Такая же многоступенчатая процедура – и при оценке эффективности фактических или прогнозируемых организационных преобразований[73 - Такая методология оценки социально-экономической эффективности преобразовательной деятельности применена и развита в работе: Ракитская Г.Я. Цели социально-экономического развития и эффективность научно-технического прогресса. Препринт. – М.: ВНИИСИ, 1982. Исходный пункт методологии – понимание сущности эффективности процесса (деятельности) как принципиального соответствия этого процесса целям, средством достижения которых он является.].
Институциональные реформы новой власти направлены на то, чтобы сузить до предела социальную вариантность, обеспечить в конечном итоге реализацию первоначальных целей социальной революции. Чтобы выполнить эту задачу, преобразования осуществляются по двум направлениям:
– формирование новой системы социальных субъектов;
– формирование новой системы организации взаимодействий социальных субъектов[74 - Напомню, что принципиальная схема социальной организации общественных отношений в марксистских терминах и с использованием термина “институт” рассмотрена в первой части настоящей работы. В рамках этой схемы различаются институты-субъекты (система субъектов-представителей) и институты-регуляторы (система форм общественной организации взаимодействий социальных субъектов).].
5. Мероприятия новой власти и их последовательность, формы, в которых общество “переваривает” институциональные нововведения (осваивает их, сопротивляется им, отторгает их), – всё это испытывает на себе влияние множества конкретно-исторических факторов, включая степень компетентности реформаторов, достигнутый уровень культуры в обществе, силу традиций, международную обстановку и пр. Марксистская теоретико-методологическая позиция требует не только учёта такого рода факторов в стратегии и тактике социальной революции, но придаёт конкретно-историческому подходу роль одного из основополагающих принципов при анализе и прогнозе общественных процессов и при осуществлении революционных реформ.
В то же время марксистский подход в отличие от преимущественно описательного и прагматического подходов ориентирован на анализ закономерных черт революционных реформ и переходных процессов, которые в той или иной форме проявляются в любой социальной революции. В разделе 1.1 второй части работы рассмотрены фундаментальные закономерности перехода общества от системно кризисного к исторически прогрессивному устойчивому (формационному) состоянию с точки зрения соотношения разрушительных и созидательных процессов, социальных механизмов возникновения нового.
Социальная вариантность будущего в переходный период возводит также в ранг фундаментальных закономерностей выхода общества из системного кризиса в сторону прогресса соответствие (адекватность) форм и способов преобразований целям социальной революции. Проблема адекватности содержательно конкретизируется применительно к демократическим революциям, если рассматривать переходные процессы с точки зрения соотношения принуждения и свободы в историческом выборе. Об этом – в следующем разделе.
1.3. Соотношение принуждения и свободы в революционно-демократических преобразованиях
а) Методологическая установка и задачи раздела
Современные критики марксизма предъявляют ему в качестве главного обвинения антигуманный характер общественных систем СССР-овского (так называемого советского) типа. Основанием служат самоназвания таких обществ (“социализм”) и их официальной идеологии (“марксистско-ленинская”). Позиция данной работы иная: официальной идеологией в СССР был фальсифицированный, или вульгарный марксизм, а строй, утвердившийся в СССР, не отвечает научным критериям социализма.
Отличительная черта марксизма (научного социализма, или научного коммунизма) – революционный гуманизм мировоззрения и подходов к решению теоретических и практических проблем. Достаточные основания для того, чтобы считать первоначальный марксизм историческим истоком последовательной революционно-гуманистической идеологии и науки следующие:
а) ключевое место категории “свобода” в сформулированном К.Марксом и Ф.Энгельсом социальном идеале; б) ориентация на научно-теоретическое решение проблемы устранения эксплуатации из жизни общества, на анализ реальных движущих сил социального прогресса в интересах трудящихся;
в) признание социальных революций (наряду с эволюцией) закономерными формами общественного прогресса.
Дам строгое определение: марксизм (научный социализм, научный коммунизм) есть идейно-теоретическая основа рабочего движения эпохи индустриального капитализма, которая выражает интересы рабочего класса и всех эксплуатируемых трудящихся в форме последовательного революционного гуманизма.
Из направлений общественной мысли, самоопределяющихся в XX веке как марксистские, я отношу к нефальсифицированному (невульгаризированному) марксизму лишь такие направления, которые являются продолжением и творческим развитием революционно-гуманистических составляющих в воззрениях основоположников[75 - Для пояснения приведу фрагмент из моей работы, выполненной в 1997 г., в которой специально рассмотрена проблема отграничения творческого, развивающегося марксизма от псевдомарксизма, вульгаризаций марксизма:“История жизни марксизма как идеологии отличается от научных и политических биографий конкретных ученых, организаций и движений, причисляющих себя к марксистскому спектру. И среди высказываний самих классиков марксизма, и среди исторически реальных требований и акций рабочего движения есть противоречащие последовательному гуманизму. Но это – факты из личных биографий классиков и биографий конкретных движений. Это факты из истории вульгаризаций марксизма, отступлений от (продолжение сноски см. на следующей стр.) него, из богатой истории эклектического мышления, а не факты из истории становления и развития идеологии последовательного гуманизма” (Ракитская Г.Я., Ракитский Б.В. Методология марксизма и историческое поприще ее плодотворности. – М.: Институт перспектив и проблем страны, 1998, с. 7).].
Задачи данного раздела работы:
– охарактеризовать марксистские (в изложенном выше понимании) подходы к проблеме соотношения принуждения и свободы в революционно-демократических преобразованиях;
– высветить принципиальные отличия марксистских позиций и подходов от таких, которые заявляют о себе как марксистские, а фактически в решении этой проблемы отходят от гуманизма.
Начать придется с вопроса о диктатуре пролетариата, поскольку именно этот вопрос является наиболее деликатным в смысле наследства, которое получает от классического марксизма современный революционный гуманизм. Отказывается ли последовательный революционный гуманизм от тезиса о диктатуре пролетариата или не отказывается?
б) Диктатура класса как логическая категория
Организация пролетариата и организация буржуазии в господствующий класс
Завоевание политической власти революционной силой – это, как уже сказано выше, лишь начало социальной революции. В “Манифесте Коммунистической партии”, программном документе первоначального марксизма (1848 г.), читаем: "… Первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии” (выделено мною – Р.Г.)[76 - Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. – К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. Т. 4, с. 446.].
Установку “Манифеста…” на завоевание демократии “забывают” критики и фальсификаторы марксизма. Напротив, акцентируется внимание на характеристике политического господства пролетариата как диктатуры пролетариата, которая появилась у основоположников после “Манифеста…”. В.Ленин в своих работах специально и подробно рассматривал вопрос о диктатуре пролетариата, придавая ему первостепенное значение.
Анализируя тексты Маркса и Энгельса при подготовке книги “Государство и революция”, Ленин осмысливает категорию “диктатура пролетариата”, в частности, следующим образом:
“Кажись, термина “диктатура пролетариата” ещё нет (речь идёт о “Манифесте…” – Р.Г.)… Государство, т. е. организованный в господствующий класс пролетариат – это и есть диктатура пролетариата”[77 - Ленин В.И. Подготовительные материалы к книге “Государство и революция”. – Ленин В.И. ПСС. Т. 33, с. 199.].
Эта интерпретация вполне согласуется с представлением основоположников о главной общественной функции государства как института политической власти в классовом обществе: “политическая власть в собственном смысле слова – это организованное насилие одного класса для подавления другого”[78 - Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 4, с. 447.].
Исходя из такого представления, Маркс приходит к выводу, что организованное господство пролетариата как класса (пролетарское государство) должно существовать после революции до тех пор, пока не уничтожены условия существования классовой противоположности, пока существуют классы. В “Манифесте…”: “Когда в ходе развития (выделено мною – Р.Г.) исчезнут классовые различия…, публичная власть потеряет свой политический характер”[79 - Там же, с. 447.]. Положение об исторически длительном процессе исчезновения общественных основ существования классовых различий конкретизировано Лениным[80 - Например: "… Для полного уничтожения классов надо не только свергнуть эксплуататоров, помещиков и капиталистов, не только отменить их собственность, надо отменить ещё и всякую частную собственность на средства производства, надо уничтожить как различие между городом и деревней, так и различие между людьми умственного и физического труда. Это – дело очень долгое (выделено мною – РГ). Чтобы его совершить, нужен громадный шаг вперёд в развитии производительных сил…” [Ленин В.И. Великий почин (О героизме рабочих в тылу. По поводу “коммунистических субботников”). – Ленин В.И. ПСС. Т. 39, с. 15].].
Маркс в 1852 г. в письме к Иосифу Вейдемейеру называет государство периода перехода к бесклассовому обществу, как представляется, для ясности “диктатурой пролетариата”[81 - “…Мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою… То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определёнными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведёт к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов” [Маркс К. Маркс – Иосифу Вейдемейеру в Нью-Йорк, 5 марта 1852 г. – К.Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 28, сс. 424, 427].].
Диктатура пролетариата, следовательно, – научная категория из области логики истории, констатирующая необходимость государственной организации политического господства пролетариата как в переходный период от капитализма к социализму, так и в течение всей “первой фазы коммунистического общества” вплоть до собственно коммунизма (до “высшей фазы коммунистического общества”)[82 - Маркс К. Критика Готской программы. – К.Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 19, сс. 19, 20.].
В таком понимании и в таком контексте диктатура пролетариата не противостоит демократии, демократическому государству. Она противостоит диктатуребуржуазии, то есть демократии, в которой безусловно доминирует, господствует буржуазия. Пролетарское государство противопоставляется буржуазному государству как организованному политическому господству буржуазии. Противопоставление пролетарского государства буржуазному отражается также в терминах “диктатура большинства” и “диктатура меньшинства”.
Такое противопоставление даёт марксистам методологический ключ к определению специфики государств типа так называемого “шведского социализма” (социальных государств, или государств с социальной рыночной экономикой). То, что это капиталистические государства, никем всерьёз не оспаривается. Но в истории, однако, существуют не только устойчивые социальные формы, но и формы неустойчивые (промежуточные). Правомерно рассматривать социальные государства как исторически неустойчивую форму, в которой механизмы социального компромисса ущемляют интересы буржуазии в ряде областей. Однако в ситуациях, когда компромисс заходит слишком далеко (начинает угрожать интересам сохранения капиталистической эксплуатации как основы строя), социальные государства эволюционируют не в сторону социализма, а в сторону жёсткого капитализма. Неолиберальная политика национальных (даже левых) правительств отбирает у трудящихся завоевания “золотого тридцатилетия” и возвращает социальные государства к устойчивой модели безусловного доминирования интересов крупного (сегодня, в условиях осуществления стратегии глобализации, – крупного международного) капитала, то есть к диктатуре (господству) буржуазии. Следует добавить, что социальные государства (с социальным партнёрством между классами буржуазного общества) – результат стечения целого ряда конкретно-исторических обстоятельств. Они были и во время “золотого тридцатилетия” исключением, а не правилом для мира XX века
Следует признать, что термин “диктатура пролетариата” в научном отношении крайне неудачен для обозначения всего лишь того факта, что на смену буржуазному государству приходит пролетарское государство. Словом “диктатура” обычно обозначаются полицейско-деспотические государства, командно-карательные политические режимы,[83 - “Военно-полицейское государство” – это у Г.Плеханова в 1883 г. о царской России [Плеханов Г.В. Программа социал-демократической группы “Освобождение труда”. – Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. В пяти томах. Гос. изд. полит, лит. Т. 1. 1956, с. 373]. В СССР утвердилось к концу 20-х – началу 30-х годов не пролетарское демократическое государство, а командно-карательное государство, диктатура партийной касты (номенклатуры).] исключающие демократические формы организации общественной жизни[84 - Именно такое понимание диктатуры положено в основу классификации закономерных состояний общества по признаку доминирующих способов организации социально-групповых (политических) отношений. По этому признаку правомерно различать два противоположных типа обществ: а) классово-демократические и б) казарменно-кастовые, или диктатурные [см. раздел 2 первой части данной работы, а также: Ракитская Г.Я. Взаимосвязь политической системы и хозяйственной власти (общая теория и методология). – В пер. изд. “Перспективы и проблемы России”. Выпуск 1. Есть ли у России будущее? – М.: Институт перспектив и проблем страны, 1994].]. Основоположники, кстати, редко употребляли термин “диктатура пролетариата”. У Ленина, напротив, он не только часто используется (причём в разных смыслах), но написаны целые книги, брошюры и разделы брошюр о диктатуре пролетариата[85 - “Государство и революция. Учение…” [ПСС. Т.33], “К истории вопроса о диктатуре (Заметка)” [ПСС. Т.41], “О диктатуре пролетариата”[ПСС.Т.39] и др.].
Исходные социально-структурные реформы переходного периода
Диктатура класса как историко-логическая категория не отражает и не может отражать такую специфику способов действий государства в переходный период после политического переворота, которая ведёт к историческому выбору, соответствующему целям социальной революции.
Особенности способов действий пролетарского государства в переходный период проистекают (должны проистекать) из последовательно демократического характера целей социалистической революции. В России перед пролетарским государством после Октябрьского переворота стоял и ряд таких задач, которые должна была выполнить, но не выполнила вторая (буржуазно-демократическая) русская революция.
Согласно основоположникам, мероприятия, с которых начинает преобразовательную деятельность победившая пролетарская революция, “чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал”, будут различными в разных странах. В то же время для “наиболее передовых стран” они сочли возможным дать перечень мер, которые “могут (выделено мною – Р.Г.) быть почти повсеместно применены”. Среди этих мер: экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов; высокий прогрессивный налог; отмена права наследования; централизация кредита в руках государства; централизация всего транспорта в руках государства; увеличение числа государственных фабрик; одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армии и др[86 - Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 4, с. 446.].
В контексте нашей работы важны характер и главная задача этих начальных мер, а не их конкретный перечень, конкретные формы преобразований. По своему характеру они являются “деспотическим вмешательством в право собственности и в буржуазные производственные отношения”. Их назначение – быть “средством для переворота во всем способе производства”[87 - Там же, с. 446..], то есть они должны радикально изменить организационные основы общественного строя – отменить старые и заложить новые основы общественной организации.
Говоря сегодняшним языком, исходный пункт революционных институциональных преобразований – радикальные социально-структурные реформы, направленные на перемену типа властно-хозяйственных и социально-трудовых отношений. [В “Манифесте…”: коммунисты “выдвигают на первое место вопрос о собственности, как основной вопрос движения”[88 - Там же, с. 459.]. Собственность – это власть в хозяйстве, властно-хозяйственные отношения.]
Радикальные социально-структурные реформы не могут, конечно, быть проведены на базе государственно-правовых (конституционных в том числе) норм старого общества. Это невозможно потому, что реформы эти направлены против интересов как раз тех классов (каст), которые господствовали в старом обществе и господство которых оформлялось (если оформлялось) старыми законами. Реформы должны осуществляться на новой демократической правовой базе.
Мыслима, правда, ситуация, когда старые законы имели мало общего с реальными общественными отношениями и вполне годятся для радикального прогрессивного переустройства общества. Так, например, старый российский КЗоТ вполне пригоден (особенно после уже внесенных в него изменений) для целей буржуазно-демократической и даже (с небольшими изменениями) для целей социалистической революции. Стремление российских властей принять новый Трудовой кодекс проистекает не из того, что КЗоТ, доставшийся в наследство от тоталитаризма, плох для наемных работников, а из того, что он (в случае налаживания в стране правопорядка) содействовал бы развитию механизмов социальной рыночной экономики, социального партнерства. Но именно это не подходит современной российской власти (и Правительству, и Госдуме), которая реализует иную модель капитализма – периферийного колониального (полуколониального) типа.
Исходные социально-структурные реформы могут проводиться на базе законов, принятых новыми представительными органами, как было поначалу в России после Октябрьской революции. Они могут проводиться на основе единоличных или же коллегиальных решений (указов, декретов) лиц, наделённых особыми полномочиями[89 - Я не имею здесь в виду ситуацию узурпации власти (диктатором, хунтой, партией и т. п.).]. Так было в России после августовской (1991 г.) революции – особые полномочия для проведения реформ были даны Президенту. Такие отличия в правовой основе революционно-демократических реформ, конечно, важны. Но суть не в них, когда речь идёт о принудительном или же о непринудительном характере начальных реформ переходного периода.
Суть в том, что направленность против интересов старых господствующих классов, на радикальное изменение их положения в обществе неизбежно делает исходные социально-структурные реформы принудительными по отношению к прежде господствовавшим классам (кастам). [В “Манифесте…”: деспотическое вмешательство; пролетариат “силой упраздняет старые производственные отношения”[90 - Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 4, сс. 446, 447.].] Принятие соответствующих законов не отменяет принудительного – в указанном отношении – характера реформ.
Принудительный (по отношению к экспроприируемому классу) характер исходных социально-структурных реформ ни в коей мере не является особенностью победившей пролетарской революции (диктатуры пролетариата). Такой же характер носят эти реформы, когда осуществляются победившей буржуазной революцией (буржуазной диктатурой).
С принудительного вмешательства в право собственности, в том числе с радикальной земельной реформы, начались революционные преобразования в России в 1917 г. Они были (по своей логике) направлены на ликвидацию основ капиталистической и помещичьей эксплуатации.
С деспотического вмешательства в отношения собственности (в форме форсированной приватизации) начались в России революционные преобразования современного переходного периода. Причём начались не на основе принятых законов, а на основе решений авторитарной президентской власти. Это была акция буржуазной революции и буржуазной диктатуры, направленная (по своей логике) на ликвидацию основ казарменно-кастового строя.
Идеологи шоковых реформ и правящие реформаторы пытались поначалу маскировать факт неконституционности, незаконности (по отношению к старым правовым нормам) фактически проведённых исходных социально-структурных преобразований. И только когда главные цели, поставленные перед реформой собственности, были выполнены, они признали: “…Распределение собственности в России, как, впрочем, и в других странах, происходит пропорционально существованию властных элит”[91 - Чубайс А.Б. – “Известия”, 6 декабря 1995 г.]. В отличие от этого пролетарские идеологи “считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения”[92 - Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 4, с. 459.] и открыто признают деспотическое вмешательство в право собственности исходным шагом социальной революции, актом диктатуры класса, ниспровергающего старый общественный строй. То есть в сущности позиция та же, что и у А.Чубайса, – собственность распределяется по власти, значит, надо брать власть.
Важно подчеркнуть, что революционно-демократические преобразования начинаются с социально-структурных реформ, которые направлены против интересов прежних господствующих классов, но которые должны одновременно осуществляться в интересах тех классов, которые были в старом обществе в подчинённом положении.
Другой важный аспект – необходимость осуществления исходных и всех других преобразований переходного периода таким образом, чтобы в жертву целям революции приносились старые формы организации общественной жизни (старые институты), а не люди по принципу “нет человека – нет проблемы”.
Проблема соотношения принуждения и свободы в революционно-демократических преобразованиях – это проблема следования революции (и в теории, и в практической политике) гуманистическим и демократическим принципам как безусловно самоценным принципам, допускающим ограничение свободы исторического выбора (принуждение) лишь в определенной степени.
Превышение допустимой меры принуждения может происходить по разным направлениям, в разных формах и по разным причинам. Теория революции и её история – вещи разные. Подход научного социализма (марксистский подход) требует не оправдывать политическую практику, в которой доминируют методы принуждения к новым формам общественной жизни, а анализировать причины и следствия такой практики и извлекать уроки из следствий отступления от демократических и гуманистических принципов.