Книга Герцогини

Книга Герцогини
Фаина Ионтелевна Гримберг

Поэтическая серия «Русского Гулливера»
«Книга Герцогини» Фаины Гримберг (Гаврилиной), поэта, прозаика, драматурга, – это в одно и то же время исторический роман, сказочная утопия, путешествие во времени, философский трактат; странный мир, сочетающий в себе серьёзность и занимательность.

Фаина Гримберг

Книга Герцогини

© Ф. Гримберг (Гаврилина), 2022

© В. Романков, рисунки, 2022

© Русский Гулливер, издание, 2022

© Центр современной литературы, 2022

* * *

Римское утро, или Книга Герцогини

Всеволод Романков. Римское утро

Он же – Гогенцоллерн Бранденбургский Ансбах Баварский

29.12.2020

Большой дом, такой, что сам кажется городом, подъезд с витражами и решетками, с красивым широким и плавным пандусом, разворотом для карет. Фасад его обычный – немного от стиля Либерти, немного от классической регулярной застройки начала девятнадцатого века; конечно, он желтый, хотя тому назад лет сто был розовым, под его фундаментом есть античные фрагменты, а подвалы его имеют в себе бездны. Нужно подняться на пятый этаж, лифт отделан деревом, зеркало в бронзовой раме, скамеечка с красным бархатом, твое отражение в зеркале с несмываемыми потеками и пятнами, с осыпавшимся слоем амальгамы. Пятый этаж римского дома. Пройти мимо гравированных табличек с именами жильцов квартир, минуя пролеты с кадками цветов на просторных площадках и затейливыми чугунными подставками под зонты и трости рядом с дверями.

Вот верхняя площадка, тут дверь, одна на этаже и рядом амфора на кованной треноге, за дверью анфилада комнат; зимой в них холодно, кроме двух спален и кухни, но в солнечные дни нагревается кабинет, там большие окна и выход на террасу, свет – самое главное в этой квартире – говорила хозяйка. Свет конечно, но он второй, после вида на город – завораживающий ритм куполов, черепичных крыш и колоколен, вид сравнимый с туристической фотографией, странно его уже не замечают те, кто тут живет; естественно, они просто живут этим. Если идти по комнатам, то из окна в окно перетекает синяя линия горизонта – подарок от холмистого рельефа, дом-то на холме, об этом никто и не говорил, привыкли. Другое дело – зеленые попугаи из соседнего парка, для них стоит кормушка и привязаны фрукты на веревочках за окном террасы, попугаи в этом доме – событие, их прилета ждут и обсуждают за кофе, сколько прилетело и как они выбирают корм, есть ли новые особи в стае, дают им клички. Крикливые зеленые птицы со странным падающим полетом, они бандой разбойников прибывают в полуденные часы зимой на террасы и балконы дома, рассмотреть мне их никогда не удавалось, они незнакомцев не подпускали к себе, только будили дом воплями. В любое время года ванная – убежище с необыкновенными красотами, с наличием окна, винтажной сантехникой, которую реставрируют, а не ремонтируют, тут и было уютнейшее место в доме, зимой тут тепло, а летом прохладно. Сама ванна на львиных лапах наверняка прохаживается по квартире, когда никого нет дома.

Супермодная суперсовременная кухня, вся слишком суперконтраст ко всей обстановке и это вполне понятно, она новенькая в этой квартире ее перестроили года четыре тому назад. Есть во всех помещениях запах каких то странных цветов, нет не весенних, не конкретных для моего восприятия не ясных, запах похож на что-то, ну, к примеру, на аромат увядающих роз, но не совсем, он как бы был и запахом хозяйки и квартиры. Хозяйка тут незримо есть и её тут и нет, фотографии и картины – все от прежних поколений, ее было видно в зеркалах и застыла она на одном портрете, меня было слишком много – говорила она друзьям, меня всегда фотографировали, очень много собралось изображений, вот в один день все и сожгла во дворе, потому что мне надоело – хрипло отвечала на мой вопрос. Облик так и не ставший мне привычным, облик-подарок – подарок судьбы, радость, которую мне он дарил, трудно объяснить, почему, дело в том, что в одном человеке сходится так много и она выбрала меня. За это я был готов на многое, за это испытываешь больше чем страсть, копаясь в себе сейчас, кочергой по обгорелому полену, я понял, что больше всего был благодарен за то, что меня выбрали и позвали по имени. Последняя надежда и тоска, неизрасходованная пылкость – все казалось удачным приключением, обернулось странной историей и любовью. Голос громкий и властный, всегда с повелительной интонацией, с кем бы ни общалась, и всегда энергичный, полный силы, звук его удивителен, неожиданное несоответствие с тихой и светлой внешностью. Порывистые и очень уверенные движения, скупые жесты, особый наклон головы, ясные и веселые глаза. Тень ее где то промелькнула, только что в моей московской квартире, перебежала на стены римского дома, ведь самой ее больше нет с нами. Сегодня утром кофе накапал из урчащей кофемашины, как было установлено в программе, а никто не вышел на кухню – хозяйка умерла. Мне остается повторить Леонардо – Сегодня умерла Катерина, так он записал в дневнике. Год 2020 забрал от нас многое, теперь я сижу, перебираю воспоминания и представляю, как оно должно было бы быть и не стало. Сегодня утром какая-то женщина с усталым и тусклым голосом позвонила мне по городскому номеру в Москве и попросила позвать маму и я, содрогнувшись, в который раз повторил, а мама умерла летом, потом добавил, а Катерина зимой, в конце поста. Там в розоватой дали зимнего римского утра начал выделяться светом божественный купол собора Святого Петра.

Фаина Гримберг (Гаврилина). Книга Герцогини

Она же – Фелициана Люцина,

графиня Браницкая

София Маргарита, принцесса Гримберг Брабантская

«Экземпляры из «особенной» части тиража сразу вызвали огромный интерес у библиофилов. Сохранилось письмо Сомова к профессору Московского университета, коллекционеру А. П. Ланговому, в котором художник пишет: «Многоуважаемый Алексей Петрович, сделаю всё возможное от меня, чтобы и у Вас был особенный экземпляр издающейся моей книги у Голике. Прошу Вас только, если возможно, держать это мое обещание в секрете от наших знакомых. Мне было бы невозможно, если бы явились еще желающие приобрести такие экземпляры, их удовлетворить ввиду небольшого количества этого издания.»

О будущем

Скоро скоро скоро
Электричество умрет
Скоро скоро скоро
Снова появятся мастера свечей и подсвечников
Бумага станет плотной крепкой и сильной
При свете ярких свечей
Женщины будут писать письма гусиными перьями
А на столе появится песочница
И у каждой женщины появится возможность стать Герцогиней
или камеристкой
Султаншей или служанкой в хамаме
Женщины снова будут писать стихи.
А те, которые не будут знать грамоте,
Будут просто петь стихи.
И на фреске счастливая скромная супруга донатора
Будет в окружении своих восьми детей,
Самый младший из которых будет стучать маленькими палочками
В пёстрый барабан…

Пролог для художника и его возлюбленной

Век двадцать первый повернул куда-то;
И снова блещут светочи ума,
И снова брат идёт войной на брата,
И снова во Флоренции чума.
И снова все так ярко, так незыбко –
Плоды и птицы, яблоневый сад.
В саду ее гулянье и улыбка.
Век двадцать первый повернул назад.
В ее роду мы различаем предка,
В дворцовых залах он отец и сын.
На родословном древе чахнет ветка
Под тяжестью полотен и терцин.
И еле слышен строф латинских лепет,
И еле виден самый главный зал…
Художник, где ты в этом страшном склепе?
Всё кончилось. Ты всех нарисовал.
Но, может, это ничего не значит,
И вечный не нарушится закон,
Когда она зовёт тебя и плачет,
В больнице горько плачет в телефон.
В аэропорт уносится дорога.
И вот уже с высокой высоты
В твоем лице уже видны немного
И Гольбейна и Брейгеля черты.
И вот уже стремясь к заветной цели,
Привидно мрачен взором и суров,
Ты к ней летишь по небу Боттичелли
И прочих итальянских мастеров.
Ты не германец герцогского рода
Уже давно.
Но в свете синевы
Внезапно проявляется свобода.
И ты летишь, художник из Москвы.