Пират

Франциско был свидетелем таких ужасных сцен, что кровь застывала у него в жилах. Он пробовал заступаться, но тщетно. Негодуя на капитана, на команду и на их кровавые злодейства, он недавно высказал смело свои чувства и задел капитана презрительной речью, так как незадолго перед тем, в пылу ссоры, Каин проговорился, что Франциско не его сын.

Если б кто-нибудь из команды или офицеров корабля высказал хоть десятую долю того, что сорвалось с бесстрашных уст Франциско, он давно бы поплатился за свою дерзость, но в груди Каина было незаглушимое чувство привязанности к Франциско – чувство, вскормленное совместной жизнью и привычкой. Мальчик был его спутником в течение многих лет и, находясь постоянно при нем, сделался как бы частью его самого. Есть потребность, не покидающая нашей природы даже тогда, когда природа эта втоптана в грязь, – потребность любить кого-нибудь, защищать кого-нибудь и ласкать; предметом этого чувства бывает собака или другое животное, когда человек не умеет найти друга среди себе подобных. Таково было чувство, столь сильно привязывавшее Каина к Франциско; таково было чувство, до сих пор спасавшее жизнь юноши.

Походив некоторое время взад и вперед, молодой человек присел на сундук, на котором недавно сидел капитан, и вскоре увидел голову Помпея, заглядывавшего в каюту и манившего его пальцем.

Франциско поднялся и, взяв из буфета графин с водкой, подошел к двери и молча передал его крумену.

– Масса Франциско, – прошептал Помпей, – Помпей говорит – все крумен говорит, – если они убежать, вы пойти вместе? Помпей говорит – все крумен говорит, – если они захочет убить вас? Не убить вас, пока один крумен жив.

И негр тихонько отстранил Франциско рукой, как будто не желая слышать его ответ, и поспешил вперед на вторую палубу.

VIII. Нападение

Между тем в заливе повеял бриз и стал скользить по поверхности воды к месту якорной стоянки шхуны. Капитан послал на краспиц-салинг человека, приказав ему смотреть в оба, а сам прохаживался по палубе со своим старшим помощником.

– Они отплыли только на день или на два позже, – сказал капитан, продолжая беседу, – я принял все это в расчет, и можете быть уверены, что так как они едут восточным путем, то мы их скоро нагоним. Если их корабль не покажется нынче до наступления темноты, то я выдвинусь в море; я сразу узнаю португальца. Морской бриз уже подхватил наше судно; скажите, чтоб прибавили внутренний кливер и присмотрите, чтобы мы не зацепились за якорь.

Уже значительно перевалило за полдень, и обед был прислан в каюту. Капитан сошел вниз и уселся за стол с Франциско, который ел молча. Раза два капитан, гнев которого прошел, и его дружелюбное расположение к Франциско, заглохнув на короткое время, воскресло с еще большей силой, пытался, хоть и безуспешно, вовлечь его в разговор. Но вдруг с площадки марса раздалось: «Парус виден!»

– Это они, ей-богу! – закричал капитан и вскочил с места, но тотчас же, будто спохватясь, опустился снова.

Франциско, облокотившись на стол, приложил руку ко лбу и заслонил глаза.

– Большой корабль, сэр. Мы можем различить его до вторых рифов марселей, – сказал Хокхерст, заглядывая в каюту через потолочное окно.

Капитан поспешно отпил вина из графина, кинул на Франциско взгляд, полный презрения и досады и бросился на палубу.

– Пошевеливайся, ребята! – закричал капитан, посмотрев несколько секунд на корабль в свою подзорную трубу. – Это они! Сверните тент и подтяните шхуну носом к якорю. На этом корабле, ребята, столько серебра, что в ваших сундуках и места не хватит, а святым великомученикам, покровителям церквей в Гоа, придется еще некоторое время подождать своих золотых подсвечников.

Команда сейчас же оживилась. Тенты были убраны, и матросы общими силами, завезя с кормы шпринговый канат, подтянули корабль носовой частью к якорю.

Через каких-нибудь две минуты «Мститель» повернулся на правый галс, направляя свой курс наперерез злополучному кораблю. Бриз становился более свежим, и шхуна устремилась по глади вод с быстротой дельфина, преследующего добычу. Через час можно было ясно рассмотреть корабль, но солнце приблизилось к горизонту, и прежде, чем они успели оценить силы врага, наступили сумерки. Никто не мог бы сказать, была ли шхуна замечена или нет, во всяком случае, курс корабля остался неизмененным, и если там заметили шхуну, то, очевидно, отнеслись к ней пренебрежительно. Между тем на борту «Мстителя» времени не теряли: длинная пушка в центре палубы была освобождена от загромождавших ее предметов, другие пушки заряжены, словом, все было приведено в готовность с такой же быстротой, с таким же соблюдением дисциплины, как на военном корабле. Преследуемое судно не было потеряно из виду, и глаза капитана все время следили за ним в подзорную трубу. Еще через час шхуна была уже на расстоянии мили от корабля, и тогда она переменила курс так, чтобы поравняться с ней на расстоянии кабельтова с подветренной стороны. Каин встал на шкафут и окликнул. С корабля ответили по-португальски.

– Ложись в дрейф, а то я вас потоплю! – крикнул он на том же языке.

Одновременно выпущенные заряды каронад по всей стороне корабля и тяжелый залп португальских мушкетов были решительным ответом на это требование. Залп пушек, расположенных слишком высоко, чтобы снаряды могли попасть в низкосидящий корпус шхуны, все-таки произвел некоторые разрушения: фор-стеньга свалилась, места прикрепления грот-гафелей были повреждены, значительная часть как стоячего, так и бегучего такелажа с грохотом упала на палубу. Мушкетный залп оказался более роковым: тринадцать пиратов были ранены, иные из них тяжело.

– Ловко сделано, Джон португалец! – крикнул Хокхерст. – Клянусь святой кочергой, я никогда бы не подумал, что ты наберешься такой дерзости.

– За которую они дорого заплатят, – спокойно сказал Каин, продолжавший стоять на том же возвышенном месте.

– Кровь за кровь! Выпить готов их кровь! – заметил второй помощник капитана, глядя на алую струйку, стекавшую с пальцев его левой руки, раненой выше кисти. – Перевяжи-ка мне тут платком, Билл.

Между тем Каин приказал людям навести пушки, и залп всего лага был возвращен противнику.

– Ладно, ребята, теперь право руля; отдать немного тот парус. Мы должны круто повернуть назад, Хокхерст, надо поберечь наших людей.

Шхуна повернулась через фордевинд и пошла в противоположную сторону от противника.

Португальцы, вообразив, что шхуна совсем отстала от них, потому что встретила неожиданное сопротивление, издали дружный, победный клич.

– Последний раз в жизни радуетесь, голубчики! – промолвил Каин, усмехнувшись.

Через несколько мгновений шхуну отделяла от корабля целая миля.

– Ну, Хокхерст, теперь остановимся и возьмем новый галс. Поставить у пушки людей и смотрите, чтобы ни одно ядро не пропало даром; остальные пусть тем временем ставят новую фок-стеньгу, завязывают и сплеснивают такелаж.

Шхуна опять повернулась носом к кораблю. Она находилась теперь как раз позади кормы португальца, на расстоянии мили, а то и больше; длинная тридцатидвухфунтовая пушка, стоявшая в центре палубы, стала регулярно выпускать заряды, которые все попадали в окна кают или в другие места кормы, пронизывая корабль до самого носа. Напрасно преследуемое судно лавировало и поворачивалось лагом к шхуне, последняя тотчас убавляла ход, чтобы сохранить определенную дистанцию, при которой короткострельные каронады были беспомощны, тогда как длинная пушка продолжала свою разрушительную работу. Корабль был во власти пирата, и, конечно, от пирата нечего было ждать милосердия. Три часа подряд продолжался этот убийственный обстрел, и, наконец, пушка, которая, как мы упомянули раньше, была из бронзы, так накалилась, что пиратский капитан приказал людям приостановить огонь. Не было возможности понять, сдался корабль или нет: было слишком темно, чтобы различить сигнал. Пока работала длинная пушка, успели переменить фок-стеньгу и грот-гафели, и весь стоячий и бегучий такелаж был приведен в исправность. Шхуна, соблюдая дистанцию, продолжала до самого рассвета плыть по кильватеру корабля.

Мы должны теперь взойти на борт преследуемого корабля. Это было большое судно, предназначенное для сношений с Ост-Индией, одно из тех весьма немногих судов, которые иногда посылаются португальским правительством в страну, где этот народ когда-то был безраздельным властелином, но к нашему времени удержал в своих руках лишь небольшой клочок в несколько квадратных миль. Корабль держал путь в Гоа, и на его борту находились небольшой отряд солдат, новый губернатор колонии со своими двумя сыновьями, епископ и его племянница, которую сопровождала служанка. Отплытие судна с такими пассажирами было редким событием, и слухи об этом разнеслись еще задолго до их отправления в путь. Каин несколько месяцев назад получил все нужные сведения о том, каков груз судна, и куда оно направляется, но, как и во всех делах современной Португалии, начались откладывания и откладывания, и только недели три назад он удостоверился, что корабль в ближайшем времени снимается с якоря. Тогда он поспешил вдоль берега к описанной нами бухте, чтобы подстеречь корабль, и рассчет его оправдался; Каин и в этом деле доказал свою обычную дальновидность и решимость.

Ядра шхуны производили страшное опустошение. Многие из команды корабля, равно как и многие солдаты, бы ли вырваны из строя один за другим. Наконец, видя, что всякие попытки защищаться бесполезны, большинство уцелевших матросов и солдат сочли за благо позаботиться о своей безопасности и поспешили спуститься в самые нижние закоулки трюма, где можно было укрыться от губительных снарядов. К тому времени как шхуна прекратила огонь, чтобы дать пушке охладиться, на палубе не осталось никого, кроме португальца капитана и старого, закаленного ветром матроса, который стоял у рулевого колеса. А внизу, в кубрике, находилась вся остальная команда и пассажиры, из-за тесноты сбившиеся в кучу. Одни перевязывали раненых, которых было очень много, другие взывали к заступничеству святых. Епископ, высокий, почтенный старик, на вид лет шестидесяти, стоял на коленях среди этой группы, тускло озарявшейся двумя или тремя фонарями; то он творил горячую молитву, то обращался в сторону, чтобы отпустить грехи какому-нибудь тяжелораненому, который, находясь при последнем издыхании, был принесен с палубы и положен своими товарищами возле него. Рядом с ним стояла, тоже коленопреклоненная, его племянница, сирота, девушка лет семнадцати. Она следила за выражением его лица во время молитвы или, исполненная сострадания, склонялась со слезами на глазах над своими земляками, чьи предсмертные мгновения были облегчены его святым напутствием. По другую сторону от епископа стоял губернатор, дон Филиппо де-Рибьера, и оба его сына – юноши, переживавшие первую пору своей молодости и только что поступившие на службу в королевские войска. Печально было лицо дона Рибьера, он опасался самого худшего и знал, что надо быть готовым ко всему. Старший его сын не отрывал глаз от прелестного лица Терезы де-Сильва; не далее как в минувший вечер, гуляя вдвоем по палубе, они поклялись друг другу в вечной любви; не далее как в минувший вечер они наслаждались настоящим и с восторженными надеждами смотрели в будущее. Однако мы должны оставить их и вернуться на палубу.

Капитан португальского корабля отправился на ют и подошел к Антонио, старому моряку, который стоял у рулевого колеса.

– Я все еще вижу их в подзорную трубу, а между тем вот уж часа два, как они прекратили стрельбу. Как ты думаешь, не случилось ли что с их пушкой? Если так, то для нас еще не все потеряно.

Антонио покачал головой.

– Боюсь, капитан, что нам не на что надеяться: по звуку выстрела я сразу узнал, что пушка у них бронзовая. Действительно, ни одна шхуна не смогла бы везти на своей палубе длинную стальную пушку этого калибра. Можете быть уверены, что они только ждут, чтоб охладился металл, и чтоб рассвело. Будь у нас хоть одна дальнобойная пушка, мы были бы спасены, а так, идя за нами по пятам, они имеют перед нами все преимущества и могут с нами делать, что хотят.

– Что это за корабль! Не французский ли капер?

– Хотелось бы верить, что так! И я обещал святому Антонио серебряный подсвечник, если беда ограничится этим; тогда у нас ведь есть хоть какая-нибудь надежда вернуться в родные места. Но я боюсь, что дело обстоит гораздо хуже.

– В таком случае, какой это может быть корабль, Антонио?

– Пират, о котором мы столько наслышались.

– Иисусе, помилуй нас! Мы, значит, должны продать нашу жизнь как можно дороже.

– Я так и намерен поступить, капитан, – ответил Антонио, повернув штурвал на одну спицу.

Наступил рассвет, обнаруживший шхуну, которая продолжала преследовать корабль с кормы, с соблюдением прежней дистанции, хотя на палубе ее не было заметно никакого движения. И только когда солнце на несколько градусов поднялось над горизонтом, облако дыма снова окутало носовую часть шхуны, и ядро с треском ударилось о деревянные части португальского судна. Отсрочка объяснялась тем, что пиратам надо было дождаться полного восхода солнца, чтобы удостовериться, нет ли на горизонте других кораблей. Только после этого они решились снова броситься на свою жертву. Португальский капитан пошел на юг и поднял свой флаг, но шхуна не показала никакого знамени. Снова просвистело ядро и снова расщепило часть палубы несчастного корабля Многие из тех, что поднялись наверх, побуждаемые желанием узнать, как обстоят дела, поспешили теперь опять в свое прежнее убежище.

– Постой у руля, Антонио, – сказал португальский капитан, – я сойду вниз посоветоваться с губернатором.

– Будьте покойны, капитан, пока руки и ноги не отвалятся, я буду исполнять мой долг, – ответил старик, хоть он и был утомлен долговременной вахтой и бессонницей.

Капитан спустился в кубрик, где собрались пассажиры и большая часть команды.

– Монсиньоры, – сказал он, обращаясь к губернатору и епископу, – шхуна не выкинула никакого флага, несмотря на то, что наш штандарт поднят. Я пришел вниз, чтобы представить дело на ваше усмотрение. Защищаться мы не в состоянии, и я боюсь, что мы находимся во власти пирата.

– Пирата?! – воскликнули некоторые, бия себя в грудь и призывая всех святых.

– Тише, друзья мои, тише, – невозмутимо заметил им епископ. – Относительно того, как надлежит поступить, – продолжал он, повернувшись к капитану, – я не могу ничего советовать. Я служу делу мира и не гожусь для участия в военном совете. Дон Рибьера, я должен предоставить решение вам и вашим сыновьям. Не содрогайся, Тереза, – разве мы все не находимся под защитой Всевышнего?

– Пресвятая Дева, сжалься над нами! – воскликнула Тереза.