Андрей Миронов: баловень судьбы

– К кому? – требовательно спросил он.

– К Чапковскому!

– Кто это?

– А тебе какое дело?

Не успела договорить, как была схвачена за шиворот. Рядом стояла машина «Волга». Во время нашего диалога в салон с другой стороны вползли две склеенные девочки. Кто-то мужского рода сидел на первом сиденье, в темноте я не разглядела (в пути я разгляжу, что это артист театра «Современник», с которым Андрей снимался в фильме про Маркса и Энгельса). Он схватил меня за пальто, открыл дверь и вдвинул меня на заднее сиденье. Открыл переднюю дверь, предусмотрительно нажал кнопку, чтобы я не выскочила, сел за руль, дал газ, и через десять минут мы оказались на Красной Пресне в Волковом переулке. Как под конвоем он ввел меня в подъезд, втолкнул в лифт, поднялись на седьмой этаж и все вошли в его однокомнатную квартиру…

Я сразу отделилась от них, пошла в сторону «спальни», села на тахту, взяла книгу (оказался Голсуорси) и стала читать. Они скучились на другой половине – смех, реплики, шампанское, бутерброды, сигареты, дым. Под Фрэнка Синатру они сцепились с этими бабами тело к телу, как клещи, и, шаркая ногами, стали обозначать танец. Я сидела с прямой спиной перед открытой книгой и исподволь, сквозь полку наблюдала их эротическую возню…

Плавно, с улыбкой Андрей подошел ко мне и четко выговорил: «Танечка, теперь тебе надо уйти. Немедленно». – «Хорошо, – сказала я кротко. – Только можно я скажу тебе два слова. На кухне».

Мы вошли в кухню, я закрыла за собой дверь, сорвала со стены алюминиевый дуршлаг и запустила в него что есть мочи. Он увернулся, схватил половник, я – сковородку, полетели чашки, стаканы, кувшины, тарелки… все вдребезги! Он хватал меня за руки, я вырывалась, и когда вдруг кинулась к табуретке, он меня вдвинул в кухонный шкаф…

Потом устали. Я вышла из кухни, собираясь уйти навсегда. Никого. Никого не было. Ни Маркса, ни этих двух рыл. Сбежали…»

А теперь послушаем рассказ одной из тех «рыл» – московской путаны Нины Мариной: «Мне довелось быть в числе женщин, которых Андрей Миронов удостоил вниманием. Периодически он был моим клиентом. Нас познакомили общие приятели, знавшие его слабость по женской части. Андрей как любовник был хорош, изыскан и находчив. Руководствовался он словами актрисы Жанны Моро: „Секс в длительной связи есть искусство каждое очередное представление подавать как премьеру“. Встречи со мной его устраивали потому, что ни к чему не обязывали, как, впрочем, и меня.

В ту пору я и узнала о существовании Татьяны Егоровой. Андрей пригласил меня с моей подругой Аллой в гости. Он заехал за нами и повез на квартиру, где намерен был с нами развлекаться. Когда ехали по Арбату, какая-то женщина, стоявшая на ступеньках Театра имени Вахтангова, помахала ему рукой. (Как видим, детали у рассказывающих разнятся: по Мариной, в машине, кроме них, также не было никакого Игоря Кваши. – Ф. Р.). Андрей повернулся к нам и говорит: «Это моя знакомая – Татьяна. Вы не против, если я возьму ее тоже?» У него, видимо, разыгрался аппетит, распалилось творческое воображение по поводу предстоящей «премьеры». Мы не возражали.

В квартире мы пили вино, болтали… Неожиданно Андрей попросил Татьяну пройти с ним на кухню, и через несколько минут оттуда послышались звон разбиваемой посуды и дикие вопли:

– Пусть они убираются! Тебе меня и одной хватит!

Мы поняли, что дело приняло серьезный оборот, и тихо слиняли. Через несколько дней Андрей сказал, что на кухне он попросил Татьяну уйти, а она принялась кидать в него посуду и набросилась с кулаками…»

И вновь вернемся к тому скандальному вечеру. После ухода путан Миронов предложил Егоровой отправиться на квартиру его родителей на Петровку (те опять были на гастролях). И там между влюбленными произошло окончательное примирение. Причем в ванной. Когда Егорова мылась, туда вошел Миронов, взял мочалку и стал мыть девушку так бережно, будто ребенка. Затем завернул ее в махровое полотенце и отнес в комнату. А сам занял ее место под душем. Потом они ужинали на фарфоровых тарелках из коллекции Марии Мироновой. Поначалу Егорова отказалась есть из них – дескать, им же влетит! – но Миронов отмахнулся. Они, смеясь, пили шампанское и ели черную икру, густо намазывая ее на белый хлеб.

12 октября Миронов играл в спектакле «Над пропастью во ржи» (представление шло на сцене музыкального театра имени Станиславского). 11-го и 14-го это был уже «Женский монастырь», 16-го – снова «Над пропастью…».

17 октября Миронов возобновил работу в фильме «Таинственная стена». В тот день с 16.00 до 24.00 во 2-м павильоне «Мосфильма» снимали комбинированные кадры из конца фильма с участием Миронова и Учанейшвили.

19 октября Миронов играл спектакль «Клоп» (в Театре имени Станиславского), 18-го – «Женский монастырь», 19-го – «Клоп», 21-го – «Женский монастырь», 23-го – «Клоп», 24-го – «Женский монастырь» (в Театре имени Гоголя).

2—5 ноября в Театре сатиры давали «Женский монастырь», 6-го – «Клопа», 8-го – «Над пропастью во ржи».

В те дни родители Миронова снова уехали на гастроли (на этот раз по родной стране), и Миронов на время их отсутствия перебрался из Волкова переулка на Петровку. Егорова переехала вместе с ним. Свои отношения они уже ни от кого не скрывали: ни в театре, ни от родителей Андрея. Кстати, незадолго до отъезда родителей Миронов познакомил Татьяну со своим отцом. Тот специально приехал к Театру сатиры, дождался, когда там закончится репетиция «Дон Жуана», и встретил сына и его очередную пассию на улице. Егорова Менакеру понравилась с первого же взгляда. Хотя до этого он всегда отмечал дурной вкус своего сына по части женского пола. Вообще, в отличие от Марии Владимировны, Менакер был больше посвящен в амурные дела обоих своих сыновей и видел большинство их девиц. И редко кто из них производил на него достойное впечатление. За это оба сына удостоились от отца вполне характерного прозвища «говноулавливатели». Но в случае с Егоровой это прозвище оказалось неуместным. Прощаясь на углу Бульварного кольца, Менакер даже нежно потрепал Егорову за ушко и сказал сыну: «Посмотри, Андрей, какие у нее чудные ушки!»

Между тем на Петровке Егорова в тот раз прожила недолго. Как-то во время одной из репетиций в театр приехала знаменитая балерина Майя Плисецкая и увезла Миронова на своем роскошном «Ситроене» к себе домой. Увезла в гости, чтобы показать ему свои апартаменты и подарить пластинку «Кармен-сюита» с музыкой своего мужа Родиона Щедрина (все знали, что Миронов меломан и держит дома богатую фонотеку). Поскольку этот отъезд происходил на глазах у Егоровой, она не смогла простить этого Миронову. И с этого момента вернулась к себе в Трубниковский. И как Андрей ни пытался ее уговорить вернуться, девушка была неприступна. Понимая, что в такой ситуации Егорова ему неподконтрольна и при желании легко может отомстить (принять ухаживания какого-нибудь кавалера, которых возле нее всегда хватало), Миронов пускался на различные хитрости. Например, вечером он звонил ей домой и сообщал, что сегодня они едут развлекаться. Егоровой надо было срочно навести марафет и ждать его приезда. Девушка так и делала. А Миронов, наглец, не приезжал. Это он делал специально: сам где-то веселился, а ее таким образом удерживал в четырех стенах.

16 ноября Миронов играл в «Над пропастью во ржи».

На следующий день в три часа дня он был на «Мосфильме», чтобы продолжить работу в картине «Таинственная стена». В 4-м павильоне снимали эпизод «на танкере» с участием Миронова, Валентина Никулина, Обухова. На следующий день съемки эпизода (кадры из финала) были продолжены. Работа шла ночью с 24.00 до 7 утра следующего дня. Помимо актеров в съемках были заняты дрессированные собаки.

20 ноября Миронов играл в «Клопе».

Утром 23 ноября он снова был на «Мосфильме», где в 4-м тонателье прошло озвучание. Оно шло с 7.30 до 11.30. В нем участвовали: Миронов, Лаврова, Учанейшвили, Шутов. Вечером Миронов играл в «Над пропастью во ржи».

25 ноября ситуация повторилась: утром Миронов участвовал в озвучании (до 16.00), а вечером играл в «Женском монастыре». Параллельно он интенсивно репетировал роль Дон Жуана.

4 декабря Миронов снова вышел к зрителям в костюме Холдена Колфилда.

7 декабря он отправился в деревню Парамоново, где проходили натурные съемки «Таинственной стены» (со 2 декабря). С 10 утра там начали снимать эпизод «пожар» с участием Миронова, Круглого и Учанейшвили. Съемки закончились в 15.30, после чего Миронов вернулся в Москву и вечером вышел на сцену родного театра в спектакле «Над пропастью во ржи».

Утром 8 декабря Миронов снова был на съемочной площадке (пожар, у стены), где снимался до 16.00. На следующий день он снова играл в «Над пропастью…», 12—13-го это был «Женский монастырь».

С 15 декабря съемки «Таинственной стены» вернулись в Москву. В четыре часа дня на набережной Москвы-реки снимали эпизод из начала ленты «у дома бюрократа» с участием Миронова, Лавровой и Учанейшвили. Съемки велись до двенадцати ночи.

16 декабря в Театре сатиры состоялась премьера спектакля «Дон Жуан, или Любовь к геометрии» по пьесе швейцарского драматурга Макса Фриша. Триумф Миронова был фантастическим: после того как занавес опустился, публика в течение получаса аплодировала актерам и в большей степени – Дон Жуану. И это при том, что спектакль не содержал в себе никакой «фиги в кармане» и был далек от проблем современности. Это было красивое и зрелищное действо с великолепными костюмами и декорациями. Как писал театральный критик Смирнов-Несвицкий: «Постановка представляла собой тонкое кружево изысканных красок, сложнейших полифонических ритмов, фантастических костюмов, в которых люди походили на павлиньи хвосты, развернутые веерами цветастых радуг. Хотя „Дон Жуан“ и посвящался Плучеком проблемам нравственности, тем не менее все строение спектакля, скорее, устремлено было не к горячим спорам о современности, а к особому пониманию новых вкусов, новой красоты. Постановщик здесь представал избыточно изящным, слегка интересующимся отвлеченными философическими проблемами».

А вот как отзывалась об этом спектакле другой критик – Зоя Владимирова: «Дон Жуан, как понял его Миронов, – не двойник фришевского Homo Фабера, убежденного, что в ХХ веке всесильна одна только техника; перед ней пасуют, будто бы отходят на второй план все чувства человеческие, вся область лирики в широком смысле слова. Для героя Миронова геометрия – лишь поиск устойчивости в мире, где все так шатко, так уязвимо в нравственном отношении, способ уйти от гнета обыденщины в просторы чистой науки, где не будет ни принципиальной зыбкости, качальности суждений, ни мимикрии, рядящей темные дела в одежды добродетели, ни лукавой уклончивости морали. Геометрия – это надежно, это не обманет, не выдаст за истину того, что не является ею. Вспоминаю, с каким восторгом говорил этот Дон Жуан о том, что две параллельные линии так всегда и останутся параллельными, что окружность или треугольник ни разу не вызвали в нем отвращения или стыда…

В то же время герой Миронова совсем не «технарь», в нем не просматривается «геометрического» мышления и сухости, с таким складом ума обычно связанной. Скорее, это человек импульсивный, идеалист, вообразивший, что можно укрыться от житейских бурь за стабильностью геометрических фигур, за неизменностью уравнений и чисел, которые ни за что другое себя не выдают. Конечно, то была иллюзия, антитеза развращенному образу жизни; на этом пороге мироновский Дон Жуан не кончается, будет еще и синтез…

Существование Дон Жуана в спектакле отчетливо делилось на три стадии, соответственно трем поворотам судьбы героя. Первая – когда он еще наивен, неискушен в обманах жизни и не умеет отличать правду от лжи; любовь к геометрии не ставит его на этом этапе вне общества: он ведь собирается жениться, войти в него как равный (хотя настороженность к нему уже проглядывает, его и женить-то задумали, чтобы приручить, сделать таким, как все). Вторая – пущенная в ход машина порабощения, перемалывания личности, когда не он, Дон Жуан, соблазняет, а соблазняют его, расставляя капканы повсюду, куда он ни ступит; избавиться от навязанной ему роли не удается целых двенадцать лет. Наконец, третья стадия – превращение в нахлебника и сожителя герцогини Рондской, иначе говоря – отказ от опостылевшей ему «свободы» ради излюбленного своего предмета, которым он может теперь заниматься сколько душе угодно.

Эта предусмотренная Фришем схема, которую Миронов наполнил своим индивидуальным содержанием, объяснив в соответствии с собственным видением, что происходит с его героем в каждом отрезке действия…

Андрей Миронов, которого долго считали актером милостью божией, полагая, что ему все дается шутя, что он играет, как птица поет, уже в те молодые годы показал себя в этом спектакле художником, способным выработать концепцию, имеющим самостоятельный взгляд на пьесу, требующую для своего освоения зрелого ума. Прорваться сквозь дебри экстравагантностей Фриша куда как непросто. И жаль, что степень этой самостоятельности не была тогда же оценена по достоинству. Может быть, в этом случае обрела бы реальность мечта Миронова о Гамлете, на которого Дон Жуан непохож, но кое-какие подступы к нему он подготавливал…»

Действительно, Миронов играл Дон Жуана легко и непринужденно, хотя и несколько иначе, чем он был выписан в пьесе. У Фриша Дон Жуан был несколько отстраненным персонажем, человеком с холодным сердцем, которое было целиком и полностью отдано только одному предмету – геометрии. У Миронова же Дон Жуан был соткан из плоти и крови. По его же собственным словам: «Я не очень люблю эти новые формы: поэтический театр, интеллектуальный театр. Люблю, чтобы были люди – плоть, кровь. Это – традиции русского театра…

В Дон Жуане я не все понимаю до конца, в этом образе для меня еще остаются белые пятна. Но мне вообще интересно играть тогда, когда есть еще что-то неясное, какая-то тайна, которую предстоит разгадать. Выхожу на сцену и не уверен, как на этот раз поведет себя мой герой в той или иной ситуации. То есть, разумеется, общий рисунок есть, но детали, интонации… Он живой, и тогда мне с ним интересно…»

Собственно, именно за эту плоть, за душевные муки, которыми Миронов сполна наделил своего героя, советский зритель и полюбил его Дон Жуана. Но вернемся к другим спектаклям Миронова.

18 декабря он играл в «Клопе». А утром следующего дня (8.00) снова вышел на съемочную площадку фильма «Таинственная стена». Место, где снимали очередной эпизод (финал фильма), было ему очень хорошо знакомо – улица Петровка, в нескольких десятках метров от дома, где он провел лучшие годы своей жизни. Съемки шли до трех часов дня, и в них участвовали все главные герои: Миронов, Лаврова, Круглый и Учанейшвили. Вечером Миронов играл в «Женском монастыре».

Днем 20 декабря Миронов играл в «Дон Жуане», а вечером снова снимался: в эпизоде «в газике» из конца картины. На следующий день в войсковой части в Куркино снимали финал с участием всех главных героев. А вечером Миронов снова играл в «Дон Жуане».

22 декабря были сняты последние кадры финала. И опять на Петровке. Съемки шли с 8 утра до 5 вечера. На следующий день Миронов участвовал в озвучании фильма (7.30–11.30).

Днем 24 декабря Миронов играл в «Дон Жуане», а вечером участвовал в озвучании «Таинственной стены» (20.00–24.00).

25-го он играл в «Клопе», 26-го – в «Дон Жуане».

27 декабря в ресторане ВТО состоялся банкет в честь премьеры «Дон Жуана». Во главе стола сидел Валентин Плучек, а возле него – все участники спектакля. Миронов сидел рядом с Егоровой, которая играла в этом спектакле донью Инессу. Про их роман уже знал весь театр и вся околотеатральная тусовка, да они его, собственно, и не скрывали. Поэтому, когда оркестр заиграл твист, они первыми выскочили на пятачок, не стесняясь многочисленных взглядов своих коллег. Домой они тоже добирались вместе. Причем поймать им удалось только «Москвич»-«каблук», в багажнике которого стояла гора ящиков… с пирожными. Шофер оказался парнем веселым, разрешил влюбленным угоститься пирожными (не свои же – государственные) и повез их в Волков переулок. Там молодые договорились встретить Новый год вместе. Это предложение исходило от Миронова. Правда, он не преминул уточнить, что сначала отметит торжество в компании своих родителей и только потом приедет к Егоровой. Эта ремарка несколько смутила девушку: она в очередной раз убедилась в том, как ее возлюбленный зависим от своих родителей. Она-то с самого детства была самостоятельным существом, предоставленным самой себе. У Миронова все было совершенно иначе.

29 декабря на «Мосфильме» состоялся просмотр фильма «Таинственная стена» генеральной дирекцией студии. Картина в целом была одобрена, однако режиссерам было рекомендовано доснять несколько эпизодов, относящихся к началу и финалу фильма.

Между тем тот год Миронов в театре закончил двумя спектаклями: 29 декабря он играл в «Клопе», 30-го – в «Над пропастью во ржи».

Часть вторая

Счастливчик с острова невезения

1967