Глаза Гейзенберга

– И что это значит?

– Это признак ночного хищника, который обыкновенно нападает на добычу сверху. Истории не известны никакие другие существа с вертикальным разрезом в органе, воспринимающем свет. А Тануб сказал, что «Дельфинус» спрятан в самом подходящем месте за всю их историю. Значит, где-то высоко, очень высоко. И, конечно, в темноте. Соединим, и получится высокая точка на темной стороне Чираначурусо, на «Руке победы».

– Ох, я грипус лупоглазый, – прошептал Стетсон.

Орн ухмыльнулся.

– Не стану вам поддакивать… сэр. Я сейчас так себя чувствую, будто от одного моего слова вы и правда можете в него превратиться. А мне пока что хватило контактов с негуманоидами.

Глава восьмая

«Жизнь познается через смерть, – сказал аббод. – Без вечного присутствия смерти невозможно достичь просветленности, вознести сознание над рамками, отступить от сети символов и окунуться в бесфоновую пустоту».

    – Ройали, «Религия для всех», из бесед с аббодом

Стетсону запало в память, что высокие чины назвали произошедшее «шелебским инцидентом» и были довольны, поскольку КИ отделалось лишь одним пострадавшим. Он думал об этом все время, пока его разведывательный крейсер вез раненого обратно на Марак. В памяти то и дело всплывал давний разговор с ним.

«Старшие сотрудники успевают продержаться примерно вполовину меньше, чем младшие. Очень высокая смертность».

С языка сорвалось цветистое прьядское ругательство.

По словам врачей, на выздоровление полевого агента, вывезенного с Шелеба, надеяться не следовало. «Живым» он оставался лишь по весьма ограниченному определению. И жизнь, и ее определение полностью зависели от утробоподобной креш-капсулы, которая управляла почти всеми функциями его жизнедеятельности.

Корабль Стетсона, залитый утренним светом, ярким росчерком выделялся на медицинской приемной площадке Центральной станции Марака. Раненый все еще был на борту – ожидал прибытия транспорта из госпиталя.

Бирка на креш-капсуле гласила, что изодранный комок плоти внутри принадлежит индивиду по имени Льюис Орн. На фото в прикрепленном файле был изображен коренастый рыжий парень с развитыми мышцами, несимметричными чертами лица и крепким сложением жителя тяжелой планеты. Плоть в капсуле мало напоминала фото, но даже в безвольной расслабленности полусмерти измазанное заживляющим гелем тело Орна окружала какая-то странная аура.

Всякий раз, приближаясь к капсуле с телом, Стетсон ощущал силу, заключенную в нем, а потом костерил себя за то, что размяк и ударился в метафизику. У него не было понятийной системы, способной объяснить это чувство, поэтому он отмахивался от него, мысленно делая пометку сходить на консультацию в Пси-отдел КИ – просто на всякий случай. Скорее всего, это ничего не значит… но просто на всякий случай. В медицинском центре наверняка есть специалист по пси-вопросам.

Команда медицинского центра занялась доставкой креш-капсулы с Орном сразу, как они получили разрешение на посадку.

Стетсону, который действовал будто в тумане от потрясения и горя, не понравилось, с какой непринужденной и холодной эффективностью работала команда медиков. Было очевидно, что они видели в этом пациенте скорее диковинку, чем что-либо еще. Глава команды по результатам осмотра записал, что Орн потерял один глаз, все волосы на той же стороне головы – на левой, как и было указано в данных капсулы; у него полностью отказали легкие, почки, он лишился пяти дюймов правой бедренной кости, трех пальцев на левой руке, приблизительно сотни квадратных сантиметров кожи на спине и бедре, левой коленной чашечки, а также части зубов и челюстной кости на левой стороне лица.

Датчики капсулы показывали, что Орн провел в состоянии предсмертного шока уже чуть более ста девяноста часов.

– Зачем вы потратили на него капсулу? – спросил один из врачей.

– Потому что он живой!

Врач указал на индикатор на корпусе капсулы.

– Жизненные показатели этого пациента слишком низки, чтобы выдержать хирургическую замену поврежденных органов или энергопотерю, необходимую для их отращивания. Он еще поживет – благодаря капсуле, – но… – И врач пожал плечами.

– Но он же живой, – не сдавался Стетсон.

– Всегда можно надеяться на чудо, – сказал врач.

Стетсон бросил на него испепеляющий взгляд, полагая, что это был сарказм, но врач смотрел не на него, а в крохотное обзорное окошко капсулы.

Наконец он выпрямился и покачал головой.

– Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах.

Затем они перегрузили капсулу на парящую больничную каталку и поспешили в сторону одного из серых монолитов, окружавших поле.

Стетсон вернулся в свой кабинет на крейсере, уныло опустив плечи, что еще сильнее подчеркивало его обычную сутулость. На лице со слишком крупными чертами залегли печальные складки. Он опустился в кресло за письменным столом и, сгорбившись, уставился в пустоту открытого рядом шлюза. В четырех сотнях метров внизу кипела муравьиная возня главного порта, от которого долетала вверх какофония рева и грохота. За чертой приемной зоны госпиталя выстроились в линии еще два ряда крейсеров – сверкающие красно-черные иглы. Среди прочей бурной активности диспетчеры готовились перевести его крейсер в эту ожидающую группу кораблей.

«Сколько из них сначала остановились в медицинской зоне, чтобы выгрузить раненых?» – подумалось Стетсону.

Было досадно, что он не обладал этой информацией. Стетсон пялился на корабли, на самом деле не видя их – перед глазами у него стояли ошметки плоти и красные дыры, зиявшие в теле Орна, когда они перекладывали его в креш-капсулу с изрытой земли Шелеба.

«Такое всегда случается на каком-нибудь рутинном задании, – подумал он. – У нас были о Шелебе только смутные подозрения – показалось странным, что на всех высших постах там женщины. Простой необъясненный факт – и из-за него я потерял одного из своих лучших агентов».

Стетсон со вздохом повернулся к столу и начал составлять рапорт: «Милитаристская группировка на планете Шелеб устранена. (Ну и наворочали мы там дел!) На месте оставлено оккупационное формирование. (Орн прав про оккупационные силы: всю пользу, какую приносят, они аннулируют тем же количеством вреда!) Дальнейшей опасности из этого источника для общегалактического мира не ожидается». (Что может сделать разбитое и деморализованное население?)

Причины операции: (тупость поганая!) ПП – за два месяца контакта с Шелебом – не сумели зарегистрировать признаков милитаризованности».

Основные признаки: (да полный набор!)

1) Правящая каста состоит только из женщин.

2) Расхождение между численностью и занятиями мужчин и женщин намного превосходит лютигскую норму!

3) Классический синдром секретности/иерархии/контроля/безопасности.

Старший полевой агент Льюис Орн обнаружил, что правящая каста контролирует пол потомства при зачатии (см. подробности в приложении) и вырастила армию рабов-мужчин для поддержания своего режима. У агента ПП выпытали всю информацию, заменили двойником и убили. Оружие, созданное на основе данных, полученных таким коварным путем, нанесло смертельно опасные ранения старшему полевому агенту Орну. Прогноз выживания отрицательный. Посему рекомендую наградить агента Орна Медалью за заслуги перед Галактикой и добавить его имя в Список Славы».

Стетсон отодвинул рапорт. Для КомГО этого хватит. Командующий галактическими операциями никогда не читал дальше голых подробностей. Мелкий шрифт пережевывали его помощники, и это происходило позже. Стетсон вбил в поиск досье Орна и приступил к задаче, которую ненавидел пуще всего – уведомлению родственников. Сжав губы, пробежал записи глазами. «Родная планета – Чаргон. В случае ранения или гибели уведомить: миссис Викторию Орн, мать».

Стетсон просмотрел все досье, оттягивая момент отправки проклятого сообщения. Орн поступил на службу в десант Федерации в возрасте семнадцати стандартных лет (сбежал из дома), и его мать дала согласие уже после вербовки. Через два года: перевод по стипендии в Уни-Галакта – ПэПэшный университет здесь, на Мараке. Пять лет в университете, одно полевое задание ПП за плечами, стремительная вербовка в КИ за блестяще подмеченные признаки милитаризации Хамала. Еще два года – и креш-капсула!

Стетсон с размаху швырнул досье о серую металлическую стену напротив; потом поднялся и принес бумаги обратно к столу. В глазах у него стояли слезы. Он щелкнул нужным коммуникационным переключателем, продиктовал уведомление в Центральный секретариат, приказал передать с крайней срочностью. А потом спустился в порт и напился хочарским бренди, которое так нравилось Орну.

На следующее утро с Чаргона пришел ответ: «Мать Льюиса Орна слишком больна для уведомления и для поездки. Уведомление было перенаправлено сестрам. Пожалуйста, попросите миссис Ипскотт Буллон с планеты Марак, супругу Верховного комиссара, выступить в качестве представительницы семьи». Под сообщением стояла подпись: «Мадрена Орн Стэндиш, сестра».

С какой-то смутной опаской Стетсон все-таки позвонил в резиденцию Ипскотта Буллона, предводителя партии большинства в Ассамблее федерации. Миссис Буллон ответила на звонок, не включая камеры. На фоне раздавался шум воды.

Стетсон уставился в серую пустоту своего настольного экрана.

Ему всегда были неприятны пустые экраны. Голова болела от хочарского бренди, а нутро настаивало на том, что это идиотский поступок. Почему-то казалось, что он совершает ошибку.

Из динамика возле экрана донесся низкий, хрипловатый голос:

– Говорит Полли Буллон.

Приказав нутру заткнуться, Стетсон представился и передал сообщение с Чаргона.

– Сын Виктории при смерти? Здесь, на Мараке? О, бедняжка! А Мадрена на Чаргоне – ведь сейчас же выборы. О да, конечно. Я немедленно отправлюсь в госпиталь.