости цели, и о мире, и о судьбе. И ты понимаешь, что ты – всего лишь песчинка в бесконечном многообразии бед, страстей и судеб, что цель твоя, возможно, не так и важна для мира, для провидения, чтобы ты стал его избранником, что ты смертен, как и все прочие, Аль Фарад предупреждал тебя, а ты забыл, забыл что и твоя жизнь может оборваться так же внезапно, как жизнь любого из смертных, что смертью кончается жизнь всех существ на этой земле, и ты не исключение.

Да, я понимаю, я ведь не рассчитывал жить вечно, но почему здесь и сейчас? А как бы ты хотел умереть? Разве у тебя есть выбор? Выбирают жизнь, выбирают свою дорогу в жизни, а смерть не выбирают, и никому не дано знать, когда на какой дороге встретит она тебя.

Солнце село за красной горой, тьма окутала горы, наступил холод. Не было сил даже разбить шатер, они укрылись одеялом и смотрели в темное небо, усыпанное мириадами звезд, причудливо сплетающихся в созвездия. Сколько бед, сколько нелепых смертей видели эти звезды на своем веку! Но им, далеким и бесстрастным не было никакого дела до странников, затерянных в чужой земной пустыне. Сознание угасало, мысли уплывали куда-то в давние времена, в те зеленые благословенные страны, где нет этих безжизненных песков и гор, где есть живительная вода родников, где в реках плавают форели, и фазаны пасутся на зеленых лугах, где есть жизнь, мыслям не хотелось возвращаться к смерти, мысли угасали медленно, вспыхивая на мгновение и вновь уплывая во тьму.

Гаральд подумал, что рассвета он уже не увидит, но рассвет наступил, а они все еще были живы. Солнце согрело, но тепло не принесло облегчения, мысли, которые, казалось, уже угасли навсегда, вернулись к пустыне, к смерти. Глаза еще не утратили способность видеть, и то, что видели они, вызывало лишь боль и страдание.

Постепенно и зрение и слух утратили ощущение реальности, глаза видели далекий караван, уху слышались голоса погонщиков, они становились все громче, все ближе и ближе становились верблюды, и уже можно было различить сидящих меж их горбами людей, но Гаральд понимал, что в реальности никакого каравана нет, это только игра воображения, мираж, последнее видение угасающего сознания. Гаральд ощутил, как живительная влага коснулась его губ, он сделал глоток, потом второй, жизненные силы медленно вливались его изможденное жаждой тело.

Караванщик склонился над ним.

– Мы шли по другой дороге, – сказал он, – оазис уже совсем близко, за той горой, но вдруг возникло ощущение чьей-то беды, оно было так реально, что я развернул караван.

– Где я сбился с пути? – спросил Гаральд. – Мы все время шли по руслу, которое оказывалось левее, так мне сказали, где я ошибся?

Это был первый вопрос, который задал он караванщику, когда смог говорить.

– Дорога, по которой нужно идти, была перегорожена камнями, – ответил тот, – вот вы и свернули на путь, который не ведет никуда, если бы вы пошли по нужной дороге, то давно бы уже достигли колодца.

– Кто же проделал такую шутку с нами?

– Кто знает? Шайтан, он часто путает следы в пустыне, немало путников погубил он, только опыт и мудрость помогают избежать его ловушек, вы, наверное, впервые преодолеваете этот путь? Куда шли вы, бедные странники?

– Мы идем в Кесарию.

– Тогда нам по пути, – ответил караванщик, – но ваших лошадей придется оставить тут, они уже не смогут идти.

– Нет, нет! – воскликнул Жак. – Мы не может оставить их!

Он бросился на шею лошади, обнял ее, из его глаз впервые потекли слезы.

– Мы подумаем, что можно сделать для ваших бедных животных. Но тогда нам придется задержаться здесь пока лошади не смогут идти, если нашему лекарю удастся спасти их.

Когда и люди, и лошади немного восстановили силы, караван двинулся в путь, и через два дневных перехода они достигли оазиса. Так с караваном и с помощью Аллаха путники добрались до Кесарии.

Инквизитор

Отец Филат сидел в своем кабинете и ждал Гийома, Гийом опаздывал. Обстановка в кабинете инквизитора была скромной, выдержанной в темных тонах, ничего лишнего, простой дубовый письменный стол да бронзовый подсвечник на нем, приспущенные шторы придавали кабинету особо мрачный и зловещий вид. С той поры, как пламя аутодафе охватило Розалину, инквизитор ни разу не спускался в розарий, где каждый цветок напоминал ему прекрасное юное создание, так безжалостно отправленное им на костер. Садовнику он также запретил ухаживать за розами, и некогда прекрасный розарий увял и зачах.