Длиннее века, короче дня

– В ту ночь, когда Леша приехал мою дверь открывать, до того как ты потащилась отворот ему делать, мы с ним стали любовниками. Понимаешь, вдруг оказалось, что мы сами не понимали, что живем каждый не своей жизнью. Люда, я очень виновата перед тобой: не смогла тебе признаться. Леша, кстати, хотел. Он говорил, что ты поймешь, может, даже рада будешь, и Аня поймет, потому что дома у вас нехорошо, а ко мне она нормально относится. Все могло бы наладиться. Я была против. Мне казалось, я такой предательницей окажусь… А теперь получается, что из-за меня он, возможно, погиб. Если бы я тебе сразу сказала, ты бы не пошла за этой отравой…

– У меня голова идет кругом. Я бы, конечно, все это заметила, если б… Не скажу, что была бы рада. Вы оба – предатели. Молчи, я так считаю. Но я думала только про эту чертову бутылку, из которой надо ему постоянно подливать. Я три раза ездила за этим настоем. А получается… Вы все это время миловались, конечно, тебе страшен мой идиотизм. Сейчас страшен. А если бы не так все кончилось, ты, может, и посмеялась бы…

– О чем ты говоришь! Разве ты меня один день знаешь? Мы бросились с Лешей друг к другу, как будто других людей нет на земле, как будто раньше мы просто заблудились… Мы любили… Знаешь, как два изгоя, которые могут спасти друг друга. И постоянно страдали из-за тебя, из-за Ани. Я – еще из-за Миши. Какой он ни есть, но он думал, что я его люблю… Мы мучались ужасной виной.

– Объясни мне. Как Леша мог в один день так ко мне остыть, если гадалка не помогла?

– Моя дорогая, мы об этом говорили. Я все время боюсь причинить тебе боль. Он, конечно, страстно влюбился в тебя в институте, а потом, когда… ну, в общем, оказалось, что вас связывает только Аня, что вы становитесь чужими, он пытался сохранить ваши отношения вот таким чисто мужским способом. Людочка, то была уже не страсть. А скорее отчаяние. Он по природе очень верный человек… Я не могу произнести слово «был»…

Маша вскочила с дивана, бросилась в ванную, включила воду и чуть не задохнулась от рыданий. Ей казалось, что горе и страх ее просто задушат.

Глава 2

Утром Маша приехала домой, позвонила на работу, сказала, что заболела, и пролежала до вечера не в силах шевельнуть даже пальцем. Вечером зазвонил телефон.

– Приехала Лешина мама из Тамбова, – сухо сказала Людмила. – Мы решаем сейчас: хоронить его или кремировать? Советуюсь с тобой.

– Что говорит его мама?

– Она не говорит вообще. Кричит.

– То есть?

– Ну, не плачет, а кричит, как в деревнях. Страшно. Я говорю, а она вроде ничего не понимает.

– Она верующая?

– Наверное. С крестиком.

– Тогда хоронить надо, конечно.

– Я у тебя спросила, как ты думаешь. Ты не последний человек в его жизни. То есть последний. И главный, получается.

– Брось, Люда. Останови себя, не злись. Нет у тебя причины. Я не хочу сейчас об этом говорить. На вопрос твой отвечу: я думаю, надо хоронить… Люда, лучше я сразу тебе скажу. В этом надо разобраться. Мы не сможем жить, если не получим ответа: что произошло на самом деле.

– Что ты задумала? Заявление, что ли, на меня написать?

– Нет, конечно. Но эта отворотная трава… Как ты сама не понимаешь, другие могут пострадать, если дело в ней.

– Я это понимаю. Только каким образом ты собираешься защищать этих других, не подставив меня?

– Успокойся. Не подставлю. Есть частные детективы, эксперты. Если надо, квартиру продам, куплю себе двушку. Я здесь все равно жить не смогу. Но это все потом… Если получится. Я обескровлена просто, ты, конечно, тоже. Пусть Леша уйдет с миром. Я завтра должна деньги получить, привезу тебе.

– Да у нас есть, хватит, мама даст…

– Не хватит. Мне деньги вообще не нужны.

– На похороны приедешь?

– Нет, извини. Вы семьей с ним проститесь. А я здесь. Говорят, душа сорок дней живет там, где у человека был дом. Мне кажется, Леше было хорошо тут.

– Я спросить хотела. Я вообще-то все лето с ним мало виделась. Работа у него до ночи, командировки по выходным… Он у тебя, конечно, был на самом деле. Ты замечала, что ему плохо? Он же не мог себя чувствовать хорошо!

– Практически нет. То есть мне иногда казалось, что Леша испытывает физическую боль, но он же любое страдание переносил как боль. Ты, наверное, знаешь… Я думала, он мучается из-за нашей ситуации, – пробормотала Маша.

– А он умирал… Странно. Я тоже ничего не замечала. Пил мой кофе с отваром, ел мой борщ… Спасибо говорил. Маша, скажи, а как у вас было? Все нормально?

– Да. Нам было очень хорошо. Я сказала тебе, что мы любили друг друга. Но это было другое, наверное. Больше, чем любовь, я думаю. Невыносимая нежность, забота, жалость… Да, он жалел меня, а я страшно жалела его. Мы хотели счастья на двоих… Ну, хоть капельку, несмотря на нашу вину перед вами.

– Значит, он любил тебя сильнее, чем меня. Такую болезнь скрывал. Врач не мог поверить, что он слег за неделю до того, как сознание потерял и я «Скорую» вызвала.

– Люда…

– Да нет, я просто так говорю. Не знаю, как жить дальше.

– Жить надо. Дочку растить… Люда, ты готовься, маму Лешину попробуй сейчас уложить. Тяжелые дни предстоят. Я тоже хочу в сон провалиться, может, снотворное найду. Завтра позвоню, к дому подъеду, деньги передам.

Маша добрела до кухни, порылась в аптечке, нашла снотворное. Глотнула несколько таблеток. Ослабла она за последние дни так, что обратно до кровати шла, держась за стены. Уснуть удалось. Сны были такими страшными, что она умудрялась сознательно себя будить, чтобы избавиться от кошмара. Потом надвигался следующий. Только утром приснилось что-то неконкретное, нежное и мелодичное, как томление любви… Ее разбудил звонок в дверь. Она накинула халат, открыла не глядя. Не удивилась, увидев перед собой мужа. После той ночи со сменой замков он приехал утром, Маша ему открыла, он увидел Алексея, все понял и приехал потом еще один раз, за вещами.

– Привет, – сказал Миша. – Разбудил?

– Да. Привет.

– Ты одна?

– Да.

– Я диски свои хотел забрать.

– Бери.

Маша не ушла из прихожей, стояла, не закрывая дверь, пока он не вышел с сумкой.

– Не терпится меня выставить? – спросил он.

– Мне нужно еще немного поспать, я устала.

– Неужели нам совсем не о чем поговорить? – Миша положил ей руки на плечи.

Маша шарахнулась, как будто ее ударило током. Сама испугалась своей реакции.

– Миша, извини, я же сказала: устала очень.

– Ничего себе, – он насмешливо улыбнулся. – Как я должен это понимать? То, что мы близкие люди и должны друг другу идти навстречу, – вообще не моя тема. Это ты мне внушала, когда пыталась избавить меня от пагубных привычек. Все кончено, я правильно понял?

– Да. Хорошо, что ты об этом заговорил. У меня просьба. Разведись со мной, пожалуйста. Если ты напишешь заявление и не будешь претендовать на жилплощадь, можно через загс, это очень просто.

– А почему я не должен претендовать на жилплощадь?