Тайны народа

– Успокойтесь, я ни одной минуты не думал о том, чтобы ваша дочь целовала победителя состязаний.

– Как вы добры, сударь! И если вы настолько снисходительны, что позволите моей дочери не целовать…

– Но это само собой разумеется! Какое тут может быть позволение? Я счастлив уже тем, что вы и ваше семейство принимаете мое приглашение.

– О сударь, это мы должны принять за честь, за высокую честь, что вы нас приглашаете. Я вижу отлично, что вы желаете нас осчастливить.

– Что поделаешь, мой милый! Бывает так, что люди сразу придутся по душе. И потом вы оказались таким честным человеком относительно моего заказа…

– По совести, сударь!

– …что я сейчас же сказал себе: «Чудесный, должно быть, человек, этот добряк Лебрен! Хотелось бы мне оказать ему маленькую любезность или даже услугу».

– Ах, сударь, я не знаю, куда мне деваться от смущения!

– Послушайте, вы сейчас говорили мне, что ваши дела идут неважно. Хотите, я уплачу вам вперед за весь заказ? Не стесняйтесь, говорите откровенно. Сумма порядочная! Я вам дам чек на моего банкира.

– Уверяю вас, сударь, что мне не нужен аванс.

– Но времена теперь тяжелые. Вот то время, когда жили эти господа, было славным, добрым временем, – прибавил граф, показывая на висевшие на стенах портреты.

– В самом деле, сударь?

– И как знать? Быть может, это доброе старое время еще вернется.

– В самом деле? Вы так думаете?

– В другой раз мы поговорим о политике. Вы интересуетесь политикой?

– Где уж нам, торговцам…

– Ах, мой милый, вы сами точно родились в то доброе старое время! Вы тысячу раз правы, не занимаясь политикой. В то старое время, о котором я говорил, никто не рассуждал. Король, духовенство и аристократия приказывали, а народ повиновался без возражения.

– Черт возьми! Да, это было очень просто и удобно, сударь! Если я верно вас понял, король, священники и вельможи говорили: «Делайте так!» – и народ делал?

– Вот именно.

– «Платите!» – и народ платил?

– Конечно.

– «Ступайте туда-то!» – и они шли?

– Ну да, именно.

– Совсем как на учении: направо, налево кругом, марш! Стой! Не надо было даже трудиться желать того или другого: король, вельможи и духовенство избавляли нас от этого труда, желая за нас… И такой-то порядок вещей изменили! Безвозвратно изменили!

– Не надо отчаиваться, мой милый Лебрен.

– Да услышит вас Бог! – произнес торговец, вставая и кланяясь. – Мое почтение, сударь!

– Итак, до воскресенья на карусели, мой милый. Вы придете всей семьей. Это решено?

– Непременно, сударь, непременно. Моя дочь не пропустит такой праздник… Тем более что она будет королевой… королевой…

– Королевой красоты, мой милый. Не я, а сама природа предназначила ей эту роль.

– С вашего позволения, сударь…

– В чем дело?

– Я передам дочери от вашего имени то, что вы о ней сейчас говорили.

– Даже прошу вас об этом. Впрочем, я сам зайду к вам запросто, чтобы напомнить о приглашении дорогой госпоже Лебрен и ее прелестной дочери.

– Ах, сударь, бедняжки будут так польщены вашей добротой! О себе я уж и не говорю. Если бы мне дали орден Почетного легиона, я и тогда не чувствовал бы себя таким гордым.

– Добряк Лебрен, да вы прелесть что такое!

– Ваш покорный слуга, сударь, – сказал торговец, уходя из комнаты.

Но в дверях он остановился, почесал себя за ухом и снова вернулся к Плуернелю.

– В чем дело? – спросил граф, удивленный его возвращением.

– В том, что мне пришла в голову одна мысль… Прошу извинить за смелость…

– Черт возьми! Почему же вам не могут приходить мысли, как и всякому другому?

– Оно правда, сударь, иногда и у маленьких людей, как и у великих, в голове забродит, как выражается Мольер.

– Мольер? Вы читали Мольера? Впрочем, я заметил уже, что вы иногда выражаетесь старинным языком.

– И вот почему, сударь, когда вы говорили со мной, подобно тому как Дон Жуан с Диманшем или Дорант с Журденом…

– Что это значит? – вскричал Плуернель, удивляясь все более и начиная подозревать, что торговец не такой простак, каким прикидывался.

– …тогда, – продолжал Лебрен со своим лукавым простодушием, – и я, в свою очередь, заговорил языком Диманша и Журдена. Прошу извинить за смелость. Что же касается мысли, которая пришла мне в голову, так, видите ли, по моему неразумию мне показалось, что вы будете не прочь взять мою дочь себе в любовницы.

– Как! – вскричал граф, совершенно теряясь от такого неожиданного поворота дела. – Я не понимаю, что вы хотите этим сказать.

– Видите ли, сударь, я простой человек и говорю вам: по моему неразумию…

– Но вы с ума сошли! Вы не понимаете, что говорите!

– Правда? Вы находите? Я сказал себе, следуя за ходом моих неразумных мыслей, сударь… Я сказал себе: я честный торговец с улицы Сен-Дени, я продаю полотна, у меня красивая дочь. Знатный молодой господин увидел мою дочь, она ему понравилась, и вот он делает мне выгодный заказ, да в придачу еще предлагает и услуги, и под этим предлогом устраивает карусель ради прекрасных глаз моей дочери, приходит к нам частенько, разыгрывая роль доброго принца, с единственной целью в конце концов соблазнить мою дочь. Но теперь я вижу, что ошибся, и очень рад этому. Потому что иначе я вынужден был бы сказать вам самым смиренным и почтительнейшим образом, какой единственно и подобает такому маленькому человечку, как я: прошу извинить за смелость, мой знатный господин, но уж теперь не соблазняют таким образом дочерей добрых буржуа! Вот уж пятьдесят лет, как это не делается. Буржуа с улицы Сен-Дени могут не опасаться более королевских приказов об аресте и Бастилии, как в прежнее время. И если господин маркиз или господин герцог вздумает отнестись без уважения к ним или к их семействам, то буржуа с улицы Сен-Дени могут и посбить с них спесь, прошу извинить за смелость.

– Черт возьми! – вскричал полковник, едва сдерживая себя и бледнея от ярости. – Что это, угроза?