Мой последний сон. Три повести

– Иоганн! Мне необходимо срочно ехать в Рим. Форлани пишет, что квартирантка его дома – Кьяра. Она очень больна, состояние ее крайне тяжелое. Кьяра попросила Форлани написать мне письмо, т.к. сама не в силах держать перо в руках. Пишет, что только мое присутствие способно спасти ее от гибели.

– Так собирайся же – и в дорогу!

– А ты? На кого ты обопрешься здесь?

– Я управлюсь сам. Ты мне все рассказал, объяснил. Думаю, этого достаточно. Никаких препятствий на своем пути я не вижу. Можно прямо сейчас и тебе и мне разъезжаться. Я – на север, ты – на юг. Между прочим, в южном направлении дилижанс отправляется через час. Поэтому тебе необходимо поторопиться. Я не буду тебе мешать. Давай прощаться, – предложил Крейслер.

– Мы только лишь сегодня встретились. Не прошло и двух часов как надо прощаться, – грустно сказал Абрагам, обнимая Крейслера. – До свидания, Иоганн.

– До свидания, маэстро, – сказал Крейслер.

Минуту спустя он взял шляпу и вышел из дома Лискова. Коньяк в маленьких рюмках остался не выпитым.

……

Крейслер направился прямо к дому фрейлины, но, не дойдя до него полусотни шагов, он остановился, пытаясь вспомнить, какое окно принадлежало комнате Юлии. Наконец он увидел саму Юлию, которая сидела у окна и глядела залитыми слезами глазами на восходящую луну.

Мысли о завтрашней свадьбе, о предстоящем свадебном путешествии с полоумным принцем с Игнатием так захватили девушку, что она уже не замечала ничего, что находилось на земле и на небе. Горечь и гнев овладели ею. Что могло быть ужасней жизни с нелюбимым человеком! Мало того, не любившим ее и не способным полюбить никогда в жизни. Она вспомнила расстрелянную Игнатием птичку, представила себя на ее месте, и новый поток слез вырвался из глаз.

Послушание и кротость – эти два достоинства всякой благовоспитанной дочери – не позволяли ей вырваться из того мира и той жизни, что уготовила ей любящая мать. Никогда в жизни Юлия не испытывала столь противоречивых чувств, овладевших ею сегодня.

Её внимание отвлек звон стекла. Маленький камушек отскочил от оконной рамы и упал в сад. Юлия перестала плакать и вгляделась в темноту сада, размещавшегося под елками.

Внезапно куст сирени зашевелился, ветки раздвинулись и появился Крейслер, приложивший сразу палец к губам, давая девушке знать о необходимой в данном случае предосторожности.

Но вздох радости и облегчения вырвался из ее груди:

– Иоганн! … – успела сказать она и закрыла лицо руками, не в силах поверить в то, что видит своего возлюбленного наяву.

– Спускайся! Только осторожно! Я жду тебя здесь, – вполголоса сказал Крейслер, снова скрываясь в зарослях сирени. Юлия тот час же кинулась из комнаты, сбежала по лестнице и скоро попала в объятия капельмейстера.

– Любимый мой, – шептала она, кладя голову ему на грудь. – Я едва не умерла здесь от страха за тебя. Все думали, что тебя убили в лесу в тот страшный день.

– Чепуха! – отвечал Крейслер. – Нападавший жестоко наказан. Он уже не сможет сделать ни единого выстрела, а тем более убить кого-либо. Мне даже жаль этого несчастного, но не моя в том вина, что все так произошло. Не будем о грустном, Юлия, – заторопился он. – Скажи, ты и в правду хочешь стать княжной и принцессой?

– Нет! Ну что ты, Иоганн! Так хочет матушка, она ведь желает мне добра. Со временем, быть может, я соглашусь с ее мнением, но сейчас я со страхом думаю о завтрашнем дне.

– Тогда я вырву тебя из этого осиного гнезда, мое сокровище! – с жаром сказал капельмейстер. – Бежим отсюда!

– Как! Бежать? – вскричала Юлия. – Отсюда? От матери, которая меня вырастила, от своей подруги, которой, быть может, ни четь не лучше сейчас, чем мне, из этого милого уголка, где я провела почти всю жизнь. К тому же из-под венца! Это подло. Подло по отношению ко всему хорошему, что меня здесь окружало. Устроит ли тебя краденое сердце, Иоганн? Стоит ли оно всеобщего осуждения и остракизма, которое нам суждено будет пережить?

– Ты не права, Юлия! Еще несколько часов назад я думал точно так же. Но был переубежден. Я постараюсь все объяснить тебе, любимая. Ты только сумей выслушать меня и все понять, – говорил ей Крейслер, гладя ее по голове.

– Хорошо, – согласилась Юлия. – Говори.

– Допустим, девочка моя, что ты выйдешь замуж за Игнатия. В первую же ночь от ужаса ты поседеешь и наутро станешь старухой. В обществе принца можно вообще лишиться рассудка и стать похожей на него самого. Ты подумай, будет ли это счастьем для твоей матери, твоей подруги и для меня. Но даже если ты выдержишь жизнь с принцем, то знаю, не в силах будешь порвать со мной, а я тоже не смирюсь. Получится, что мы будем вести двойную жизнь и мыслить двойным мышлением. А это, пожалуй, страшнее сумасшествия, или, скорей всего, верный путь к безумию. И зря ты полагаешь, что мать твоя ожесточится навсегда. Нет, сначала она будет недовольна, а потом поймет и простит. Что касается Ядвиги, о она будет рада за тебя, если ты останешься ей подругой, а не невесткой. Будь благоразумной, любимая! Послушай меня, бежим отсюда! Все готово, спасибо моему другу. Удача ждет нас.

Юлия молчала, раздумывая. Наконец, она шепотом спросила:

– Когда?

– Через час, – ответил Крейслер. – Как только все лягут спать, выйди из дому. С собой ничего не бери, кроме ларца с самым необходимым. Я буду ждать тебя сразу же за оградой. Со мною будет пара лошадей. Через полчаса мы пересечем границу.

– Я согласна, – сказала Юлия. – Через час! Жди меня. До встречи! – она вернулась обратно в дом и закрыла за собой дверь черного хода.

Крейслер, проводя глазами девушку, медленно побрел к выходу из сада. Когда он оказался за оградой, из темноты появилось три человека в черных плащах, и полдюжины крепких рук тот час же…

Вечер (ипостась 1)

…Чего она хочет? Смотрит в глаза… «Что? Две копейки? Позвонить… Сейчас-сейчас кошелек достану… Ага, вот. Пожалуйста!» И все? Уходит?.. Идет к автомату… Значит, кто-то ей нужен… Не я, конечно… Другой, а, может быть другая… За ней, этот случай.

…Ждет… Никто не подходит на другом конце провода… Снова набирает… Ждет, на этот раз ей везет. Просит чего-то, спрашивает… Все-таки вид у нее какой-то неинтеллигентный… Уличный даже, рабочий…

…Снова неудача у нее, а, значит, мои шансы растут… Шансы на вечер? На ночь? На жизнь?

…Бросила трубку. Больше двушек у нее нет. Значит, обратится ко мне… Точно! Выходит из будки, идет ко мне…

«…Вам помочь? Ну хотя бы своим участием. Как это – „все провалилось“? Все отлично. Меня зовут… А тебя? Марина… Значит, морская. Прекрасное имя! Тихий уголок с музыкой? Да недалеко отсюда. Один пролет на метро. Хорошо, пойдем пешком. Чудесный вечер, не правда ли?.. Плюньте на этот пивняк! Да, знаю. Я тебя приметил еще в автобусе… Ни разу в жизни там не был и почему-то не хочу ходить. А пиво люблю! Нет, там только коктейль. Накапают всякой всячины в бокал, „и бросят льда, и бросят льда“. Музыка? Ну, разумеется! Веселая и грустная.»

…О чем говорить! Господи, подскажи! О чем говорить с ней? Только не продлевай молчания. Я же умру от этого молчания. Она молчит, и я молчу. Задать пару вопросов? Противно как! Ну что же делать?

«Как, почему молчу? Просто не знаю, что сказать. Все так неожиданно… Я ведь и не знал, чем сегодня заняться… А тут вдруг ты… Ну разумеется, понравилась…»

…Черт, смотрит на мой профиль. Небось ее корежит от вида… И чего она пошла со мной? Дурочка, ей богу?.. Или я дурак… «С кем-то поссорилась?.. Извини… Просто тягостно молчание. Невероятно тягостно. Знаешь, просто бывает не с кем поговорить. Холодно и пусто. И тоскливо. Ну вот, я опять впал в меланхолию». «Скоро придем. Второй поворот направо. Да-да, она самая, „Надежда“. Ты была здесь? А я вот – часто несколько лет назад… Знаешь ли, надоедает одно и то же место… Пожалуй, перемена мест не спасает от скуки…»

«… Посмотри-ка меню… Давай пожуем. Откуда взяться сытости в этот холодный вечер?.. Цыпленок табака, „Вазисубани“, мне лучше красненького, салат, хлеб, селедочки… Ждем…»

Вечер (ипостась 2)

…Чего она хочет? Смотрит в глаза…

«Что? Две копейки?…К сожалению нет.» Денег просит, сучка… Не доработала в своем пивняке. Даже двух копеек не хватает. На губную помаду хватило… Не моя ты, не моя. Проси у того, чья и есть! Ты живешь за мой счет, зараза, и твой кобель тоже! Вы жрете, пьете, спите и развлекаетесь, а я за вас, мерзавцев, плачу!

…Черт возьми, что это со мной!? Думаю много, вот и перегрелась голова. Девица куда-то ушла… И мне пора идти. Куда же я хотел пойти? Куда-то хотел… Нет, никуда не пойду. Буду спать. А вот и мой автобус! Неужели уйдет! Нет, не дам! Вперед!.. Бегом, на красный свет, между машин… Жизнь не дорога. Ага, толпа! В центр… Ввинчиваемся в толпу… Пролез… К окну поближе… Поехали…

…Едем медленно. Торопиться некуда… «По грязи, по лужам, по росе. Бег мой назван иноходью, значит – по-другому, то есть, не как все…» Что это? Откуда? Из Высоцкого… Эх, пробежать бы раз, как хочется!

…Подъезжаем… Вот и дом… «Что за дом притих, погружен во мрак, на семи лихих продувных ветрах, всеми окнами обращен в овраг, а воротами – на проезжий тракт.»

…К дому… Собаку выгуливают. Сейчас, конечно, на меня залает… Ага, уже… Сволочи, почему их выпускают?…

«Держи собаку, дура!» А потом обижаются.

«Б……»! колени дрожат. За мной бежит. Сейчас укусит, укусит «вот я тебя сумкой, сволочь! А ну пошла отсюда! Держи, тебе сказал! Я ведь сейчас тебе морду набью, хозяйка…! Отзывает. «…Ну берегись, сука!» Свистит, отзывает. Отозвала, а колени дрожат… Дойти бы… И сердце… Револьвер бы на этот случай… Только гавкни, сразу пулю ей в пасть. Чтобы знала, как людей пугать. И хозяйка в другой раз ее не выпустит. Эти хозяева хуже своих зверей. Натаскивают на прохожих. Хоть болонка, хоть бульдог – все одно жизнь сокращает…

…Уже в лифте… Как дошел – не заметил… Лифт в грязи… Чистота как-то не интересна, скучна, а с грязью лучше, вот и загадили дом, где живут… Свиньи поганые! Что-то с нервами твориться непонятное. Они постоянно в напряжении… Теперь и не уснешь после волнений…

…Сидит… Безногий… Почему-то мы не здороваемся никогда. Курит здесь. В квартире ему, видите ли, места мало, вот и выходит сюда. Провонял всю лестничную клетку… Дым идет к нам, а скажешь- обидится, завоет, что инвалида прижимают, жить не дают… И жена его здесь, лимита… Чистая деревня… И вышла за него, небось, из- за прописки… Думала, что он помрет от гангрены. А он ампутацией отделался, обезножил… Ребенка родила даже. Промахнулась: прописка есть, а муж жив…