Позывные «Соты». С Красной Строки. Книга II

Странности той истории…

САША ИРБЕ

Саша Ирбе (Елена Воеводина) – поэт, экспериментальный режиссер, автор многих поэтических концертов, спектаклей, литературных экскурсий, выпускница Литературный институт им. А. М. Горького (семинар И. Волгина). Действительный член Международной Академии литературы, науки, искусств «Русский Слог». Автор пяти поэтических книг. Подборки стихов выходили в журналах «Юность», «Кольцо А», «Московский вестник», «литературная учеба», «Волга – XXI век», «Балтика», «Москва», «Наш современник»… Стипендиат Министерства культуры РФ (2015г.), лауреат конкурса «Золотой микрофон», победитель конкурса на «Лучшее стихотворение года 2004», обладатель гран-при Всероссийского 29-го фестиваля памяти Ю. Визбора «Горные вершины», лауреат журнала «Балтика» (в номинации «поэзия» за 2018 г.)

Бабушка на велосипеде

Когда моя бабушка умерла, я ещё не могла оценить всей странности той истории, которая произошла с ней в самые последние месяцы её жизни. А началась она в далекие послевоенные годы. Мой дед только что пришёл с фронта. Он был старше бабушки на восемь лет, а когда уходил на войну, ей было всего пятнадцать. Возвратился не предупреждая, как и многие возвращались тогда, перепрыгивая из одной попутки в другую. Поцеловал мать, привел себя в порядок, переоделся и пошел к дому своей возлюбленной, уверенный, что она его ждет. Однако застал её катающейся на велосипеде с (как он тогда выразился) «сопливым недотехой» из соседнего двора, которого он же, по его воспоминаниям, и научил на нем когда-то кататься. Разбираться не стал. Просто навел на него револьвер и произнес:

– Отваливай!.. Я долго ждать не буду! Чтоб последний день здесь тебя видел!

Бабушка уже при мне вспоминала этот момент несколько раз. И не потому, что он был страшным, а лишь потому, что именно с него, как она считала, все в ее судьбе пошло наперекосяк.

Жили они в небольшом и только что образовавшемся поселке, причиной появления которого стал завод, с неимоверной скоростью построенный в лесах Прикамья. Ради его обслуживания в поселок были переселены поволжские немцы, недавние заключенные, специалисты с их семьями и домашней скотиной. Все и у всех были на виду. Характер же у моего деда был вздорный, напористый. Он был из казанских татар, отбывавших свой срок на лагерных работах неподалеку. За что и как его посадили – осталось уже неизвестным, но про то, что с дедом моим лучше не связываться, в поселке знали все: сначала побьет, а потом уже разбираться будет, за что и как.

А, между тем, дед мой был одним из первых пехотинцев, вошедших в Берлин. С немецкой земли он привез с собой несколько трофеев: старый патефон, кружку с орлом, на себе – немецкий ремень, сапоги и шапку, коричневый чемодан, произведенный в Германии еще в догитлеровскую эпоху. В него и пятьдесят лет спустя еще складывали некоторые вещи. Были собраны моим дедом и подарки, которые удалось ему припасти для бабушки, чуть ли не пешком пройдя всю Европу. Несколько колечек, серебряные и золотые сережки, только уже в девяностые годы снесенные в местный ломбард, большую, белую, очень тонкую, но очень теплую шаль, в которую бабушка куталась, сидя перед окном в кухне каждую зиму.

Их свадьба состоялась шумно, весело, с большим количеством соседей и вынесенных на улицу вскладчину накрытых столов, и стала чуть ли не первой, сыгранной в поселке после войны.

Своему «велосипедному другу» бабушка сказала, что никогда не испытывала к нему симпатий, сказала, что просто была война и ей было страшно, что своего суженого она с нее не дождется. От деда и действительно последние полгода не было писем. Слишком сложно им было идти из разоренной Европы.

Однако, мне досталось уже то время, когда она с любовью вспоминала первый поцелуй с «сопливым недотехой», в подробностях и в красках рассказывала собравшимся на ее кухне кумушкам, как они вдвоем ранним утром бежали по траве к маленькому озеру, заросшему тиной и мхом, чтобы набрать воды и ей полить саженцы в огороде. Оба наклонились, больно ударились друг о друга висками, а потом, вместо того, чтобы выпрямиться, присели на корточки и начали целоваться. Поднимались уже вместе, почти не отрываясь друг от друга. И было у каждого в груди очень таинственно и тепло. Потом – вечером – опять встретились на этом пруду и опять целовались, а над ними, точно благословляя их любовь, неслись висели белые и крупные звезды.

Правда же заключалась в том, что бабушка ни на секунду не сомневалась, что, узнав об измене, дедушка тут же возьмет ружье и отправит на тот свет ее ухажера. И, если нужно будет за это сидеть, то будет сидеть, но желанного, своего добьется. На тот момент «желанным» была она, и она с этим смирилась.

Мать ее была крайне рада новоиспеченному зятю; с таким, как ей казалось, не пропадет! Возможность хоть как-то пристроить одну из четырех своих дочерей была для нее жизненной необходимостью, прокормить всех было сложно.

Прабабушка моя овдовела еще во время финской кампании, а сердце ее болело об утонувшем четырехлетнем сыне, поэтому в любовные отношения дочери она не вникала. Случилось это в самом начале войны, но вспоминала об этом прабабушка каждый день своей жизни.

К сожалению, «сто фронтовых» дали себя знать очень скоро! Дедушка достаточно плохо спал ночами, все время вспоминал о войне. Жестко пил, когда это ему удавалось. А как напивался, тут же вспоминал бабушке все, что в трезвом состоянии рассказать ей не мог, в том числе и того мальчика на велосипеде. Сама бабушка прекрасно понимала, что интересовал его куда больше другой вопрос: любит она его или нет? И дедушка, не задавая этого вопроса, понимал, что не любит.