Новеллы

Фра Микеле Порчелло встречает в одной гостинице неприятную хозяйку и говорит про себя: если бы она была моей женой, я наказал бы ее так, что она изменила бы свои повадки. Муж этой хозяйки умирает; фра Микеле берет ее в жены и наказывает, как она того заслуживала

Лет тридцать тому назад жил некий имолезец, которого звали фра Микеле Порчелло,[228 - [228] (#_ednref228) Об этом персонаже в точности ничего неизвестно. Прозвище Порчелло происходит От итальянского слова рогсо – «свинья».] не потому, что он был монахом, а потому, что он принадлежал к числу членов третьего ордена св. Франциска.[229 - [229] (#_ednref228) Так называемые терциарии были мирянами и не приносили никаких монашеских обетов.] У него была жена, и был он человеком лукавым и злым и совсем особых нравов. Он ездил по Романье и по Тоскане и торговал, а затем, когда видел, что с него хватит, возвращался в Имолу. Однажды на обратном пути к Имоле он приехал вечером в Тозиньяно и остановился в гостинице некоего человека по имени Уголино Кастроне;[230 - [230] (#_ednref228) Имя, не связанное ни с каким определенным лицом. Смысл прозвища Кастроне раскрыт в новелле.] у этого Уголино была жена, женщина очень неприятная и капризная; звали ее монной Дзоанной.[231 - [231] (#_ednref228) Джованна. В тексте новеллы использован романьольский диалектальный вариант этого имени.] Сойдя с коня и оправившись, фра Микеле сказал хозяину: «Устрой-ка нам хороший ужин. Есть у тебя хорошее вино?»

– «Как же. Вы будете довольны».

Тогда фра Микеле продолжал: «Вели-ка приготовить нам салат».

Уголино позвал тогда жену и сказал ей: «Дзоанна, пойди, нарви салата».

Дзоанна надулась и ответила: «Поди, нарви его сам».

Муж повторил тогда: «Ну, сходи же!»

А жена в ответ: «Я не хочу идти».

Видя такой ее нрав, фра Микеле рассердился про себя. Когда же фра Микеле попросил вина, то хозяин сказал жене: «Сходи-ка за таким-то вином и принеси кувшинчик его».

А мадонна Дзоанна ответила на это: «Ступай сам! Ты вернешься скорее, да и кувшинчик у тебя в руке и ты лучше меня знаешь бочку».

Видя такую нелюбезность хозяйки, проявившуюся во многих случаях, фра Микеле сказал хозяину: «Уголино Кастроне, ты действительно кастроне (дурак), и даже баран. Если бы я был на твоем месте, я заставил бы твою жену делать то, что я ей велю».

Уголино ответил на это: «Фра Микеле, если бы вы были на моем месте, вы делали бы то, что делаю я».

Фра Микеле изводился от злобы, видя омерзительный нрав жены Уголино, и говорил про себя: «Господи, если бы милостью твоей умерла моя жена и умер Уголино, то я непременно взял бы ее в жены, чтобы наказать ее за ее безумие». Фра Микеле провел вечер, как мог, и наутро уехал в Имолу.

На следующий год случилось так, что в Романье настал мор, во время которого умер Уголино Кастроне и жена фра Микеле. Когда через несколько месяцев чума прекратилась, фра Микеле употребил все усилия, чтобы получить в жены мадонну Дзоанну. Наконец, намерения его осуществились. Когда Дзоанна явилась к мужу и отправилась вечером в спальню, куда, как она думала, к ней придут с тем, на что рассчитывают молодые жены, фра Микеле, еще не забывший тозиньянский салат, навестил ее с палкой в руках и принялся бить ее, и отколотил ее так, что всю ее изувечил. Женщина кричала, но муж не обращал на это никакого внимания; отколотил ее досыта, а затем ушел спать. Через два дня после этого, вечером, фра Микеле велел жене поставить на огонь воду, потому что он хотел вымыть себе ноги. Жена, которая не говорила уже: «Поди, поставь ее сам», исполнила приказание. Когда она сняла воду с огня и вылила ее в таз, то фра Микеле обжег себе ноги, так как она была горяча. Почувствовав это, он, не спрашивая, в чем дело, выливает воду обратно в кувшин, ставит ее на огонь и ждет, чтобы она закипела.

Когда она стала кипеть, он берет таз, выливает в нее воду и говорит жене: «Поди сюда, садись: я хочу вымыть тебе ноги».

Та не хотела; однако из страха перед худшим ей пришлось согласиться. Муж моет ей ноги кипятком: жена пищит: «Ой, горе мне», и тянет ноги к себе. Фра Микеле же тянет их в воду, дает ей тумака и говорит: «Держи ноги спокойно!»

Жена отвечает на это: «Несчастная, я вся сварюсь!» Фра Микеле замечает на эти слова: «Сказано: бери жену, чтобы она варила, и я взял тебя, чтобы сварить тебя, прежде чем ты сваришь меня».

Словом, он обварил ее так, что она больше двух недель едва могла ходить: у нее слезла вся кожа с подошв. Как-то раз фра Микеле говорит ей: «Сходи за вином».

Жена, которая едва могла ступить на ноги, взяла бутылку и пошла еле-еле, как могла. Как только она добралась до верхней ступени лестницы, фра Микеле ударил ее кулаком сзади со словами: «Иди скорее», и сбросил ее с лестницы вниз, прибавив при этом: «Ты думаешь, что я Уголино Кастроне, которому, когда он тебе говорил: „Сходи за вином", ты отвечала: „Ступай сам!"»

И пришлось этой донне Дзоанне, ошпаренной, бледной как мертвец и-избитой, сделать то, чего она не хотела делать, когда была здорова.

Случилось так, что фра Микеле Порчелло запер однажды все двери в доме, чтобы задать трепку жене. Та, увидя это, убежала наверх, выскочила через окно на крышу и пустилась бежать с крыши на крышу, пока не добралась до одной соседки фра Микеле; сжалившись над ней, та оставила ее у себя. Через некоторое время кое-кто из соседей и соседок фра Микеле пришли к нему просить, чтобы он взял жену и жил с нею, как следует. Фра Микеле ответил, что раз она ушла от него по крышам, то пусть вернется к нему тем же путем, и никаким другим. А если она этого не сделает, то пусть и не надеется вернуться когда-либо домой. Соседи, зная, что за человек фра Микеле, устроили так, что женщина вернулась на мучение по крышам, как кошка. Как только она очутилась дома, фра Микеле принялся снова играть на литаврах.[232 - [232] (#_ednref232) Т. е. бить жену.] Измученная и истерзанная жена говорит мужу: «Прошу тебя, убей меня, прежде чем мучить меня таким образом всякий день, я не знаю за что».

Фра Микеле отвечает на это: «Так как ты еще не знаешь, почему я это делаю, я тебе объясню. Ты, конечно, помнишь, как я приехал однажды вечером в гостиницу в Тозиньяно, когда ты была женой Уголино Кастроне. Помнишь ли ты, как он сказал тебе, чтобы ты пошла нарвать для меня салата, а ты ответила ему: „Ступай за ним сам?"» И после этих слов фра Микеле наносит здоровенный удар кулаком и продолжает: «А когда он сказал тебе: „Сходи за таким-то вином", а ты ответила ему: „Я не хочу идти за ним?"» И он наносит ей второй удар.

«Тогда я пришел от этого в таксе негодование, что стал просить бога, чтобы он послал смерть Уголино Кастроне и моей тогдашней жене, чтобы я мог взять тебя в жены. Милостиво выслушав мои молитвы, он исполнил их и сотворил так, что ты стала моей женой, чтобы тому наказанию, которому не подверг тебя твой Кастроне, подверг тебя я. Так что то, что я делал с тобой до сих пор, было сделано, чтобы наказать тебя за проступки и отвратительные твои повадки в то время, когда ты была его женой. Подумай же о том, что сделаю я с тобой, если ты захочешь держаться этих своих повадок, будучи отныне впредь моей женой? Несомненно то, что я делал с тобой до сих пор, покажется тебе молоком и медом. Так что от тебя зависит теперь, заслужить или не заслужить палки и побои.

Жена ответила на это: «Дорогой муж, если я в прошлом сделала что-либо неподобающее, то ты меня за это уже наказал. Да будет милость божья, чтобы я поступала впредь так, чтобы удовлетворить тебя. Я постараюсь об этом, и да будет в этом со мной милость божья».

Фра Микеле сказал тогда: «Мессер Батаккьо (палка) разъяснил тебе это. Дело за тобой».

С этой поры женщина совершенно изменила свой нрав, словно она заново родилась. А фра Микеле не пришлось пускать в дело не то, что удары палки, но и язык, потому что она догадывалась о его желаниях и не уходила, а летала по дому и была прекраснейшей женой.

Что касается меня, то я, как было сказано выше, полагаю, что все почти зависит от мужей: от них хорошие и дурные жены. И в этой новелле видно, что то, чего не сумел сделать Кастроне, сделал Порчелло. И хотя пословица говорит: «Для хорошей женщины и дурной женщины нужна палка»,[233 - [233] (#_ednref233) Та же пословица встречается в «Декамероне» (день IX, нов. 9).] я принадлежу к тем, кто думает, что для дурной женщины нужна палка, но для хорошей в ней нет нужды, так как если побои наносятся с целью превратить дурные нравы в хорошие, то их нужно наносить дурной женщине, дабы она изменила свои дурные нравы, но не хорошей, ибо если она изменит добрые нравы, то может усвоить дурные, как это часто бывает с лошадьми: когда хороших лошадей бьют и изводят, то они становятся упрямыми.

Новелла 87

Маэстро Дино да Олена, врач, ужиная однажды вечером с флорентийскими приорами, в бытность гонфалоньером юстиции Дино ди Джери Чилъямоки, поступает так, что названный Дино не ужинает и хочет затем отправить в ссылку названного маэстро Дино

Дино ди Джери Чильямоки был гражданином Флоренции, купцом, часто бывавшим во Фландрии и в Англии. Он был очень высок ростом и худ, и был у него чрезмерно большой кадык. Он очень не любил слышать или видеть неприятные вещи, а потому, когда об этом люди болтали, то он вел себя странно. Будучи гонфалоньером юстиции, он пригласил как-то к ужину маэстро Дино, а этот маэстро Дино был еще более странным человеком, чем названный Дино. За столом уселись: на первом месте названный гонфалоньер, подле него – маэстро Дино, а кроме того, здесь находился Дино ди Бернардо дАнсельмо,[234 - [234] (#_ednref234) Дино ди Бернардо д'Ансельмо – выдающийся гражданин Флоренции С 1358 по 13Ь9 г занимал различные должности (четыре раза был приором, четыре раза гонфалоньером правосудия). Возглавлял партию гвельфов, во яр" Л1я восстания чомпи – рыцарь Ради обрисовки остроты столкновения важных должностных лиц Саккетти в этой новелле не соблюдал исторической достоверности.] бывший тогда приором и вероятный соучастник маэстро Дино в том, о чем рассказывается далее в настоящей новелле.

Когда стол поставили, то был подан телячий желудок. Лишь только принялись разрезать его, маэстро Дино и говорит Дино: «Что бы вы взяли, чтобы есть из чашки, где в течение нескольких месяцев находились испражнения?»

Дино смотрит на него и отвечает, смутившись: «Это гадость для того, кто плохо воспитан; похуже, уноси».

Маэстро Дино продолжал: «А что представляет собою то, что подано на стол? Это еще похуже».

Дино начинает мутить. – «Что это за слова?»

А маэстро Дино отвечает: «Они соответствуют тому, что было подано на стол в виде первого блюда. Сознайтесь: разве этот желудок не есть сосуд, в котором содержались испражнения животного со времени его рождения? И вы, синьор, едите такие грязные блюда?»

– «Это гадость, это гадость. Унесите блюдо, – говорит он слугам. – Клянусь создателем: больше вы этого есть не будете».

С тех пор Дино не ел ни желудка, ни чего-либо другого. Когда названное блюдо было унесено, подали вареных куропаток, и маэстро Дино сказал: «Этот отвар из-под куропаток воняет», и, обращаясь к эконому, спросил: «Где ты их купил?»

Эконом ответил: «У торговца птицей Франческе».

Маэстро Дино заметил на это: «За последние дни их было в продаже много, и один из моих соседей купил их, полагая, что они свежие, а они оказались затем все в червях. Эти, вероятно, такие же».

Тогда Дино сказал: «Какая гадость, какая гадость. В недобрый час и еще такое безобразие», и он вернул свою чашку слуге со словами: «Убери».

Тогда маэстро Дино заявляет: «Надо же мне, однако, поесть, если я хочу жить; оставь!»

Дино надулся и не ест и сидит с видом святого. После того как убрали второе блюдо, подали сардинки в соусе. Маэстро Дино говорит: «Гонфалоньер, я вспоминаю, когда дети мои были маленькими, как у них выходили сзади черви».

Тогда Дино встает и говорит: «Какая гадость для того, кто не привык к таким вещам. Клянусь парижской богоматерью, что вы своими мерзкими словами не дали мне сегодня вечером поесть. Но даю слово, вы не придете больше в эту гостиницу».

Маэстро Дино засмеялся и стал просить его вернуться к столу; но ничто не помогало, и он пошел в свою комнату, говоря: «Да пошлет вам господь плохой день, негодный человек явился в такой дом и держит себя как знаменитый музыкант; речи его напоминают больше речи негодяев, опустошающих сады, чем слова людей, которые должны служить примером и поучать. Таким примером должен был бы служить и этот старик, но, на мой взгляд, он скорее похож на человека, дурно прожившего свою жизнь».

Гино ди Бернардо вместе с другими приорами, получившими от всего происшедшего большое удовольствие, встали из-за стола и отправились туда, где находился Дино, и застали его в большом расстройстве, причем он ни за что не хотел видеть маэстро Дино. Однако им удалось несколько усмирить его; маэстро Дино постарался войти в его расположение, и гонфалоньер примирился с ним. Но это длилось недолго. По истечении некоторого времени маэстро Дино задумал уехать. Тогда Гино ди Бернардо и говорит ему: «Маэстро, проститесь с Дино и откланяйтесь ему».

Маэстро Дино берет за руку Дино и говорит ему: «Мессер гонфалоньер, с разрешения вашей милости, позвольте вас просить отпустить меня». Дино протягивает ему руку, а маэстро Дино, взяв ее, тотчас же оборачивается и, спустив с себя штаны, в один и тот же миг обнажает перед гонфалоньером седалище и голову.

Этого было достаточно. Дино бросается, чтобы схватить маэстро, и кричит: «Хватайте его, хватайте его!» Гино и прочие говорят: «Дино, не кричите. Пойдем на заседание, и там сделаем то, что нужно».

Маэстро же Дино говорит: «Синьоры, поручаю себя вам, чтобы мне не погибнуть за то, что я откланялся должным образом», и, сойдя по лестнице, он уходит с богом.

Взбешенный Дино в тот же вечер идет на заседание, созывает товарищей и, как старшина, ставит на голосование, чтобы послать уведомление исполнителю судебных постановлений и выслать маэстро Дино. Предложение ставится, ставится раз и другой, но не получает большинства голосов. Видя это, Дино, у которого вздулась шея, зовет слуг и велит им зажечь факелы, так как он хочет идти домой. Товарищи смеялись до упаду и сказали: «Ах, Дино, не уходите нынче вечером».

Дино же, не умерив нимало своего гнева, быстро отправился к себе домой. Наутро за ним послали; но на следующий день нельзя было никакими способами добиться того, чтобы он вернулся во дворец. Тем временем один из приоров нарисовал на стене в малом зале заседаний углем фигуру, очень похожую на Дино, с большим кадыком и длинной шеей, так что это был точь-в-точь гонфалоньер. Вечером, когда Дино не хотел возвращаться во дворец, приоры послали за ним сера Пьеро дела Риформаджони[235 - [235] (#_ednref235) Пьеро ди сер Грифо да Поатовеккьо (Риформаджони) был нотарием народного правосудия, в 1378 г. был освобожден от должности О нем встречается упоминание в документах в 1379 г.] с тем, чтобы он попросил Дино вернуться, так как дела коммуны не могут оставаться без управления; а кроме того, так как маэстро Дино должен быть наказан за совершенный им проступок. После продолжительных переговоров Дино позволил себя убедить, и на следующее утро вернулся во дворец. Но когда он явился утром в малый зал заседаний и увидел в присутствии Гино ди Бернардо изображение, сделанное на стене, то посмотрев на него, он стал вздыхать, а Гино и говорит ему: «Ах, не обращайте внимания на эти вещи и не огорчайтесь».