Тамерлан. Дорога в Самарканд

Грузный, могучий, как лев, мужчина протянул руку для поцелуя, и губы барласа соприкоснулись с крупным драгоценным камнем в кольце.

– Вижу, последняя битва далась нелегко.

– Та битва не последняя. По милости моего хана я не раз отправлюсь в поход.

– Моя милость с тобой, Тимур. Но всё же побереги силы. Мне нужны воины, а не калеки.

С этими словами повелитель прошествовал в верхнюю часть дворца, откуда открывался вид на город. Солнце ощутимо припекало, а приносимый ветром песок обжигал, словно угли.

Хан занял место под навесом, и расторопные слуги тотчас принесли блюда с фруктами и кувшин, наполненный свежим верблюжьим молоком.

– Я ждал твоего прибытия, – сообщил Туглук-Тимур подданному. – До тебя уже дошли вести о восстании?

– Да, господин.

– Таково проклятие всех правителей. Не успеваешь уйти вперёд, как в спину втыкают кинжал, – хан отправил в рот несколько крупных виноградин. – Разбойничий удар! А с разбойниками поступают всегда одинаково: уничтожают под корень. По-другому они не понимают, только когда кровь их семей потечёт реками, тогда они вспоминают о милосердии, и языки охотно развязываются. Предатели – дикие люди, испорченные, жестокие. Не знают ни порядка, ни чести. Нельзя их щадить!

– Даже если предатель был другом? – полюбопытствовал Тимур.

– Особенно если другом!

Острый взгляд могульского владыки пронёсся по высокой ладной фигуре воина. Барлас также, только украдкой, изучал чужое лицо, обнаруживая, как и в прежние времена, решительность, силу воли, некий налёт мрачности. Тимур недоумевал, к чему ведёт весь этот разговор.

– Самарканд как необъезженная кобыла. Легко его не одолеть. Не понять. Каналы, мечети, дома – лишь видимость. Отвлекают от главного. От самой сути. Ты что-нибудь слышал о сербедарах?

– Персидские висельники?

– Безумцы! – бросил мужчина с пренебрежением. – Сброд неудачников! Возомнили себя шахидами, поклялись свергнуть нас и всех наследников Великого хана.

– Да, много лет назад они убили Тук-Тимура.

– Убили? – хан покачал головой. – Их пригласили в шатёр как дорогих гостей, а они лишили его жизни! Нет страшнее греха, чем это!

– Мой господин считает, что они могут угрожать его сыну?

– Ты умён.

Барлас держался настороже: прежде чем отвечать, взвешивал каждое слово.

– Пока я здесь, сербедары из норы не высунутся. Они знают, я не проявлю милосердия. Ни к шейхам, ни к муфтиям: сожгу всех до единого! Жители сами донесут на предателей, поэтому они сидят тихо. Но отсутствием моим наверняка воспользуются, – Туглук-Тимур хан обвёл Самарканд долгим взглядом. – Каждый день в город въезжают караваны из Индустана, Персии, Египта. Лишь Аллаху ведомо, скольким сербедарам удалось здесь осесть. А выкуривать их у меня нет времени.

Он тяжело поднялся со своего трона и подошёл к рыжеволосому вождю на опасно близкое расстояние.

– Самое большое, чего достиг в этой жизни мой сын – совершил Хадж. Ильяс никогда не правил. В отличие от тебя.

– Господин?

Тимуру вдруг показалось, что его и впрямь назначат наместником.

– Приходи вечером, – услышал спустя мгновение.

После повелитель удалился, решив, что сказал достаточно.

На выходе из дворца Тимур встретил Зинду Чашма и Кайхосрова. Друзья тут же окружили с расспросами.

– Не здесь, – обронил он и, только когда препроводил соратников на шумные улицы, позволил вздоху облегчения вырваться из груди.

– Хан нуждается во мне, это очевидно. Но его очень беспокоит сын. В другой ситуации он, не раздумывая, доверил бы Мавераннахр Ильясу.

– Если даже хан считает, что Ильяс не справится, почему вы в его выборе сомневаетесь? – спросил Зинда Чашм.

– Наш господин скромный, – поддел Кайхосров Джиляны с улыбкой. – Аллах скромных любит.

Пускаться в объяснения Тимур не стал, тем более ему не хотелось отнимать надежду у своих сардаров: пусть верят в победу, пусть молятся за него. Без устремлений бессмысленна их борьба, как и само пребывание в Самарканде. Проницательным взглядом воин исследовал обстановку в городе: вот под уздцы торговцы вели верблюдов, дервиши сидели под стенами зданий, купая босые ноги в песке, женщины, пряча лица, передвигались небольшими группами. Сербедаром мог оказаться любой. Нищим и безродным нравились проповеди нечестивцев. Найти их в толпе – дело не одного дня, к тому же вопрос следовало решать без насилия. В духовенстве и безымянной прослойке жителей Тимур находил фундамент: разрушь его, и первой обвалится крыша. Не на одном страхе должно держаться государство – на законах. В Мавераннахре власть принадлежала сильным: родовитые и богатые получали всё, в том числе людские жизни, тогда как остальные слепо уповали на Аллаха.

– Пойдёмте с нами, господин! – Кайхосров помахал рукой. – Таких красавиц я видел возле таверны! После долгой дороги нет ничего лучше, чем попасть в объятия гурии.

– Нашёл тоже красивых, – фыркнул Зинда Чашм. – По мне, так девушки с севера настоящие гурии.

Тимур покачал головой, но не потому что избегал увлечений рабынями: мысли крутились вокруг устройства Мавераннахра, порядков, требующих внимания и перемен. Низы, не получавшие защиту, шли за ней к врагам. Несправедливость порождала противоречия и кровавые распри.

– Я буду у сестры, – коротко ответил друзьям. Кайхосров заверил, что воины в его отсутствие не посрамят Тимура: отпраздновать можно и после, когда хан примет окончательное решение.

Отпустив нукеров до вечера, барлас направился к дому, спрятанному за высокой оградой. Топот ножек и детский смех вызвал улыбку, которая приятно легла на лицо; душа Тимура расцветала, и сам он весь похорошел, словно не было позади никакого ада, боли и ранения. Мужчина прихрамывал, но с калекой его бы не сравнили – уже нет.

Шагнувшая под солнце женщина поразительно напоминала мать. Завидев впереди гостя, она замерла на мгновение, удивлённая встречей, а затем бросилась обнимать. Тимур сжал в руках стройное тело Туркан-аги, зарылся носом в туго сплетённые косы, вдохнул родной тёплый запах.

– Брат, – шептала она исступлённо. – Брат, ты вернулся…

– Вернулся, Туркан. Вернулся.

Она целовала его щёки и веки, ощупывала, желая удостовериться, действительно ли Тимур здесь, у неё под крылом, что цел и невредим и главное – нуждался в заботе.

Слуги накрыли дастархан. Цепляясь взглядом за блюда из мяса и овощей, мужчину охватил голод, какой он давно не чувствовал. В походах любая похлёбка проглатывалась с аппетитом, а когда на пищу не хватало времени – из-за невозможности развести костёр и по тысяче других причин, – воины притупляли нужду, отвлекая внимание на важные военные занятия. От домашней обстановки Тимур отвык. Как и от общества женщины: этот дом был её маленьким улусом, где грозному барласу следовало подчиниться и позволить за собой ухаживать. Кутлуг Туркан-ага преданно ждала своего брата. Тимур с нежностью рассматривал разнообразные ожерелья и браслеты, подмечая, как светятся жемчуга, перламутр и сердолик на смуглой коже. Многое передалось ей от матери: черты лица, характер, особое понимание жизни, которому научить – и научиться – увы, нельзя. Туркан не просто принимала родственника. Внешним видом, достойным жены самого хана, тем, как всё благоустроила к приезду, она показывала, что Тимур прибыл в Самарканд как в свои владения, что здесь он не простой гость, которому рады, а вождь, и вся эта роскошь – его.

Много лет назад на шуточном состязании ребята обиделись на Тимура: он лучше стрелял, превосходно держался в седле, владел мечом в точности, как его отец. Но Туркан-ага упредила бурю прежде, чем она вспыхнула. «Многие жаждут, чтобы мы стали слабыми и немощными и не смогли защищаться. Не желайте Тимуру того, чего ему со зла пожелают враги, когда потерпят поражение. Он наша опора», – так она говорила юношам, подкрепляя в их сердцах уважение и любовь к наследнику Тарагай-бека.

Смерть матери Тимур воспринял болезненно. В детстве он был привязан к ней. Делился историями, которые слышал от случайных путников, дарил украшения, просил совета, когда чувствовал растерянность и не знал, как поступить правильно. Однажды зимой Текина-хатун слегла. Тимур не успел опомниться, как присланный из Кеша лекарь накинул покрывало на её тело: в тот день переменилась жизнь всей семьи Тарагая. Кутлуг Туркан-ага повзрослела прежде остальных: отныне ей предстояло оберегать брата как собственное дитя, с усердием настоящей волчицы. А вскоре отец выдал её замуж за высокопоставленного сановника из Самарканда Дауд Дуглата. Дуглаты были влиятельными; Туркан, прекрасно понимая, что брату нужна их поддержка, исполнила главную обязанность перед мужем – родила сына. С той поры в столице у Тимура появились союзники.

– Аллах да защитит тебя, – сказала она, глядя на покалеченную ногу. – Не представляю, что ты вытерпел, брат.

– Всё уже позади.

Уединение прервал ребёнок.

– Сулейман! – Тимур протянул руки к племяннику, и тот, немного поразмыслив, подошёл. – Каким большим стал. Уже ездил верхом?

– Скоро отец научит.