Служба на купеческом корабле

Никлас нанял маленькую лавку; Ньютон пробыл с отцом как можно дольше, чтобы по мере сил помогать ему и поддерживать его; наконец молодой человек был принужден вернуться в Овертон и снова взяться за управление судном Хильтона. Прежде всего он отправился в дом сумасшедших; там ему сказали, что его мать стала спокойнее, но ослабела, и его не пустили к ней. Доктор Баддингтон еще не вернулся, но врач, который заменял его, сказал Ньютону, что если миссис Форстер оправится от тяжелой острой болезни, к ней вернется рассудок.

Ньютон приехал в Овертон с более легким сердцем и на следующий же день повел свое судно в Бристоль. Встречные ветры задержали его рейс на две недели. В Бристоле он узнал, что груз для него еще не готов, и ради развлечения пошел осматривать город и его окрестности. Наконец судно нагрузили товаром. Ньютон постарался поскорее получить пропуск и другие бумаги из таможни и сговорился с фирмой, нанявшей его судно. Было поздно, но светила полная луна, дул хороший ветер, и потому молодой человек решил отплыть в ту же ночь. Спрятав бумаги под сюртук, который он аккуратно застегнул, Ньютон вышел на мол. Вдруг на него сзади набросились два силача и схватили его; мгновенно сильный удар по голове оглушил Форстера; он упал на землю.

Оставив моего главного героя в таком печальном положении, я перейду к менее важным действующим лицам этой истории.

Доктор Баддингтон вернулся и застал миссис Форстер в разгаре болезни. Как и следовало ожидать, он нашел, что она в здравом уме, однако поверил сторожам, уверявшим, что ее привезли в состоянии полного помешательства и что ее прислал доктор Рамсден. Рамсден решил до поправления миссис Форстер ничего не говорить главному врачу больницы. Скоро она действительно начала поправляться. Но как медленно и скучно шло для нее время! Ее ум переполняла тревога и – что несравненно важнее – раскаяние. Вспоминая свое прошлое, она приходила в ужас. Заливаясь слезами, простирая руки, миссис Форстер на коленях просила милосердия и забвения у того, к кому никогда не взывают тщетно. Владычество бешеных страстей миновало: ее сердце изменилось.

Доктору Баддингтону она ни на кого не жаловалась и ничего не объясняла; ей хотелось только выйти из дома сумасшедших, едва ее здоровье окрепнет, и тогда доказать мужу, как искренне и полно изменилась она. Когда миссис Форстер в первый раз вышла в сад, она села на скамейку и там случайно услыхала разговор о себе. Говорили сторожа.

– А почему она помешалась, Том?

– Говорят, она всю жизнь была не лучше, – ответил Том. – И крыса не захотела бы жить с ней в одном доме! Ведь в припадке бешенства она чуть не убила старого Спиннея, клерка! Стали толковать, что он умер. Ну вот, совесть, или что-то там в этом роде, и свела ее с ума.

– Так он, значит, не был убит?

– Да нет же! Я его видел и говорил с ним в позапрошлое воскресенье.

– А что случилось с ее мужем и с этим красивым малым, ее сыном?

– Никто не знает. Старик, славный такой, – как не стыдно этой ведьме, что она так портила ему жизнь, – совсем упал духом и не захотел оставаться в Овертоне. Он уехал с сыном, и где он теперь живет, никому не известно.

– А молодой?

– Он вернулся и опять водит барки. Он два раза приезжал сюда справляться о матери. Бедняга! Жаль было смотреть, как он печалится о старухе. Он нам с Билем дал по шее за то, чтобы мы были с ней ласковы. Но три дня тому назад судно пришло без него. Думают, что он свалился с пристани в Бристоле и утонул; никто ничего не слышал больше о нем.

– Ну, Том, а старуха-то теперь совсем поправилась?

– Да. Только где ее муж и сын? Никогда больше не придется ей их поедом есть, уж это верно.

Трудно описать чувства миссис Форстер. Тяжелое бремя свалилось с ее души: мистер Спинней не умер. Но сколько бед могла оплакивать она! Ее предательски увезли люди, которые негодовали на нее, но не имели права ее карать. Полное нежности отношение к ней ее сына и мужа, исчезновение одного, предполагаемая смерть другого – все это были такие удары, которые почти совсем ошеломили несчастную. Шатаясь, она вернулась в свою камеру, и волнение вызвало у нее новый припадок лихорадки; много дней она не вставала с постели.

Глава IX

Мы оставили Кьютона без чувств; однако он не долго пролежал так. Скоро двое малых в синих куртках, с дубинами в руках и пистолетами за пазухой, отнесли его в лодку и доставили на палубный катер, стоявший на якоре в сотне ярдов от берега.

Ньютон очнулся, и неясное зрение показало ему что-то, блестевшее над ним. Когда он пришел в себя лучше, то увидел человека, который светил ему огарком прямо в глаза, чтобы судить, произвело ли кровопускание действие. Ньютон постарался сообразить, где он и что с ним случилось, и от напряжения снова впал в состояние столбняка. Наконец он очнулся, точно от сна смерти, и увидел, что лежит на палубе, а какая-то женщина смачивает ему лоб водой.

– Где я? – вскрикнул Ньютон.

– Вы хотите знать, где вы? Да на палубе «Быстрого», и я смотрю за вами, милый мой.

– Кто вы?

– Кто я? Если я никто другой, так, верно, Джуди Мелони, жена помощника боцмана.

– Как я сюда попал?

– Да вы не попали, милый мой, вас принесли.

– Как меня сюда доставили?

– Право, не знаю как; и в то в гичке, не то в шлюпке.

– А зачем?

– Это, я думаю, я знаю. Чтобы вы послужили королю и отечеству.

– Значит, меня завербовали?

– Да, золотой, могу в этом поклясться над Библией, Вам пришлось нелегко, но это значит, что вы были нужны.

Ньютон слушал и думал о положении отца, о том, как старику будет плохо жить без него; подумал также о состоянии своей несчастной матери и снова упал на палубу.

– Как ему худо, – прошептала Джуди. – Ну, он не мой земляк, это ясно как день, потому что, если бы так, он никогда не стал бы поднимать столько шума из-за пустяков! – И Джуди, подобрав платье, ушла.

До рассвета Ньютон пролежал в состоянии болезненного полусна. Наконец его разбудили звуки проходивших мимо лодок и громкий говор на палубе. Он не сразу вспомнил все, что произошло; однако перевязанное плечо, влажные волосы, лицо, жесткое от запекшейся крови, – все вместе заставило его вспомнить то, что сказала Джуди: его завербовали. Средняя межпалубная часть катера была пуста, только в гамаках над головой Форстера покачивались люди, и он, желая узнать что-нибудь новое, прополз под гамаками к лесенке и поднялся на палубу.

Около двадцати хорошо вооруженных матросов высадили из шлюпок человек двадцать, доставленных Hi судно. Офицер приказал им отправиться на корму. Ньютон заметил, что со многими из вновь доставленных, по-видимому, поступили не лучше, чем с ним. Некоторые из них были страшно обезображены и обливались кровью.

– Сколько их всего, мистер Винцент? – спросил лейтенант у помощника капитана, обладателя страшных бакенбард, которые сходились на шее.

– Семнадцать, сэр.

– А прежде сколько было? Помнится, двадцать шесть?

– Двадцать семь вместе с малым, которого я прислал сюда ночью.

– Хорошо, этого довольно. Пропустите их в трюм, да поставьте решетку на все время, пока мы останемся в гавани. Как только маленькая шлюпка будет на палубе, поднимите якорь.

– Она скоро вернется. Я приказал ей дождаться Томсона и Мертона, которые не вернулись с нами.

– Вы думаете, они ускользнули?

– Нет, не думаю, сэр. Вот маленькая шлюпка отчаливает.

– Хорошо, отправьте новобранцев в трюм и заприте их, – ответил лейтенант. – Поднять паруса, привести в движение ворот!

Ньютон решил, что теперь ему следует сказать, что он капитан судна и потому не подлежит вербовке. Он подошел к лейтенанту и начал:

– Прошу прощения, сэр…

– Кто вы такой? – резко прервал его лейтенант.

– Вчера ночью меня насильно завербовали, сэр. Можно поговорить с вами?

– Нет, нельзя.

– Это могло бы вас избавить от беспокойства, сэр…