Смерть-остров

Михаил Григорьевич неожиданно преобразился. Пилипчук искоса поглядывая на него, удивился произошедшим изменениям. Воронов стал выше ростом, выглядел весомым и значительным, а голос загустел, будто цемент. Кривое и влажное лицо выпрямилось и подсохло. Под носом было чисто.

Василий Пилипчук покачал головой и вздохнул. Он не любил писать. Канцелярская работа ему не нравилась, но Глеб Иванович редко кому доверял секретные дела. Обычно секретными поручениями занимается Прокопенко. Пилипчуку сегодня повезло. Стараясь оправдать доверие самого Петрова, он, едва не плача, продолжал скрипеть стальным пером.

– Что ж ты, чума, делаешь? – взревел Михаил Григорьевич, но, оглянувшись на дверь, понизил голос: – Я не обучался грамоте, и то знаю, что женщина пишется через «и», а не «ы». Галина не женщына, а женщина. Чумило ты, Василий Пилипчук!

– Я тоже пас овец под Харьковом, – легко согласился Василий. – Вам какая разница, Михаил Григорьевич, «и» или «ы»? Вам женщину надо найти или в нашу писанину залезть?

– Женщину найти!

– То-то же! Тогда вот здесь и распишитесь.

Михаил Григорьевич расписался и ушёл в полном удовлетворении от приёма и встречи со старым товарищем. Пилипчук ему не понравился, так ведь не к нему же приходил. Все люди не могут нравиться. В эту ночь Михаил Григорьевич спал крепким сном. Ему снились райские сады, сплошь засаженные стройными вишнёвыми деревьями в самом начале цветения. И хотя он знал, что не бывает чисто вишнёвых садов со стройными стволами, но всё равно верил, что этот чудесный сад вырастили для него, старого каторжанина.

Овеваемые тёплым ветром, вишнёвые лепестки неслись ему прямо в лицо, один из них попал прямо в глаз. Михаил Григорьевич почесался и проснулся. На часах уже шесть утра. Скоро в часть. Пора вставать. Ох, и обрадуется Григорий Алексеевич, что поисками пропавшей супруги займутся новые советские сыщики. От старых никакого толку не было.

* * *

В общем зале царило торжественное настроение. Несмотря на сложную повестку заседания, никто не чувствовал усталости. Лица присутствующих одухотворённо светились, освещая актовый зал дивным светом беззаветной веры в светлую идею. Григорий Алексеевич Горбунов третий час вёл собрание. Сегодня ему доверили заполнять секретный протокол.

На собрании главной повесткой дня стояла повсеместная паспортизация страны и создание новых поселений. В Ленинграде, Москве, и в целом по стране совсем нет жилья. Советское строительство находится в зачаточном состоянии. Стройки уже зарождаются; начали строить управление для чекистов на Литейном, в Нарвской заставе повсеместно возводят фундаменты первых жилых домов для рабочего класса, в центре строится новый дворец культуры. Но всё это только начинается. А сейчас, в данную минуту, где людям жить? Рабочий класс должен обеспечиваться жильём в первую очередь, но пока сдадут первые дома, пройдёт немало времени. В настоящий момент на каждого ленинградца приходится по три-четыре квадратных метра, а этого катастрофически мало. Бывшие барские квартиры поделены на клетушки. Люди ютятся в каморках по десять – двенадцать человек. Отсюда мордобои, убийства, разводы, бытовые преступления, нехорошие болезни. Необходимо срочно очистить город от деклассированных элементов. Партия и правительство заботятся о людях, строящих светлое будущее. В конце прошлого года было принято постановление о всеобщей паспортизации Страны Советов.

В январе текущего года вышло секретное указание о проведении чекистских мероприятий по обеспечению нового закона. Не все граждане заслужили советский паспорт. Многим будет отказано в учётном документе. Следить за выполнением постановления о паспортизации поручили чекистам. Именно об этих мероприятиях и говорили докладчики на сегодняшнем собрании. Григорий Алексеевич вёл протокол и заметно волновался. Ему предстояло выступить в самом конце собрания, он отвечал за резолютивную часть мероприятия. Всё было хорошо, но в затылке который день гноилась паскудная мыслишка, отдающая частнособственническим инстинктом. Три дня назад пропала жена Григория Алексеевича, молодая и красивая Галина, хохотушка, с милыми завитушками волос на шее, умилительными ямочками на щеках и верная жена в придачу. Григорий Алексеевич изо всех сил гнал паскудную мыслишку, но она настойчиво возвращалась, мешая сосредоточиться. Спас положение помощник Горбунова. Михаил Григорьевич положил на стол готовую речь. Григорий Алексеевич пробежал глазами первые строки и весь вздёрнулся. Именно такая речь нужна сегодня на собрании. Молодец Воронов, не подвёл преданный товарищ, хорошую речь написал. Именно эти гневные слова ободрят товарищей в общем зале.

Стены морского клуба сплошь увешаны портретами вождей. Раньше здесь висели изображения разных адмиралов и военачальников, но руководство клуба заменило старые портреты на новые. Над трибуной прищурилось всевидящее око товарища Сталина. На правой стене сурово ощетинилось руководство страны, а с левой смотрело, будто в прицел, руководство Ленинграда. От портретных взглядов холодело в затылке. «Надо бы перевесить всех с левой стороны на правую, – подумал Григорий Алексеевич, – а то обвинят в левизне». Подумал и вздрогнул. Нельзя перевешивать портреты. Тогда самого обвинят в левизне. Сейчас модно осуждать левые взгляды.

Горбунов сурово покачал головой, стараясь выглядеть более монументальным. На него устремились двести глаз, сто товарищей ждут напутственного слова. На собрании должны прозвучать слова, определяющие жизнь коллектива крейсера на полгода вперёд, а он думает чёрт знает о чём. Члену партии не положено допускать частнособственнические мысли во время торжественного собрания. Устав партии запрещает думать о личном в ущерб общественному. Голова должна быть ясная и чистая, как оконное стекло, вымытое Галиной перед приёмом гостей. Горбунов нервно дёрнул шеей. Пропавшая жена постоянно вмешивалась в мыслительный процесс. О чём бы он ни подумал, во всём и везде присутствовала Галина. Так уж получилось, что они сроднились с женой, став единым существом. Мужчина и женщина приросли друг к другу. Судьба жены приводила Горбунова в отчаяние.

Воронов едва уловимым жестом указал на трибуну, мол, пора. Григорий Алексеевич похолодел от волнения. С трудом прогнав мысли о пропавшей жене, он слегка отпихнул Михаила Григорьевича и шагнул на подмостки, боясь оступиться. Через минуту Горбунов уже гремел с высоты.

– Товарищи советские моряки! В целях успешного достижения мероприятий, поставленных партией и правительством, по очистке Ленинграда от укрывающихся кулаков и уголовно-преступного элемента советским правительством только что принято важное и соответствующее постановление «Об организации трудовых поселений». Партия и правительство озабочено чисткой городов от ненужного сброда. Осенью было принято постановление о всеобщей паспортизации населения, в январе о проведении чекистских мероприятий, а сейчас необходимо создать условия по организации трудовых поселений. Партия и правительство призывают выжигать калёным железом заразу из нашего общества, ту заразу, что оставил нам в наследство царский режим. Мы не пощадим ни детей, ни женщин, ни стариков, никого, ради построения справедливого общества. Если надо будет уничтожить половину населения нашего города ради того, чтобы очистить улицы и дома от уголовной накипи, мы уничтожим не только половину, а гораздо больше. Если понадобится, уничтожим всех! Ради построения общества будущего мы не пощадим никого!

Товарищи! Наша милиция неустанно работает во исполнение всех пунктов постановления, но силы её иссякают, и мы обязаны помочь органам в их самоотверженном труде по восстановлению порядка и очистке города от нечисти и накипи всякого рода. Предлагаю составить список желающих войти в состав бригадмильцев, товарищи советские моряки, мы должны быть в первых рядах по очистке нашего города, нашей страны от разного рода сволочей. Список составит мой помощник Воронов Михаил Григорьевич. Он уже ходит по рядам, подготовьтесь и внесите свои фамилии в состав бригады. Мы очистим наш город от врагов народа. Сергей Миронович обещал приехать сегодня, но, к сожалению, его задержали важные дела. В эту минуту товарищ Киров выступает перед рабочими Путиловского завода. Там тоже формируются составы бригадмильцев из числа самых сознательных рабочих. Товарищ Петерсон лично примет участие в посвящении бригадмильцев на площади Урицкого. Этот вопрос согласован и обсуждению не подлежит. Если понадобится, мы все в едином порыве встанем на очистку нашего города от неработающих и скрывающихся кулаков, от уголовно-преступного элемента. Мы их отыщем в притонах и кабаках. Мы достанем их на дне морском!

Вместо прожигания жизни эти нелюди будут трудиться в спецпосёлках на работах в сельском хозяйстве, рыболовстве, заниматься кустарными ремёслами, другой хозяйственной деятельностью. Товарищи! Отзовёмся на призыв партии и правительства и ответим мощным ударом по скрытому врагу, которого иногда можно не заметить и в наших рядах. Будем бдительны, товарищи! Поможем чекистам и милиционерам! В Ленинграде с начала года создано 45 пунктов выдачи паспортов, туда требуются кадры, мы сможем помочь органам в нерабочее время. Будем работать не ради денег, а за совесть! На нас смотрит товарищ Сталин!

Актовый зал в едином порыве поднялся с мест. Люди стояли и хлопали, не прерывая оваций.

– На нас смотрит товарищ Киров!

Овации усилились. «На нас смотрит товарищ Медведь!» – В этом месте Григорий Алексеевич понял, что совершил ошибку. В зале не все знали фамилию главного чекиста Ленинграда. Овации не прекратились, но стали суше и жиже.

– Товарищ Петерсон!

Овации усилились. Его промаха никто не заметил. Григорий Алексеевич счастливо выдохнул. Воронов услужливо подвинул стакан с водой. Сегодня Михаил Григорьевич выглядел иначе, чем вчера. На нём складно сидел новенький френчик, на брюках вились ровненькие стрелки, руки были вымыты, хотя под ногтями таилась ночь, залысины поблескивали. Михаил Григорьевич любил баню, по субботам ходил мыться, но иногда пропускал помывку по уважительным причинам. Григорий Алексеевич заметил траурную каёмку на ногтях помощника, склизкие волосы, потянул носом воздух и вспомнил завитки на шее у Галины. Казалось, она стоит рядом с ним, прямо на трибуне, в новом цветастом платье, купленном в магазине «Смерть мужьям». Присутствие жены было настолько осязаемым, что Горбунов стал крениться вниз, как потопленный крейсер, но, скользкий от угодливости Воронов, ловко подхватил падающее тело и поставил на место, а сам спрятался за ширмой.

– Калёным железом. Суровой рукой. Киркой и лопатой! – Оглушительные овации заглушали слова Горбунова, а он всё кричал и кричал лозунги и воззвания, забыв, к кому обращается. В конце собрания Воронов бережно отвёл начальника в подсобное помещение, где долго отливал его водой, чтобы привести в чувство.

– Калёным железом, – прошептал очнувшийся Горбунов.

– Калёным-калёным, – мирно поддакнул Воронов, пытаясь влить в Григория Алексеевича глоток воды прямо из графина. На шее Горбунова покоилось мокрое полотенце.

– Все записались в бригадмильцы?

– Все сто. До единого. – Коротко кивнул Михаил Григорьевич. – Попробовали бы не записаться. Вот где они у меня!

Воронов сжал кулак, получившийся настолько хлипким, что Михаил Григорьевич смутился и разжал руку.

– А что с Галиной? Где она? – треснувшим голосом спросил Горбунов.

– Ищут. Обещали найти. Сам Глеб Иваныч Петров обещал. Старый большевик слов на ветер не бросает. Он честный партиец.

Григорий Алексеевич улыбнулся и просветлел лицом. Он верил партии, как самому себе.

Глава четвертая

Двухосная теплушка уже вторую неделю тряслась в пути. В вагоне, изначально предназначенном для перевозки скота, на скорую руку были сколочены двухъярусные нары, кое-где стены утеплили фанерными обшивками, по центру угнездилась печка-буржуйка. Вместо сорока человек в вагоне поместилось все восемьдесят пять. Битком набитый вагон открывали редко. С утра вытаскивали умерших за ночь, к вечеру считали людей по головам, как скот, ночью вталкивали новеньких. Днём редко кто заглядывал, вагон жил своей жизнью. Колёса монотонно отстукивали минуты и часы. На третий день сложившийся распорядок нарушился. Поезд остановился, и наступила тишина. Ни звуков, ни голосов. Безмолвие взорвалось шумом и грохотом. В вагон впихнули молодую женщину, растрёпанную и помятую. Конвойные матерились и смеялись.

– Ты, Маруська, здеся и родишь! Чай, не сахарная, не растаешь!

– Я же беременная, беременная я, говорю же вам! Не мните меня, больно же! – визжала женщина, вырываясь из рук конвоиров.

Дверь захлопнулась. Свет померк. Женщина замолчала и огляделась. В наступившей темноте светились глаза. Много глаз. Женщина всхлипнула.

– Беременная я!

– Ещё скажи, что на сносях, – хохотнули в углу.

Женщина вздрогнула и притулилась у двери, привыкая к темноте. Галина подползла к ней и взяла за руку, пытаясь успокоить дрожавшую от нервного озноба женщину.

– Не кричи так, а то здесь всякие люди. Обидеть могут, – прошептала Галина, поглаживая обмякшее тело несчастной женщины. – Какой срок у тебя?

– Седьмая неделя, – вполголоса буркнула беременная. – Тебя как звать?

– Галиной, а тебя?

– Марусей. Маруся Беглова я. На путях взяли. Меня муж ждёт. Мы на юг едем. Там, говорят, голода нет. Здесь у нас пересадка была.

Галина застонала. Она ещё верила, что всё уладится. Кому положено, тот разберётся, что совершили оплошность. Скоро выяснят, где надо, что задержали честных советских людей вместо гопоты. Марусин случай вывернул все мысли Галины наизнанку. Значит, не оплошность совершают. Это не случайность. Задерживают всех, кого не попадя, бросают в состав и везут на край света. И не смотрят, что муж ждёт, что документы есть. Кто попался на улице или на железнодорожных путях, тех и хватают.

– Не плачь, Маруся, как-нибудь, – пробормотала Галина, не понимая, как успокоить беременную женщину. Жалость выворачивала внутренности, отнимая волю к жизни. Жаль было себя и всех, кто был в поезде, даже уголовников.

– Попить бы, всё иссушило в горле, – пожаловалась Маруся.

– Нет тут воды, по вечерам приносят, сырую. Хлеб давали один раз. Тут верховоды завелись. Вон они, в том углу.

В сумраке Галина разглядела женщину; красивая, лицо ровное, гладкое, белое. Волосы вьются, чистые. По лицу видно, что Маруся не изголодала. Руки не изнеженные, но не корявые.

– Меня муж ждёт, – заплакала Маруся. – Как он там без меня? Я же беременная! Всех хватают, не смотрят, что у людей документы имеются.