Твой образ блистающий. Дневник Белы

– Зрителю просто надо слышать ответ на свой вопрос.

– Не кричите, Лев Ильич, а то уже весь троллейбус нас слушает.

А он – всё так же:

– Да и начальники… Им бы лишь отметиться в «Прямом проводе».

И встал, чтоб выходить, взглянул с упрёком:

– Прощайте, Бет!

Почему «прощайте»?

…Знаю, слышу: до его эфира еще два часа, и он слоняется по коридору, пощелкивая пальцами. Вызывает? Значит, не совсем простился. Но не выйду. Сам придет… И входит:

– Что же это Вы, Бет, вчера так и не отоварились? Чай индийский привозили, горошек зеленый, конфеты, голубцы в банках.

– Да вот… Ждала-ждала, когда очередь рассосется, а она…

Мои коллеги притихли, слушают:

– Зря-зря, – остановился возле моего стола, поправил расползшиеся сценарные листки.

– Да ладно, Лев Ильич, – не взглянув, прижала листки рукой, – что было, то прошло… фик с ними, с голубцами, которые в банках. (Нет, не взгляну на Вас, не хочу, чтоб коллеги…) – Но всё ж взглянула коротко: – Что у Вас сегодня? Будете отвечать на вопросы любимых телезрителей?

– Да, ответим… любимым…

Постоял, еще раз подровнял листки (Пальцы-то у него какие длинные!) и, не дождавшись еще одного моего взгляда, нерешительно вышел.

Потом вместе дежурили на пульте, – если Москва начнет футбол, то «бросим» в эфир объявление, что наших передач не будет. Но футбола не было, так что он «отвечал любимым», я «выдавала» новости, а после эфира вместе шли к троллейбусу по подсохшей тропинке вдоль оживающих акаций.

– Лис, – обернулась к нему, – а ведь весна!

– Нет, осень, – не оторвал глаз от тропинки.

– Да взгляните вон на то поле… через дорогу, озими-то как заизумрудились!

– Нет, все равно осень.

– Это в Вашей душе, а не…

– Да, в душе.

Как раз подъехала его «единица», прыгнул в нее:

– До свидания, Бет!

– Всего доброго, Лис!

…Вместе ехали и сегодня. Стояли на задней площадке, притиснутые к окну, и я через забрызганные стекла всё смотрела на лужи, выпархивающие из-под колёс машин, на последние ошмётки снега, – ведь уже во всю резвилась весна! – а еще на уплывающие дома, в окнах которых металось отражённое солнце, на мётлы черных лип, обрезанные ветви которых отчаянно тянулись в небо, и тут ненароком набрела на слово «счастье»:

– Мопассан писал, – сказала, прикрыв глаза от солнца, сверкнувшего из лужи, – что при всей своей славе и деньгах, был счастлив только минут пятнадцать.

– Е-рун-да! – словно отрезал. – Счастья вообще нет. Одна физиология.

– А если, к примеру, – засопротивлялась, – художник всю жизнь мечтал написать что-то такое и наконец…

– И это физиология, – обрезал мой финал.

– А чувство матери, – не унялась, – когда вдруг входит сын живым, хотя уже и не надеялась…

– Тоже физиология.

И всё это – громко, с вызовом, в набитом троллейбусе! (Да что с Вами, Лис?)

А выходя, бросил:

– Будьте счастливы, Бет!

И я, зажатая в угол чьими-то спинами, улыбнулась:

– Постараюсь.»

Из моих дневников:

«Смотрела в аппаратной, как записывали передачу Льва Ильича «Экран», и на этот раз вела ее не Рубина, а он сам. Как же всё не интересно, серо, – просто представлял рекламные ролики фильмов. Вышла во двор, присела на нашу «завалинку» погреться на солнышке. А вот и он. Подошел, сел рядом. Подумалось, интересно, а что ответит, если скажу ему о своём впечатлении… и стоит ли говорить? Но всё же спросила:

– Лев Ильич, зачем Вам нужна эта дешевка? – Взглянул удивленно. – Ну… «Экран» этот. – Не надо бы Вам… серьезному, умному журналисту вести такое.

Помолчал. Опустил голову.

– Да я только два выпуска проведу, Афронов так посоветовал, а потом отдам Рубиной, ведь она отлично провела интервью с Мироновым, да?

– Неплохо… А Вам надо бы придумать какую-либо интересную передачу, чтобы люди знали…

– «Люди знали»… – перебил огорченно и встал: – Вы же понимаете, что людям многое знать не положено, да и начальство наше…

И встал, махнул рукой, зашагал к корпусу».

И Сомин был прав. В те социалистические времена начальство только и было озабочено, как бы не пропустить идеологического «вывиха» журналистов и не рассердить Обком, не навлечь на себя… А, впрочем, отвлеклась я, и снова – к запискам Белы.

«Подхожу к корпусу, открываю дверь. Да, стоит в курилке с операторами. Теперь он часто вот так… Встречает? (Подойти бы, сунуть руки под его куртку-дублёнку, прижаться щекой к лохматому свитеру!) Но прошмыгиваю мимо, бросив всем «здрасьте», от которого и ему – «кусочек».

А после обеда, когда поднималась в аппаратную, окликнул:

– Бэт, разрешите узнать! – Остановилась. – Если на спецэффекте делать стоп-кадр, то после него обязательно нужен ракорд на семь-восемь секунд? (А в глазах-то – совсем другое!)

Объясняю. Нет, не понимает. (Хочет просто побыть рядом?) И опять говорю, а он смотрит с полуулыбкой: