– Да, конечно, – кивнул Гай. – Но я хотел сказать… Только не кидайтесь сразу в агрессию. Дело в том, что известны случаи подчинения пристальцев. То есть кому-то удается подчинить су… Да хоть кого – потвору, наругу, звонца… И тогда присталец служит хозяину, понимаете?
– Человек с добрыми мыслями не станет кого-то насильно подчинять.
Прозвучало немного по-детски, но это была правда. Я так и в самом деле думал.
– Да, – коротко согласился Гай Юлий. – Вы уверены, что ваша бывшая жена…
– Я ни в чем до конца не уверен, когда дело касается Тави, – честно признался я. – но если нужно, могу поручиться за нее. Чтобы ее… э-э-э… не забрали. Официально заявляю: в тот вечер я не видел ничего странного в ее поведении. То есть, конечно, все ее поведение с нормальной точки зрения не совсем адекватное, но ничего сверх обычной ненормальности…
Совершенно запутался и с надеждой посмотрел на управника. Глупо было надеяться, что он меня выручит. И Гай Юлий продолжал многозначительно молчать.
– Черт, – я беспомощно развел руками. – У вас же есть какая-нибудь такая процедура – взять на поруки, выпустить под подписку о невыезде, посадить под домашний арест? Честное слово, чего мне бы это ни стоило, я примотаю ее скотчем к креслу. Крылья летавицы не поднимут кресло. Есть же какой-то выход, а?
Гай поморщился, сначала мне показалось – от досады, а потом – будто у него что-то все время болит. Хронически. И боль усиливается от каких-то резких движениях. Или при определенных словах.
– Общение с летавицей, скажу честно, не пошло вам на пользу, – наконец произнес он. – Вы сейчас весь такой противоречивый, летящий и незавершенный. Ведь не всегда таким были, а?
Управник махнул рукой и, не дожидаясь ответа, встал, направляясь к выходу.
– Я сразу с самолета – к вам, еще не устроился. Нужно найти приличный отель. Вот номер мобильного.
Гай передал мне квадратик визитки.
– Лаки, – сказал я в сутулую спину перед тем, как дверь закрылась. – Приличный отель у нас в городе – «Лаки».
Глава третья. Не время для гордости и эгоизма
Кто-то, кажется, тот же самый Митрич-ветеринар, говорил, что для нашей нервной системы не проводить лишнюю информацию не менее важно, чем проводить необходимую. Поэтому ровно половина нейронов и половина синопсов используют не возбуждающие медиаторы, а тормозные. Они заставляют клетку терять заряд. Когда за Гай Юлием закрылась дверь, я прямо физически почувствовал, как нейроны и синопсы в моей нервной системе нажали на тормоза.
Информации поступило слишком много, и мой мозг не справлялся с сортировкой: какие из старых и новых вводных были лишними.
Единственное, что я понимал в этот момент: все мои обиды на Тави должны отодвинуться. И выстраданное годами правило «ни при каких обстоятельствах не искать с ней встреч и никогда не интересоваться ее жизнью» пока аннулировалось.
– Не время сейчас для гордости и эгоизма, – сказал я сам себе.
Посмотрел на циферблат. До момента, когда я обещал забрать у бабАни Чеба, оставалось еще два часа. Я спустился вниз, осторожно просмотрел из подъезда двор. Почему-то мне казалось, что с Гаевского станется следить за мной. Но либо он был очень хорошим агентом, либо из меня сыщик выходил хреновый, но ничего подозрительного в знакомой картине старого двора я не обнаружил.
Поскрипывали на легком сквозняке древние качели, торчали немым укором высокие пеньки спиленных тополей. Трухлявые деревья угрожающе нависали над притулившимися под ними авто. Но все равно я жалел, что их спилили. Раньше двор казался парадоксально опасным, но уютным. Привычное, обжитое чувство опасности, я привык к этому состоянию за последние несколько лет, и без него жизнь казалась пресной. Обесцвеченной какой-то, что ли…
Да, встреча с летавицей меня изменила, здесь управник Гай Юлий попал в точку.
Я вышел со двора, пересек шумное шоссе и зашагал по небольшой старой площади, выложенной брусчаткой. У входа в зоопарк в киоске с мороженым скучала знакомая продавщица Наталья Николаевна. Ее круглое румяное лицо, обычно добродушное, сейчас выражало какую-то странную смесь из тихой печали и ужаса перед открывшейся бездной.
Только подойдя поближе, я увидел, что всегда гостеприимные ворота «Лимпопо» накрепко заперты, а перед ними на треноге маячит табличка «Санитарный день». Окошечко кассы казалось мертвым. Значит, «общение с народом», то есть с всезнающими кассиршами, переносится на ларек с мороженым.
– Уборка? – сказал я Наталье Николаевне, кивнув на объявление.
Пусть думает, что я ничего не знаю.
Взгляд мороженщицы и в самом деле загорелся в мгновение ока.
– Ох, что вы, Захар, – всплеснула она руками. – Разве еще не в курсе?
Наталья Николаевна высунула лицо в окошечко, призывая меня приблизиться. Я наклонился, подставляя правое ухо в ее полное распоряжение.
– Митрича-ветеринара лев Тор загрыз, – прошептала она и тут же отстранилась, чтобы полюбоваться моей реакцией.
– Да вы что! – я округлил глаза, стараясь не обмануть ожидания. – Как так?
– Вы же с ним дружны были, – она вдруг заподозрила меня в неискренности. – С Митричем, в смысле…
Кажется, актер я хреновый, удивление прозвучало не достаточно убедительно.
– Работал, телефон отключил, – быстро сориентировался. – Вот же… Он у меня до сих пор отключен. Совсем забыл… Так что там с Тором?
– Сбежал, говорят, – произнесла даже как-то печально Наталья Николаевна. – А чего ему оставаться на месте преступления? Хоть и зверь, а поди тоже понимает.
– Как же так получилось? Может, вы что-нибудь слышали…
– А что тут слышать? Пришли утром, а он на пандовом острове лежит, горло разорванно, и кровища… Кровищи кругом мрак сколько было. А у Тора клетка открыта, а самого льва нет.
– Сломал? Клетку Тор сломал, я имею виду?
Мороженщица пожала плечами:
– А это мне неизвестно. Сама-то я не видела. Даже знала бы – не пошла смотреть. Такие вещи не для меня. Есть, конечно, люди, которые прямо обожают всякие ужасы, но я вот нет… Радовалась, когда будку у зоопарка установили, думала, повезло: вокруг всегда ребятишки нарядные, зверушки, шарики, сахарная вата. Энергетика вечного праздника, мне нравится ей подпитываться. А видишь, как получилось…
Наталья Николаевна немного верила в эзотерику. Не то чтобы была глубокой адепткой, по верхам, но «подпитывалась энергетикой» регулярно. Но мне разговор с ней облегчения не принес. Никакой новой информации. Честно говоря, я бы хотел услышать, что лев сам сломал клетку. Это добавило бы его вины в произошедшее, но если выбирать между Тави и Тором, то… Прости, Тор, но мать моего ребенка мне дороже.
Кроме того, сам лев открыл клетку или ему помогли выйти, но факт, что Тор – убийца и людоед, от этого нисколько не меняется.
– Он был очень дружелюбным львом, – пробормотал я. – Совсем не агрессивным.
Несколько часов назад Чеб кидал в него камни. Сын казался взволнованным и рассерженным, а вот лев вполне разумно и спокойно переносил его выходку. Достойно, я бы сказал. Только жмурился и отворачивался. Даже с места не поднялся, так и лежал, пока комья земли отскакивали от его светло-коричневой шкуры. «Может, он чувствовал какую-то вину перед Чебом?», – вдруг пришло мне в голову. И тут же ушло. С какого перепуга хищнику вообще чувствовать за что-то вину? И чем царь зверей мог провиниться перед моим четырехлетним сынишкой?
– Да, – вдруг печально выдохнула Наталья Николаевна. – Но ведь зверюга, не человек. Кто знает, что в его башке творится.
А я подумал, что недавно нечто подобное подразумевал и управник Юлий Гаевский, когда говорил о Тави.
– А что вообще народ думает? Считает, Тор сам выбрался из клетки?
– Ну… Говорят, мол, это Митрич клетку не закрыл. Зачем-то ему понадобилось ночью шастать по территории.
– Может, какая-нибудь панда, – сказал я непроизвольно вслух. – нехорошо себя чувствовала в последнее время. Только зачем же Митричу открывать клетку с Тором?
– Не знаю, – честно призналась Наталья Николаевна, – но полиция…
– Полиция? – я как-то упустил из вида, что не только управник будет разбирать это дело.