Семь жизней одного меня. Коммерсант

Семь жизней одного меня. Коммерсант
Геннадий Вениаминович Кумохин

Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реальными людьми случайно.

В небольших рассказах речь идет о коммерческой деятельности нашего героя в первые годы становления новой России.

Автор является собственником фотографии, помещенной на обложке.

Геннадий Кумохин

Семь жизней одного меня. Коммерсант

Коммерсант

В городе моей юности

Этому городу с самого начала была предназначена счастливая судьба. Кем предназначена? Страной, которая его создавала.

Впереди его ожидали, по крайней мере, четверть века «тучных лет». За эти годы выросло целое поколение новых жителей. Город разрастался 7 и 9 этажными домами.

Там, где я когда-то делал утренние пробежки среди поля подсолнухов, выросли башни новых корпусов, аккуратные газоны и аллеи.

В гаванях на море и на Днепре множилось количество моторных лодок и яхт. А окрестные холмы покрывались зеленью дачных участков и совсем немаленьких домиков. Снабжение здесь всегда было сравнительно неплохое, даже в последние перестроечные годы. А овощи и фрукты дешевые. На рынке их покупали только приезжие: ведь почти у каждого были свои.

Здесь жили красивые, веселые, хорошо одетые, уверенные в своем будущем люди. Я приезжал сюда раз в год на каникулы, а потом гораздо реже – на недельку по отпускам. И мне хорошо были видны происходящие перемены (перемены к лучшему!). Проложили новую асфальтовую дорогу до Кременчуга. На Спецстрое сразу за нашим домом построили целый квартал.

У моих родителей появились холодильник и телевизор. Отец купил новую моторную лодку. И отец, и мама, и сестра, после окончания школы, и большинство моих бывших одноклассников работали на Заводе, «Заводе чистых металлов».

Даже мой одноклассник Сергей Бахусев, закончивший Харьковский Физтех и получивший распределение в Дубну, добился перевода на Завод. Сергей всегда отличался практической хваткой и умением видеть перспективу.

Возвращаясь в Москву, я безошибочно узнавал командировочных в попутчиках по вагону, все чаще приезжавших на Завод по разным вопросам. Их выдавал загадочный блеск глаз и то, с каким видом доставали они под пиво золотых божественно пахнущих копченых лещей – презент уважаемым коллегам от администрации Завода.

Директор Завода знал, как угодить должностному лицу из столицы.

Как пролог грядущих несчастий грянул Чернобыль.

И все закончилось развалом Союза. Никому больше не нужной оказалась продукция Завода.

Цеха закрылись и люди оказались на улице, предоставленные сами себе. Город в одночасье перешел в разряд депрессивных. То, что раньше казалось преимуществом, обернулось серьезной бедой. Практически один Завод давал работу и кормил весь этот город.

Но вот когда он закрылся – найти другое место работы оказалось почти невозможным.

Сначала многим казалось, что это какой-то дурной сон, что скоро все наладится, цеха откроются и все опять будет, как прежде.

Но проходил месяц за месяцем, у большинства закончились припасенные на черный день деньги, и тогда наступило отчаяние.

В довершение ко всему, совсем молодые и прежде ни на что не жалующиеся люди начали болеть, врачи, к которым они обращались, многозначительно поджимали губы и намекали, что виной всему было вредное производство: «химия».

Года через два или три уже нельзя было узнать этот некогда беззаботный городок.

Отдел маркетинга

В апреле девяностого года я выиграл выборы в районный совет по своему избирательному округу и окончательно понял, что на работе в райкоме мне больше делать нечего.

Я созвонился со своим хорошим знакомым Мухой и пришел к нему в институт на Юго – Западе Москвы.

– А это ничего, что я иногда буду уходить на сессию райсовета? – спросил я у Мухи.

– Это вполне нормально, – ответил он, – вот наш директор хочет выставить свою кандидатуру на выборах в Моссовет, так что поделишься опытом.

Я, разумеется, согласился. Муха познакомил меня с директором Института Олегом Александровичем Пшеничниковым. Тот воспринял мой переход с энтузиазмом, и мне быстро оформили запрос.

Наступил май 1990 года. Эту весну я встретил на новой работе. И впервые за десять лет я был свободен от опостылевшей обязанности оглядываться на мнение партийного начальства.

Свобода! – я в первый раз почувствовал ее вкус. Для меня начиналась новая жизнь, но я без колебаний привнес в нее все умения прежней аппаратной жизни.

Моя должность звучала несколько загадочно и непонятно: гип – главный инженер проекта. Теперь я работал не в «почтовом ящике», а во вполне открытом ведомстве под названием ГосНИИПроект, одном из многочисленных институтов, входящем в обойму Госстроя, которым, между прочим, с недавних пор руководил Борис Николаевич Ельцин.

Правда, уже придя в первый раз на работу, я был несколько обескуражен. Оказывается, Муха взял меня не в свой отдел, как обещал, а определил в отдел маркетинга института. Однако отступать было уже поздно. В конце концов я решил, что заниматься маркетингом можно и в институте в целом, и начал присматриваться к жизни ГосНИИПроекта.

Это был достаточно интересный момент в жизни государственных проектных институтов (а ГосНИИПроект был головным предприятием в этой линейке). От полной зависимости от центра и государственного обеспечения в ускоренном темпе они двигались к полной свободе (и от бюджетных ассигнований в том числе) и находились, так сказать, в состоянии полураспада.

Не только в ГосНИИПроекте был введен хозрасчет, но и отделы могли получать практическую независимость. Правда, платить в общую копилку института отдел Мухи, который давно жил самостоятельно, все-таки был должен.

Последние годы существования страны совпали с массовым внедрением персональных компьютеров. В связи с этим везде, в том числе и в проектных институтах ощущалась острая нехватка ориентированных на персоналки программ.

Насколько я могу сейчас судить, в ГосНИИПроекте было достаточно грамотных специалистов, которые успели разработать программы по своим специальностям для ПК. В этом отношении отдел Мухи не был оригинален. Но только в его отделе научились получать реальную выгоду от их продажи. Как я теперь понимаю, взаимоотношения между отделами и рядовыми работниками были достаточно сложными и не однозначными. «Муховцев» недолюбливали и откровенно завидовали.

Институтский отдел маркетинга состоял из заведующего, мужчины лет сорока с небольшим, Солодовникова, молодого аспиранта Чигошьяна и нескольких девочек. Солодовников встретил меня, мягко говоря, без особого восторга, сунул мне кучу методичек по автоматизации проектирования, в основном за своим авторством, и предоставил самому во всем разбираться.

Идея сплошной автоматизации проектирования – САПР была, безусловно, хороша. Но она либо опоздала лет на двадцать, когда в моде были огромные, величиной чуть ли не с дом ЭВМ, либо опередила свое время приблизительно настолько же. Но для реализации на слабеньких тогда персоналках она явно не годилась.

Словом, как я понял, она была сродни идее поворота северных рек или построения коммунизма в СССР, т. е. абсолютно нереальна. Что же касается организации продаж компьютерных программ силами своего отдела, то Солодовников об этом и слушать не хотел. Больше того, произнеся сакраментальную фразу о сбыте программ, я сделался его личным врагом.

Одно хорошо: он больше меня не беспокоил, предоставив полную свободу действий. Я же использовал все свободное время для знакомства с отделами института и разработчиками программ. И везде я слышал одно и тоже: нужно, чтобы отдел маркетинга начал заниматься той задачей, для которой он был создан. Заодно я принялся разбираться с новыми для себя проблемами авторского права и методиками обоснования цен на программные продукты.

Единственными, кто не жаловался на свою жизнь, были, разумеется, муховцы. Причем, даже не все, а только группа Сергеева. Поскольку Муха продолжал выказывать мне всяческую поддержку, я легко вошел в контакт с парнем, занимающимся у него сбытом. Оказалось, что ничего мудреного в этом нет. По списку проектных организаций рассылалась реклама их «забойной» программы Stern. Когда те выражали желание приобрести программу, высылалось платежное требование.

Все делалось ни шатко, ни валко – через соответствующую службу ГосНИИПроекта. Единственным ноу-хау отдела можно было считать существование кооператива, которым номинально руководил один из программистов Мухи Миша Малыгин. Часть платежных требований выписывалось на расчетный счет кооператива, что позволяло повысить зарплату разработчикам.

Беседовал я и с другими заведующими отделами. Особенно интересным получился разговор с заведующим одного из основных отделов Розенбергом. В его отделе уже тогда занимались Автокадом и другими графическими программами. Я поделился с ним своими представлениями о том, как наладить в институте сбыт компьютерных программ, и он предложил мне написать статью в готовящийся к изданию институтский сборник. Что я оперативно и сделал.

Тем временем Солодовников собрался в отпуск, и врио заведующего он оставил, естественно, не меня, а Пашу Чигошьяна. Однако Солодовников явно недооценил моей оперативности. Уже на следующий день после его ухода я обошел все отделы, собрал у разработчиков программ аннотации на программы и предложения по договорным ценам, размножил материал и отправил их в проектные институты по всему Союзу.

А уже через несколько дней в отдел маркетинга стали приходить заявки на приобретение программных средств. Первых несколько платежных требований я подготовил сам, а потом через Чигошьяна, который волей-неволей оказался втянутым в новое мероприятие, подключил к этому процессу отдельских девушек.

Когда Солодовников вышел на работу, дело было уже поставлено на поток. В бухгалтерию института стали регулярно приходить деньги за приобретенные программы, а разработчикам прибавилось дел по обучению специалистов из проектных институтов.

Солодовников попытался устроить скандал, побежал по институту в поисках поддержки, но заведующие отделов встречали его приблизительно одними и теми же словами: