Распад

– Предлагаю устроить конкурс «Мисс Чистота». Имеется медаль для победительницы.

И открыл коробочку с золотой медалью и изображением птицы на ладони, внушенным библейской легендой о рае, где люди и звери жили в полном доверии.

Все зааплодировали. Катя отвернулась, дрожа от холода.

– Давайте наградим медалью… девственницу, – вдруг своей скороговоркой сказал Сократ, с добродушным смешком.

Загоготали, кто-то предложил кандидатуру – толстую аборигенку с огромной грудью. Та застыдилась, сопротивляясь подталкиваниям вперед.

– Кто за? – продолжал Сократ. Все подняли руки.

Павел торжественно вручил ей медаль. Немедленно нашли цепочку и повесили довольно тяжелую медаль ей на шею.

– Ты что ж дискредитируешь знак? – на ухо громко упрекнул Аркадий.

Катя сказала своим печальным тоном:

– А я думала о вас иначе. Кстати, я их жалею. Такие наивные, чистые, и несчастные. Ждут семейного счастья. А что тут ждать? Мужиков мало, и те спились. Так вот и проживут, впрочем, как все мы. Надежда умирает последней.

С ними Катя остаться не пожелала, уехала в город.

После суровой, чисто мужской сауны Павел с Аркадием и Сократом пили водку в номере. Сократ был саркастичен – эликсир «Вита» здесь не шел, не удалось пристроить его в сети торговых точек и аптек.

– Кто-то тормозит, – выливал он раздражение. – Слухи, что из местного комитета здравоохранения. Официально не могут, так запретили устно: не хотят конкуренции со своей, местной биодобавкой. Говорят, это губернатор.

Действительно, они по местной телепрограмме видели полную даму, порицавшую чужое, не способствующее оздоровлению населения, поскольку местное население, в поколениях, привыкло к своему. Сократ мрачно добавил:

– Этот змеиный клубок нам не осилить, Мы со своим эликсиром – не ко времени. Может, и будет время, но не сейчас. А сейчас время терпения, тихой сапой надо, как ты говоришь. Выживать надо.

Сократа побаивались. Что-то в нем есть отдельное, далекое от сослуживцев. Опасное равнодушие человека, окончательно решившегося опираться только на себя.

– Это мировое направление, – бодро возразил Аркадий. – Мы не одни. За нами будущее!

Павел поморщился. Никогда не подумаешь, что коренастый сибиряк, крепко стоящий на земле, может быть романтиком. В нем отсутствует трезвость взгляда, казалось, слегка искажает реальность, приподнимая ее своим оптимизмом. Это мешает ему в бизнесе точно оценивать и учитывать потребности покупателей. Из-за этого очередная жена развелась с ним. Впрочем, это есть и во мне, подумал Павел. Больше того, тот, подпавший под его влияние, сохранил его прежний энтузиазм, Павел был для него гуру.

– Ну, ну, давайте, – снисходительно поощрил Сократ. – Раскрутка товара, бывает, длится десятки лет. Во всяком случае, нужно оценивать все трезво, долго работать. А не наскоком.

Самолюбие Павла было задето, было стыдно и хотелось уехать. Все нормально, он снисходителен, как столичный гость, но внутри дрожало бессилие уйти от чего-то непреодолимого. Какая тут может быть перспектива для представительства?

Отчего ему так неуютно и тесно в этой тягостной новизне, среди чужих, и нет ощущения легкой свободы командированного, и его улыбки, с готовностью принять как должные любые ненужные разговоры, его навязывание должностным лицам, несущим свою ношу нездоровой борьбы за власть, – ничто не может освободить его от тяжелого ощущения угрозы. И эта печаль Кати…

Павел решительно выпрямился.

– Пора сматываться. Мы здесь не нужны.

Улетали они неудовлетворенные.

В самолете к Павлу подсел откуда-то вынырнувший Печенев.

– Продолжим? – дыхнул перегаром, и почему-то подмигнул Олегу.