– Простите, Ася, что я совсем не уделил вам внимания сегодня днем. Вы вчера сообщили мне чрезвычайно важную вещь, и в результате у меня возникли такие срочные и долгие дела, что я вынужден был целый день вас не видеть, – Тимофей с удивлением обнаружил, что говорит почти искренне.
– Может быть, тогда мы уже перейдем на «ты»? А то как-то довольно странно получается, – тихо сказала Ася почти ему на ухо.
– Весьма признателен. Пусть будет на «ты». Кстати, я не уверен, что мой безалаберный Герман предупредил, чтобы ты не волновалась за свой дом. Я еще ночью отправил туда одного из своих экторов – и, между прочим, с оружием. Так что Капитан там ни на что не посягнет, – продолжая интимно склоняться к Асе, сообщил Тимофей. – Можешь развлекаться в свое удовольствие и ни о чем не беспокоиться.
Введя Асю в зал, он с удовлетворением отметил враз наступившую напряженную тишину. Он был вовсе не против закончить на этом торжественную встречу прибывающих, но за спиной вновь хлопнула входная дверь. Оглянувшись, он вынужден был приложить немалые усилия, чтобы сохранить на лице спокойно-радушное выражение: в дверях стояла Лилия – как всегда, в чем-то неопределенно-элегантном и ярком. Она все же заметила промельк напряжения на его лице и весело поинтересовалась:
– А что, разве меня не звали? Ну что уж теперь поделаешь, я здесь. Придется тебе смириться, Тимоша.
Едва заметно скривившись в ответ на «Тимошу», он радостно раскинул руки и пошел ей навстречу:
– Да что ты, голубушка?! Я просто и надеяться не мог…
– Интересно, кого же ты только что встречал, если я по инерции голубушкой стала? – любопытно прищурилась Лилия и оперлась на руку Тимофея. – Ладно, хватит упражняться в остроумии. Веди к столу, хозяин.
Появление Лилии в гостиной произвело не меньший эффект, чем приход Аси: с момента переселения всех ее друзей в Долину на людях ее видели очень редко. Предполагалось, что основную часть времени она живет в Долине со Стасом, хотя точно на этот счет никто ничего не знал: последние три года на Равнине было сравнительно тихо, и третейского вмешательства общепризнанной совести Равнины не требовалось.
Тимофей решил не давать Лилии времени на окончательное овладение вниманием всех присутствующих и провозгласил:
– Прошу наполнить бокалы!
Не слишком привычные к подобной галантерейности дричи и итеры неловко закопошились вокруг стола, разливая напитки и запасаясь закусками.
Когда суета затихла, Тимофей поднял свой бокал и заявил:
– Сегодня исполняется ровно три года, как на Равнине тихо и спокойно. Я хотел бы, чтобы мы все ценили это спокойствие и хранили его как можно дольше. А еще я хотел бы, чтобы мы все помнили, кому должны быть благодарны за все, что имеем и что рискуем потерять каждый раз, когда своим страхом, злостью или скукой вызываем очередную волну смертей, – он выпил бокал до дна, поставил его на стол и повернулся к висевшему за его спиной бронзовому знаку.
Окружающие затихли, с любопытством наблюдая за тем, как Тимофей, благоговейно глядя на солнышко, медленно воздел руку к нему, затем коснулся лба, а потом груди в районе сердца. Закончив сей ритуал, он вновь повернулся к столу и торжественно поцеловал висевший у него на груди знак.
Через несколько секунд он вроде бы как встрепенулся, смущенно оглядел присутствующих и неловко улыбнулся:
– Простите меня, пожалуйста, вас это ни к чему не обязывает, – и уставился в тарелку.
Первой не выдержала Ульяна Петровна:
– Тимофей, ты в порядке?
Он поднял на нее светлый взгляд:
– Я уже давно в порядке – с тех самых пор, как понял, что происходит и что должно происходить.
Оказалось, что Лилия сидит прямо напротив него, и он мимоходом поймал ее язвительно-восхищенный взгляд. Пауза затягивалась, и Тимофей с внутренним содроганием ждал чьей-нибудь подачи.
Наконец откуда-то с дальнего конца стола донесся чей-то дрожащий от сдерживаемого возбуждения голос:
– А что должно происходить?
Отлично. От этой печки уже вполне можно начинать плясать.
– Вы же все понимаете: в полной мере это может знать только Галилей… Спасибо Стасу, – и он отвесил уважительный поклон в сторону хранившей молчание Лилии, – он доказал, что Галилей жив и по-прежнему охраняет наш покой и благополучие. Важно, чтобы мы ему не мешали.
Он замолчал и начал сосредоточенно жевать. Гости тоже послушно занялись своими тарелками, но было совершенно очевидно, что их терпения хватит ненадолго.
Через несколько минут Тимофей снова предложил наполнить бокалы, и посреди начавшегося общего оживления снова раздался голос. Теперь это была Нора, на которую он с самого начала возлагал большие надежды:
– Тимофей, милый, но мы ведь все всегда это знали, разве не так? Зачем же тогда все это? – и она описала рукой с бокалом большой круг, в который попали оба знака – и тот, что на стене, и тот, что на груди.
– Мы все это знали – и все равно постоянно умирали, потому что не хотели чтить законы нашего мира. Галилей создал эти законы такими, чтобы мы могли быть вечно счастливы. А мы принесли в его мир свои дурные чувства, и начались смерти. Вы ведь по-прежнему боитесь вируса, по-прежнему не хотите делать свою жизнь лучше и интереснее… А на самом деле он, – и Тимофей снова поцеловал свой нагрудный знак, – раз за разом дает нам понять, что мы живем не так. Каждая волна смертей призвана научить нас жить так, как он задумывал. А мы не учимся…
И он скорбно поник головой.
Прагматичный фермер Антон не выдержал:
– Тимофей, я, конечно, уважаю твои чувства, но с чего ты взял, что на Другой Земле вообще есть какие-то законы? Что Галилей что-то специально придумывал, что он как-то нами управляет?
Тимофей прокашлялся, глубоко вздохнул и встал. Он повернулся к знаку на стене, беззвучно пошевелил губами и быстро вышел из гостиной.
Все недоуменно застыли, глядя ему вслед. Потом многие перевели искательные взгляды на Лилию, но она, ни на кого не глядя, перебирала вилкой кусочки овощей у себя в тарелке. Самые смелые начали переговариваться потрясенным шепотом через стол, но в это время Тимофей вернулся, и все снова застыли, выжидая.
Не доходя до стола, он остановился, держа на вытянутой перед собой руке потрескавшуюся и потемневшую шкатулку.
– Смотрите, – негромко произнес он и с величайшей осторожностью поднял крышку шкатулки. – Это – старинный компас. Очень старинный. Его дал мне Галилей, чтобы мы с вами не сбивались с пути, который он для нас начертал. Я встречался с Галилеем сегодня ночью.
Долина
…Еще некоторое время Стас, продолжая надеяться на ненадежность собственных глаз, стоял на смотровой площадке, вцепившись в поручни, потом изо всех сил потряс головой и ссыпался вниз по ступенькам.
Он пронесся по коридору и ворвался в спальню к Зинину, продолжавшему безмятежно почивать после ночных бдений.
– Юрка, вставай! – заорал он, безжалостно сдергивая одеяло с худосочного зининского тела. – Слышишь? Вставай!
Зинин недовольно задрыгал тощими ногами, тщетно пытаясь вернуть одеяло в прежнее положение, и наконец-то чуть приподнял веки.
– Можно не орать? – пробурчал он, осознав безнадежность своей войны за одеяло. – Чего надо-то?
– Залезь наверх – увидишь! В общем, подымайся, я к Буряку, – бросил Стас, вылетая из комнаты.
Только на крыльце он сообразил, что в нынешней ситуации выбегать с пустыми руками – не самое разумное дело, но было уже поздно: первая лохматая куча красовалась прямо перед ним. Стас, спохватившись, захлопнул ногой дверь в дом и застыл.
Вблизи оказалось, что австралопитек (или это был уже какой-то другой пращур?) совсем не так волосат и огромен, как мерещилось сверху: он заканчивался где-то в районе Стасова носа, да и шерсть у него была не слишком густой, не слишком длинной и совсем не всеобъемлющей. Испугавшись появления Стаса, он отпрянул так резко, что сделал кувырок назад по ступенькам крыльца.
Не дожидаясь, пока австралопитек опомнится, Стас гигантскими прыжками помчался через площадь в сторону научной колонии, как в Долине назывались домики говорунов.
По пути ему пришлось дважды шарахаться от братьев (или сестер?) первого встреченного им предка. Впрочем, те, похоже, тоже не слишком жаждали близкого знакомства: оба раза, обернувшись, Стас краем глаза видел, как они улепетывают в сторону леса.
Ему повезло: еще не добежав до дома Буряка, он наткнулся на совершавшего неспешную утреннюю пробежку Василёва. Судя по его флегматичному лицу, обезьяны ему пока под ноги не попадались, и Стас крикнул на бегу:
– Пулей к Зинину – и без вопросов!