Письма к Богу

– Здесь ещё мудрость нужна, как инструкция к шее. Сложный вопрос – не спорю. У нас что не семья, то проблема. Вся ответственность за детей на женщин ложится. Как ни крути, вы, бабоньки, за детей отвечаете. Так что, Светик, следи за своим Стасом в оба глаза, а не одним, пока не поздно. – Пётр Васильевич налил себе воды из чайника и залпом выпил.

Вера Петровна сидела тихо в своем уголочке, ни разу не вступив в спор. Она не любила эмоциональные разговоры, но это тема и ее вывела из равновесия.

– Успокойтесь, Светочка. Наверное, нам надо что-то сделать, раз письма на нашу почту попали. Это ведь не просто так. Через этого мальчика мы должны что-то понять. Сделать все, что в наших силах, раз уж мы вместо Бога эти письма читаем.

– Что мы можем исправить? Мы даже не знаем, где он живет, учится.

– Лизонька, нам этого и не надо знать. Мы просто сами должны стать лучше, чем мы есть.

– Если бы я знала, хотя бы школу, я бы этой учительнице мозги прочистила. Это ж надо… для умственно отсталых… в интернат. Да она этому Никите в подметки не годится. Он вон письма Богу пишет, а она его в дебилах держит, – Валентина ударила кулаком по столу. – Надо действовать!

– Что делать-то? – спросила Лиза.

– Еще не знаю, но Вера права. Это нам знак.

Дверь приоткрылась, и Степан просунул свою лысеющую голову.

– Вы чего, бабоньки, кричите на всю почту? Там уже люди столпились. Обед-то закончился. Проблемы серьезные решаете?

– Серьезнее не бывает, Степан. Катимся мы по склону в пропасть.

– Да ты что, Васильевич. В какую пропасть? Кто катится?

– Человечество, – грустно и безнадежно ответил Пётр Васильевич.

– А я подумал наша почта.

– А мы с ним заодно.

– С кем?

– Да с человечеством, Степан.

Глава 10

Вот уже несколько дней Светлана кипела, как чайник. Гнев и раздражение наполнили ее до самой макушки.

Все были какие-то озабоченные, молчаливые и не обращали внимания на бурлящую Светлану. Тетя Валя, сделав свою работу, молча убегала на другую. Лиза вообще перестала разговаривать с коллегами, Пётр Васильевич погрузился в работу. Только одна Вера Петровна вяло пыталась развеять сложившуюся атмосферу.

Наконец-то закончился рабочий день, и Света вылетела с почты, как пробка из бутылки шампанского. Ее больное самолюбие кричало от обиды. Гордыня, как гремучая змея, готова была ужалить любого.

Споткнувшись о камень, Света выругалась, зашла в магазин, купила банку пива и, устроившись на скамеечке, закурила.

«Плохая мать, видите ли. Позаботься о своем сыне… пока не поздно. А я что делаю? Из кожи вон лезу, – обидно было Светке. – А еда… Они хоть понимают, сколько ест подросток. Идиоты. Можно подумать, я какая-то пьяница, проститутка. Как они посмели! Уволюсь. Завтра напишу заявление об уходе".

Допив пиво, она швырнула банку в сторону урны, туда же полетел и окурок. Быстрым шагом Светка направилась через лесопарк домой. Там было тихо, спокойно, только вдалеке шумела компания подростков. Света почему-то свернула с дорожки и направилась к ним. Ребята сидели тесным кружком, как желторотые воробьи, на двух скамейках, пили пиво, курили и матерились, кто во что горазд. Она услышала знакомый голос, не просто знакомый, а родной, единственный во всем мире, ругавшийся отборным матом. Стас сидел на спинке скамейки, возвышаясь над ребятами, с сигаретой в руках. Ее Стас, которому недавно исполнилось 12 лет, которому она отдавала самое вкусненькое, сейчас смотрелся, как сын какой-то бомжихи, пьяницы.

Слёзы хлынули из глаз Светки. «Это что же, они все были правы? А я, слепая дура, плохая мать?»

– Стас, а ну, иди сюда, – закричала она на весь парк.

Стас нехотя бросил окурок и подошел к матери.

– Пошли домой.

– Еще рано.

– Домой… там поговорим о твоем поведении.

Он молча плелся за ней, опустив голову. Света шла впереди, глядя по сторонам. Ей было стыдно за сына, за себя и за тех мамаш, которые гуляли в парке со своими малышами, не выпуская сигарет изо рта. Они щебетали друг с другом, обсуждая проблемы, детей, мужей, общества.

И никто из них не допускал даже мысли, что самая большая проблема в них самих.

Глава 11

Лиза подходила к дому, когда зазвонил мобильный.

– Алло, привет, Толик. Приедешь сегодня к маме?

– Лиза, не могу. Занят… дня через три, не раньше, работы полно, – как приговор, прозвучал деловой голос брата.

– Она же меня сожрет, – Лиза присела на скамеечку.

– А ты не давай себя жрать, уже далеко не девочка. Цыкни, и все.

– На нее цыкнешь. Все хуже и хуже становится. Домой идти не хочу. Толь, ну приезжай хоть на полчасика.

– Лиза, не могу. Понимаешь это слово, а? Все, пока, сестричка, целую.

Лиза достала сигареты, закурила. «Ну как здесь бросишь эту привычку. Легко им говорить,– ей стало обидно, что все учат ее, как жить. – Мне уже почти тридцать, что хочу, то и делаю. Господи, как мне домой идти не хочется, а ведь пойду, куда я денусь».

Она встала со скамейки и пошла не спеша к подъезду. Лиза вспомнила, как она бегала здесь девчонкой – беззаботной, веселой, мечтавшей о будущем. «И вот оно мое будущее».

– Мам, это я. Толик не приедет сегодня. Занят.

Мать выкатилась из кухни на своем кресле, как туча.

– Я так и знала. Кому я больная нужна? Никому! Я на вас всю жизнь потратила, а что в итоге? Смерти моей хотите?! Не дети, а сволочи! Никакого сострадания к болезни матери!

Лиза молча прошла на кухню, молча стала вынимать продукты из сумки, стараясь не обращать внимание на материнское ворчание.

– У Толика, небось, одни девки на уме, а не мать родная.

– Включить телевизор?

– Ты мне телевизором рот не затыкай. Надо будет, сама включу, небось, у себя дома, а не в гостях. Я здесь хозяйка пока. Моя квартира! Вы хотите меня со свету сжить и квартирой завладеть. Вот вам фигу. Уродов вырастила.

Мать, размахивая руками, выдвигала все новые и новые обвинения своим детям. Лиза глядела на нее и не понимала, что происходит, кто сидит в кресле. Человеком ее назвать сложно, а уж матерью тем более. Просто существо неизвестного происхождения. Лиза машинально достала из сумки сметану, и вдруг изо всех сил бросила о стенку. Изнутри вырвалось пламя, которое давно сжигало ее.