Рассказы из нашей юности

Андрей редко рассказывал о себе, но эти немногословные рассказы Иринка слушала с большим вниманием. Андрей хорошо учился, но после окончания школы заболел менингитом. Сейчас он уже здоров, разве что иногда побаливает голова.

Он с детства увлекался фотографией, и поэтому, когда представилась возможность, с охотой превратил развлечение в работу.

Денег получает достаточно, особенно летом, когда в санатории много отдыхающих, а в городке полно приезжих. Он и после школы не знал, где учиться дальше, а теперь ему и вовсе расхотелось поступать в институт.

Девушка чувствовала, что за этими словами таится неуверенность в себе, и принималась убеждать, что ему обязательно следует учиться дальше. Постепенно Андрей стал как будто соглашаться с ней.

Зато гораздо охотнее рассказывал он о мастерстве фотографии. По его словам, можно быть не только фотографом, но и художником одновременно.

Здесь уже Иринка выражала сомнения. Она была тогда просто не искушенной девочкой, и ей еще только предстояло изучать в институте курс истории искусств.

К тому же это было так давно, в эпоху черно-белой фотографии и за много лет до появления компьютерной графики.

Тем более удивительно, что этот юноша доходил до всего самостоятельно.

Андрей горячился и принимался доказывать, как это важно – правильно видеть. Тогда в самых простых вещах открывается удивительный мир.

Он говорил, что просто ненавидит большинство своих работ, в которых портреты выходят бездушными, а позы – нелепыми. Он печатает снимки, и ему становится противно и стыдно за фальш этих поз и выражений. В них нет жизни, потому что нет движения.

Он говорил, что иногда прямо танцует от радости, когда ему удается поймать мгновение. Без чувства и интереса нельзя снимать даже кусты и деревья.

Честно говоря, Иринка не могла этого понять: любовь и ненависть фотографа… Нужно ли это?

Он останавливался на полуслове, заметив, что она слушает рассеянно, и снова становился грустен и молчалив. Иринка знала, что Андрей избалован вниманием женщин и, очевидно, не привык долго быть воздыхателем. Она была готова противостоять ему, но он ничего не предпринимал, и ее предубеждение постепенно рассеялось.

Так проходил день за днем, заканчивался июль, приближался ее день рождения, и Иринка уже представляла, какое платье она наденет на свой день рождения, и как она будет танцевать с Андреем в этот день.

Она проводила с ним целые дни, и ей не было скучно. Третьим был фотоаппарат ФЭД.

Андрей снимал почти беспрерывно. Деревья, листву, освещенную солнцем, и светом уличного фонаря, излучину реки, бегущую трясогузку, мимику и жесты людей.

Он настойчиво приглашал девушку смотреть на мир его глазами, его цепким взором фотографа, и она постепенно все больше попадала под его влияние.

Андрей работал очень быстро и иногда приносил снимки уже на следующее утро.

Юным читателям, привыкшим к цифровым фотоаппаратам или, тем более, к смартфонам, напомню, что с пленочным фотоаппаратом все было гораздо сложнее.

Пленку нужно было сначала проявить, потом фиксировать, а затем уже печатать каждый снимок отдельно. Последний этап был особенно длительным.

Иринка удивлялась, когда же он успевает, ведь не печатает же ночью. Оказалось, однако, что это именно так. Тогда она поняла значение его поздних утренних визитов и происхождение темных кругов под глазами.

Ей было жаль парня, и она серьезно ему выговаривала. Андрей отвечал, что давно привык так работать, когда никто не мешает, и получается лучше и быстрее, чем днем.

Однажды вечером он привел девушку в свою мастерскую. Она располагалась в маленьком полуподвальчике одного из немногих двухэтажных домов на центральной улице городка.

Андрей принялся колдовать над пленкой, а Иринка расшалилась, выдвинула ящички письменного стола, стала вертеть свертки и рассыпала пачку фотографий.

Ей бросился в глаза погрудный портрет девушки. Лицо, повернутое в профиль, было почти неразличимо. Свет падал и освещал только волосы: огромный, по тогдашней моде, шиньон, небрежно сколотый, так что выбившиеся пряди волнились на виске и затылке. Было такое ощущение, что они светятся сами – так странно дробились в завитках и исчезали в их сиянии тени.

Иринка схватила этот снимок и спросила у Андрея:

– Кто это?

Он, казалось, смутился:

– Отдай, это одна моя знакомая. Ты ее не знаешь.

– А почему ты не сделаешь ни одного моего снимка? Ведь ты фотографировал меня много раз.

Он помедлил и сказал:

– Погоди, немного, еще увидишь,– и заторопился выключить свет, оставив только маленькую лампочку красного цвета.

Девушка пыталась помогать, но только опрокинула в темноте баночку фиксатора, затем села поодаль и принялась смотреть, как двигается по полу его красноватая тень.

В комнате было душно и так резко пахло химикатами, что на лбу у нее выступила испарина.

Единственное окно, пробитое в стене на уровне земли, не открывалось. Только узкая полоска света от фонаря на противоположной стороне улицы с трудом пробивалась сквозь мутное стекло.

Вдруг Иринке показалось, что она уже никогда не сможет вырваться отсюда, и ей стало страшно. Дрожащим голосом она попросила Андрея выйти отсюда, и они отправились на улицу.

Стояла полная луна. Ее свет серебрил листья пирамидальных тополей по обочинам дороги. От нагретого асфальта тянулись струйки теплого воздуха. В палисадниках за забором сладко и томительно пахла почти неразличимая в темноте ночная фиалка – маттиола и белые граммофончики ночного табака.

Хорошее настроение снова вернулось к девушке, и только при воспоминании об этом душном аде пробегала по спине холодная дрожь.

Она дала себе слово, что постарается вытащить Андрея из этого места, где он рискует окончательно подорвать себе здоровье.

На следующее утро Иринка проснулась непривычно рано и долго лежала не шевелясь. Двигаться не хотелось, и приходили на ум какие-то приятные и спокойные мысли. Девушка отдалась их течению и плыла в полудреме куда-то далеко. Постепенно мысли приобрели четкость, и она поняла, что думает об Андрее и ни на минуту не переставала думать о нем.

Вдруг, сначала еле заметно, как будто из глубины, а затем все сильнее с каждым толчком крови в висках стала нарастать неясная и совершенно необъяснимая тревога. Она не знала, откуда появилось это чувство, и как противостоять неизвестной, подстерегавшей ее опасности. Всеми силами пытаясь отодвинуться и отвлечься от дурных предчувствий, она лежала неподвижно, боясь даже пошевелиться.

Иринка чувствовала, как беззвучно ползет по виску, постепенно перебираясь на затылок отражающийся в зеркале лучик солнечного света. И также постепенно стала уходить тревога. Не в силах бороться с нахлынувшей вдруг усталостью, девушка уснула вновь.

После завтрака она поделилась своей тревогой с Ритой. Но лучшая подруга, обычно очень чуткая и внимательная, отмахнулась от нее:

– Иришенька, не мучай себя пустыми тревогами. Все будет хорошо.

У Ритки продолжался очередной роман, и она была целиком им поглощена.

А в полдень того же дня, когда они были вместе со все компанией на пляже, Андрей вдруг предложил:

– Хочешь вареников с вишнями? Тогда пойдем к нам.

Он знал, что вареники с вишнями были ее любимым блюдом, и это было хорошим поводом познакомить ее с матерью.

Как и большинство в Санжарах, Андрей с матерью жили в собственном доме из белого кирпича с двускатной железной кровлей. Ей понравился этот домик с аккуратным садиком за черным двором и аккуратным же палисадником перед окнами. Андрей обитал в одной из двух комнат – маленькой и светлой.

Иринка подошла к письменному столу напротив окна и под толстым стеклом увидела множество своих фотографий. Она никогда еще не видела их так много. Две из них ей особенно понравились.