Сладкий сон АСМР

Иван коротко хохотнул:

– Тут видишь ли есть проблема.

– Какая для тебя, гения, может быть проблема, – Тори решила немного подсластить пилюлю. – Ты же все секреты знаешь…

– Какие уж тут секреты! Этот гениальный ход очень популярно и подробно прописан в УК Российской Федерации. Статья 272: «Неправомерный доступ к компьютерной информации». До двух лет лишения свободы. Этот твой «Сладкий сон» может стать очень даже горьким.

– Но откуда кто узнает, что ты передал мне какие-то данные? И, кроме того, Иван, не можешь ты вот так второй раз предать…

– Хватит уже! – рявкнул вдруг Леськин бывший. – Наполовину!

– Что – наполовину?

– Я узнаю точный адрес, откуда транслируется канал. А все остальное – выяснишь сама. Подашь запрос в полицию на распечатку ее звонков и смс-сок. Законным путем.

Он опять не стал произносить имя бывшей жены. Вообще, вдруг поняла Тори, ни разу не назвал. И сейчас так и сказал «все остальное». Это Леська-то – «все остальное»? Но не стоило раздувать скандал, прежде чем он выяснит адрес.

– Хоть так, – вздохнула Тори. – И все-таки – ты мерзкий козел.

В конце концов, единственное, что она могла противопоставить его невыносимому мужскому шовинизму: непоколебимый женский шовинизм. Подобное подобным не только лечится, но и выбивается клин клином.

Глава четвертая. Мертвая зона удовольствия

Алексей Георгиевич оказался представительным мужчиной хорошо за сорок, что удивило Тори: по телефону его голос звучал мальчишески звонко.

Они встретились в вестибюле бизнес-центра на первом этаже. В углу прозрачного, наполненного светом холла стояли несколько кресел, низкий столик и большое разлапистое растение в кадке. Положительный момент был в том, что не пришлось проходить через основательный турникет, где хмуро вросли в землю два внушительного вида охранника, которые не пускали посторонних.

Тори села в одно из кресел и принялась ответно пялиться на стражей, стараясь придать взгляду такое же напряженное презрение. Отвела глаза, только когда симпатичный мужчина в белоснежной рубашке с закатанными рукавами появился с той стороны охраняемых «врат» и безошибочно направился к ней. Присутствующие в вестибюле невольно поворачивали головы ему вослед. Алексей Георгиевич словно распространял властную ауру, которую невозможно было игнорировать.

– Виктория? – он спросил больше из вежливости, чем для опознания, подойдя к столику.

Тори с трудом удержалась, чтобы не подскочить навстречу энергичному, жизнерадостному голосу. Алексей Георгиевич сел напротив нее, заложил ногу за ногу. Белизна рубашки еще сильнее засияла на фоне темно-коричневой спинки кресла.

– Честно говоря, я не совсем понимаю, чем могу быть полезен, но раз вас рекомендовал муж Олеси…

– Олеся пропала, – сразу сообщила Тори. – Ее нет нигде уже несколько дней.

Его брови растерянно поползли вверх, надежная самоуверенность улетучилась.

– Ккк-а-акк? – он даже начал заикаться.

– Иван сказал, что вы помогали ее матери, вот я и подумала…

Надо отдать должное, Алексей Георгиевич быстро взял себя в руки. Он покачал головой:

– Мы не виделись с Олесей с похорон Дины. А потом один-единственный раз созванивались, когда Ивану понадобилась моя консультация. Я только тогда узнал, что Олеся вышла замуж…

– У вас такие плохие отношения? – удивилась Тори.

Сложно представить, что у Леськи могут быть с кем-то долгие плохие отношения. Подруга быстро вспыхивала, но так же быстро и отходила.

– Она думала, что я – ее отец, – не ходя вокруг да около, кивнул Алексей Георгиевич. – И в детстве все ждала от меня этого признания. А потом решила, что я предал Дину и ее тоже. Когда женился.

– А вы… Извините…

Он покачал головой:

– Я бы очень хотел, но нет… Дину я любил всю жизнь, обожал, с ума сходил. Но только издалека.

– Вы так прямо говорите об этом…

– Все кончилось, – сказал Алексей Георгиевич. – Я никогда не скрывал своих чувств, а теперь уже и подавно. Все кончается, кроме любви. Странно… Дины давно нет, а любовь никуда и не делась.

Тут Тори поняла еще одну вещь. Хваля себя за то, что спрятала в сумке обрывки сожженного письма, она полезла в кармашек и достала их. Молча протянула Алексею Георгиевичу. Он с недоумением и даже как-то брезгливо взял обугленные листы. Всмотрелся в невнятную вязь слов, от которых просто веяло детским отчаянием. И Тори увидела, как свет в его глазах из недоумения превратился в настороженность, затем – в интерес, а после – в узнавание.

Он не смотрел на Тори, впившись взглядом в выцветшие строки.

– Это… Мое письмо. Господи, сколько лет… Откуда оно у вас? И почему…

Алексей Георгиевич наконец-то вспомнил, что Тори сидит тут напротив.

– Я нашла это в квартире Олеси, когда она пропала, – призналась девушка. – Только один листок. Письмо пытались сжечь совсем недавно, а до этого, очевидно, бережно хранили.

Одновременно радость и невыносимая тоска отразились на лице Алексея Георгиевича. Тори и не знала, что человек может испытывать эти два чувства разом.

– Первая любовь… Она же – вечная. Я представления не имел… Дина хранила что-то, связанное со мной, столько лет!

Тори кивнула.

– Вы были ей дороги, это очевидно.

– Думаете? – он словно озарился счастьем.

– Уверена, – твердо сказала она.

Хотя… Сейчас Тори вдруг подумала: искалеченная женщина могла хранить всю жизнь письмо от поклонника не от больших чувств к нему, а просто, чтобы вспоминать о своей былой привлекательности. Но не сказала этого Алексею Георгиевичу. Не хотела разрушать его внезапную радость.

– Она пришла к нам в школу на практику, – вдруг произнес он, уставившись невидящим взглядом куда-то в окно, поверх головы Тори.

Девушка даже не поняла сначала, о чем он.

– Дина, – пояснил Алексей Георгиевич, заметив недоумение. – Дина училась в медицинском колледже. Она и старше меня всего-то на два года, прекрасная практикантка. Мы, девятиклассники и десятиклассники, изобретали всякие болезни, чтобы попасть в школьный медпункт. Все выпускники были влюблены в прекрасную медсестричку.

– Медсестричку? – и о том, что Леськина мама училась в медицинском колледже, Тори тоже не знала.

Алексей Георгиевич опять кивнул.

– Она была просто сказочной, неземной и волшебной. А голос… От ее голоса бежали мурашки по коже, мальчишки входили в какое-то гипнотическое состояние. Как кролики перед удавом. Мы были готовы на любые подвиги, сделать все, что угодно, по ее просьбе. Если бы Дина сказала построиться колонной и пойти в пропасть, мы бы, не моргнув глазом, построились и пошли. Я был только одним из ее многочисленных воздыхателей. Но, как оказалось, самым верным. Когда Дина, окончив практику, вернулась в колледж, я разыскал ее в общаге. Мы даже немного… Не то, чтобы дружили, она иногда позволяла мне выполнять мелкие поручения. Ну, там полку покосившуюся прибить или ведро картошки из магазина дотащить. Может, я и смог бы стать для нее кем-то более важным, чем мальчишка, вечно путающийся под ногами, но…