Молодость Спартака

– А почему вразрез? – не унимался упрямец.

Его наградили тычком.

Это была пора, когда к Спартаку начали приходить удивительные сны. Один сон был таков. Жаркий день. Он лежит на траве, расслабленный, разомлевший, а вокруг бродят овцы. И вдруг, откуда ни возьмись, конь. Грянул о камень копытами, брызнули искры. Конь белый, красоты несказанной, грива по ветру. Юноше снится, будто он поднимается с земли, легко кладёт руку на лебединую шею коня, а тот тянется к нему мягкими, ласковыми губами. И вот они вихрем несутся куда-то; вокруг – клубы белой лошадиной гривы. Счастье, наслаждение, ветер в ушах. И нет ничего лучше этой дивной скачки.

– Ходит конь, – кратко сказал он матери.

– Зачем к тебе ходит по ночам конь? – сердилась она.

Он не знал. Они бедны, им никогда не купить коня. И никак не мог объяснить матери, почему так радостны эти сны. Мчишь, куда захочешь. Ну и что? Быстрее ветра. Летишь! Ну, а дальше, дальше? Воля, простор.

В глубине души Дромихета давно уже подозревала, что её сын в чём-то не таков, как прочие юноши. Слишком сдержан. Слишком раздумчив. Слишком ласков. Любит кузницу. Паст овец любит, корзины плести, рыскать по звериным тропам, копать руду. Нет, чтобы в кругу сверстников похвастать молодой силой, да подраться всласть. А уж упрям, – как осёл. Нет, как ни кинь, не похож на других парней. И это несходство заботило её.

Горы. Небо, нестерпимо синее. Хижина на краю села. Камень. Медные сосны. Музыка ручья. Так продолжалось семнадцать лет. А потом заговорили по ближним сёлам, что в бедной хижине у вдовы вырос сын впору и царю. Крепок, как дуб, удался Спартак. Кабана одолел однажды голым и руками. Прыток и быстр, как горный олень. Руки сноровистые: ножи и топоры выделывал мастеровито. И в полном послушании у матери, как овца у пастуха.

– Счастливица, – вздыхали женщины. – Обзаведётся теперь Дромихета и достатком, и сильной роднёй. Хорошо ли только, что вырастила сына тихоней?

И качали головами, если случалось Дромихете проходить по селению с сыном. Чувствуя завистливые взгляды соседок, Дромихета не шла, – плыла. Сердце матери распирало от гордости, а сын ковылял себе позади, след в след, потупив в землю глаза. Голова у парня была с рыжиной, а волосы такой густоты, что стояли дыбом. Он уже совсем вошёл в возраст, и многие девушки в округе, и постарше, и совсем молоденькие, не отказались бы познакомиться с ним поближе: нравы фракийцев не строги, и девушка до замужества вольна располагать собой. Но упрямо сжимала губы Дромихета: не было пока у её сына выкупа за невесту; да и не пара вольные девчонки её сокровищу. А тот глаз не смел поднять, только заливался алой краской, слыша пущенные вдогонку нескромные девичьи похвалы.

Ежегодно в конце лета при великом храме Диониса-Солнца устраивался праздник, на который собирались достигшие совершеннолетия юноши-сатры; принеся жертву божеству, они принимали посвящение в воины, а потом показывали народу свою ловкость в борьбе, владении оружием, беге и прыжках. Здесь же лучших из них знатные люди отбирали от отцов себе в дружины, что было, конечно, большой честью. Крепко надеялась Дромихета, что на празднике счастье улыбнётся и её сыну. А там один-два похода, – вот и выкуп за невесту, и дом новый, и добрый конь..

Её давно смущало, что ласковый и трудолюбивый сын её мало что смыслил в божественном. Конечно, она рассказывала ему, что у фракийцев есть бог Залмоксис, а есть бог-Воин, Охотник, Всадник; и есть ещё бог Солнце-Дионис; а у женщин есть своя богиня. Впрочем, им, простолюдинам, были понятнее и ближе милые деревенские божки, от которых они ждали помощи в хозяйстве, за что подкармливали их просяной кашей: Тот, кто гремит по ночам в кузнице; та, что плещется в ручье; те, что шебуршат в лесу за каждым кустом. Но каждому бесу следует почитать и великих богов. Семнадцать лет – самая пора наставить юношу, приобщить ко всему доброму и высокому. Дромихета решила не откладывать более и, хотя можно было выждать ещё одну зиму, повела сына в гору, к великому храму.

Встали до зари. Спартак надел новую конопляную рубаху и такие же штаны, долго и тщательно обматывал ноги полосами из тнко выделанных овечьих шкур, а потом обулся в низкие сыромятные сапожки. Подпоясав вышитым матерью кушаком рубаху, доходившую ему до колен, он прикрепил к поясу нож собственной выделки, огниво и гребешок; на широкие плечи накинул кусок войлока, а густые волосы упрятал под валяный колпак, украшенный цветком. Никогда в жизни он не выглядел таким щеголем и чувствовал себя немного смущённо. Мать закуталась во всё тёмное, вдовье. Оба взяли по корзине со снедью.

По дороге, – когда, взвалив на спины корзины и подгоняя овцу с ягнёнком (приношение храму), они шли в гору, сначала в предрассветных сумерках, потом при пылающем восходе, – Дромихета наставляла сына:

– Будь благочестив, чти веру предков. Оказывай уважение старшим, как бы ни была плоха одежда человека. И посматривай, сынок, по сторонам: там наверняка будут девушки из знатных семей.

Первые два наставления не затрудняли юношу, но последнее внушило некоторую тревогу. Гордячка Дромихета мечтала о завидной невесте для своего замечательного сына; как угодить матери? Он вырос в послушании и решил исполнить её волю, то есть поглядеть по сторонам. На душе у него было весело и тревожно: ведь ему предстояло войти в святилище великого Диониса, почитаемого не только сатрами, но всей Фракией и даже чужестранцами. Там он посвятит божеству свою первую бороду. Получит оракул ьо будущем и приобщится к таинству, а потом в толпе сверстников предстанет перед советом старейшин, возглавляемым главой бесов –Великим жрецом Диониса-Солнца. Испытаний он не боялся, потому что знал свою силу и ловкость; немного беспокоили девушки, да и то не сами по себе, а боязнь не угодить матери.

В полдень Дромихета с сыном сделали привал. Когда спали, на камень, служивший юноше изголовьем, заползла змея и свилась красивыми кольцами возле его лица, греясь на осеннем солнце. Мать, в страхе прогнав змею, сочла это дурной приметой и даже хотела вернуться, но сын воспротивился, указывая, что змея его не ужалила, и что они тоже не причинили ей вреда, дав спокойно уползти. Он уже настроился на новую взрослую жизнь, которая начнётся после посвящения, и не желал возвращаться в детство.

Чем ближе подходили они к святилищу, тем трудней становилось идти: воздух богов тяжёл для смертных, дышать приходилось полной грудью. К вечеру на тёмном гребне скалы выступили очертания неприступной крепости, сложенной из камней, поднять которые не смогли бы и сто человек: возвести такие стены могли только великаны. Говорят, они и жили тут раньше. В вырубленном в скале храме обитало само божество .

Полные благоговения, мать с сыном вошли в каменные ворота крепости. На ночлег они расположились у стен святилища вместе с толпой других богомольцев, чтобы, пробудившись наутро с восходом солнца, начать празднество.

Лёжа на земле и глядя в звёздное небо, Спартак внимал благочестивым рассказам о великом Дионисе, в бытность свою на земле любившего принимать облик того или иного животного, творит чудеса, превращать воду в мёд , заставлять бить из-под земли фонтаны вина, излечивать больных. Вознёсшись на небо, Дионис превратился в Солнце. Иногда расположившихся тут на ночлег людей охватывает странное безумие: это значит, Дионис рядом, в святилище.

Торжества начались утром. Юношей ввели во храм, в помещение, где они подарили божеству свои бороды и где совершилось таинство приобщения: каждый отпил из священного сосуда изрядную толику крепкого вина. Потом одного за другим их стали вызывать в соседнее помещение. Когда настал его черёд, сын Дромихеты не без робости вступил в темноту. От терпкого, впервые испробованного вина кружилась голова, а темнота была жаркой и вязкой, наполненной приторным, одуряющим запахом. Глухо бил барабан, и глухо стучало в висках. Казалось, что Дионис где-то совсем рядом, над головой, в гулком мраке свода.

Распахнулась дверь, впустив в темноту красноватый свет. Вошли жрицы; одна стала изучать внутренности пожертвованной им овцы, другая – линии на его ладони, третья осведомилась, не было ли недавно в его жизни какого-нибудь необычного случая, похожего на предзнаменование. Юноша рассказал про змею. Жрицы удалились в дверь, отк4уда лился красноватый свет и доносились звуки барабана: там находилась пророчица. Предсказание, которое он должен был получить, тревожило его: зачем дерзко заглядывать в будущее? На всё воля богов, и, если бы не обычай, он не стал искушать судьбу.

Внезапно опять хлынул красноватый свет, быстро вошли жрицы. Отстранив их, к юноше стремительно приблизилась молодая женщина, одеждой которой служила звериная шкура. Поднеся к его лицу чадящий сладким дымом светильник, она уставилась на него обжигающими глазами.

– Это ты ждёшь оракул? – зазвенел под гулкими сводами высокий, резкий голос.

Он неловко кивнул, поражённый видом женщины, красотой её обнажённых рук и плечей, украшенных множеством браслетов. Женщины окружили его, призывая склониться перед главной жрицей, но та остановила их властным жестом:

– Сами склонитесь перед ним: этому юноше суждена царская власть. – И, внезапно припав к его ногам, обвив их руками, попросила. – Когда взойдёт звезда твоего величия, не забудь своей милостью меня, первою возвестившей тебе блистательную судьбу.

Видя, что все жрицы опустились перед ним на колени, Спартак растерялся и, пытаясь освободиться из цепких рук, неловко коснулся горячего, скользкого тела женщины, – но та вскочила и, схватив его за рукав, потащила в соседнее помещение. Он увидел залитую красным светом пещеру, клубы дыма, стелющиеся по полу, алтарь посередине, обагрённый жертвенной кровью. Бил барабан. Закружившись в медленном танце, жрица повторила своё пророчество. Его ждёт царский венец; змея означает злую смерть в расцвете лет. Такова воля богов.

Дромихета всполошилась при виде сына: он пошатывался. Исступлённое безумие, сопровождавшее великого Диониса, казалось, коснулось и его Мать увела юношу в тень, положила ему на лоб влажную тряпицу и велела уснуть.

Пополудни юный горец вместе с другими молодыми людьми предстал перед советом старейшин. Юноши показывали народу свою силу и ловкость: стреляли из лука, прыгали, боролись. Зрители одобрительно шумели. Спартака поманил к себе верховный вождь. Юноша с робостью приблизился. Рядом с вождём сидела его дочь – жрица-пророчица Ноэрена. Одета и причёсана теперь она была уже не в звериную шкуру, но в богатые женские уборы; в её пронзительных глазах всё ещё блестели отблески неистового огня, так поразившего его. Потупившись, он принялся разглядывать украшения на её шее, исполненные с величайшим искусством, – должно быть, эллинской работы.

Вождь, он же верховный жрец, оглядев юного горца, осведомился у дочери, неужели этому парню она напророчила утром царское величие? Жрица недоуменно оглядела деревенскую одежду юноши, скуластое лицо в ореоле рыжеватых волос и, пожав плечами, ничего не ответила.

Дромихета не помнила себя от счастья: вождь всех бесов милостиво разговаривал с её сыночком и взял в своё войско. Вся их жизнь отныне пойдёт по-другому. Вырастила сына, поставила на крыло; теперь можно и отдохнуть.

Какая-то женщина тронула Спартака за одежду. Отвлекшись на мгновение от ликовавшей матери, он услышал тихие слова:

– Дожидайся вечером позади храма со стороны заката. Так велела Ноэрена.

В скале была зарешеченная дверь; она приоткрылась, и юношу поманила женская рука. Он протиснулся в узкую щель. Служанка повела его по извилистому ходу внутрь. Они вышли на ровную площадку, с одной стороны ограниченную стеной, с другой – пропастью. На небе величественно догорал закат. Закутанная с головы до ног женщина отделилась от стены.

– Поклонись, – велела служанка. – Перед тобой великая жрица.

Спартак узнал Ноэрену.

Нетерпеливым движением руки велев служанке отойти, Ноэрена сбросила покрывало и предстала перед поражённым юношей в новом обличьи: она была одета как фракийский воин; на поясе у неё висел кинжал. Тёмноволосая и смуглая, со сросшимися на переносице тонкими бровями, девушка была очень хороша собой, однако нежный рот, напоминающий удивительный цветок, был сурово сжат, а глаза по-прежнему пронзительны.

– Ты знаешь, зачем я тебя позвала, Спартак, сын Спартака и Дромихеты? – резким голосом спросила жрица.

Он растерянно молчал, деревенский парень в измятой рубахе; и пахло от него молоком, дымом, овчиной, лесом. Закатный луч, ударив ему в спину, превратил его нестриженую голову с торчком стоявшими волосами в огромный золотой шар. Лицо Ноэрены исказилось; попятившись в испуге, она воскликнула:

– Царский венец на твоей голове! Да исполнится воля богов. Я не дам тебя убить, но сделаю своим мужем. Власть над всеми бесами и горой Когеон наследуешь ты.

Растерянный , оглушённый её словами, юноша невольно попятился от края пропасти. Приблизившись, жрица отцепила свой кинжал и сунула его за пояс Спартака. Потом она надела ему на шею цепочку с каменным амулетом – символом Диониса-Солнце.

– Никогда не снимай этот амулет, – велела она, – и тебя никто не посмеет пальцем тронуть. А теперь клянись, что исполнишь божественную волю , покорный ей, как и я. Клянись, Спартак, клянись!

Он видел перед собой красивую, гордую девушку, настоятельно требовавшую его клятв. Схватив её тонкую руку, он удивлённо переспросил:

– Ты хочешь стать моей женой? Ты не шутишь?

– Клянись. Солнце сейчас зайдёт, – устало припав к нему, простонала она.

Впервые в жизни юноша держал в объятиях красивую девушку, и он поклялся, – сам не зная, в чём.

Ночь сгустилась до черноты, когда Спартак вернулся к матери, ожидавшей его на площади перед храмом.

– Где ты был ? – недовольно осведомилась Дромихета. – Ещё не стал воином, а уже начинаешь своевольничать.

Взволнованный и растревоженный пережитым, он честно рассказал матери обо всём. Дромихета перепугалась:

– Нам опасно здесь оставаться. Мы уйдём домой сейчас же.