Длиннее века, короче дня

Виктор позвонил Маше часа через полтора. Все это время она сидела в гостиной, выпрямившись, сжав до боли руки, и смотрела на часы. Выбежала из подъезда, стройная, в черных джинсах и черном пуловере, ветер распушил рыжие волосы… Виктор, друг и шеф Алексея, сразу понял, что это и есть Маша. Не торопясь, направился к ней, поздоровался и протянул конверт.

– Спасибо. – Она сжала его в руке. – Я вам так благодарна. Для меня это очень важно. Именно сегодня.

– Ну, что вы. Это несложно. В общем-то, по дороге. Хорошо, что доставил вовремя.

Маша кивнула, но она его явно не видела, думала только о письме в конверте. А Виктор с усилием оторвал взгляд от ее лица. Он такой женщины точно никогда не встречал. Бледное, страстное лицо в обрамлении ярких волос, зеленоватые глаза в светлых, как лучики, ресницах, красивый, четкого рисунка рот, подбородок нежный и упрямый… Это лицо преследовало его, когда он ехал в машине на кладбище. Что связывало эту женщину с Лешей, прямолинейным и упертым семьянином?.. Его неистовая верность милой и простенькой Людмиле стала притчей во языцех в их коллективе. И вдруг такая Маша…

А она положила конверт на столик в гостиной и долго смотрела на него, не открывая. Потом пошла в ванную, долго мыла руки, умывалась. Вернулась и отключила домашний и мобильный телефоны. Потом открыла конверт и достала листок с написанным от руки текстом.

«Дорогая Люда, я не смог сказать тебе, поэтому пишу. Ты – первая моя настоящая любовь, мать моей чудесной дочки. Ты – жена моя, и я честно старался, чтобы так было всегда. У меня получалось плохо, я знаю, что сам оттолкнул тебя. Я не прошу прощения, знаю, что ты все понимаешь. Между нами возникла пропасть, которую мы не можем преодолеть. И все равно: я был бы рядом, я держал бы тебя над этой пропастью и не отпускал, потому что считал это правильным. Только вдруг все изменилось. Нет, наверное, не вдруг, просто раньше я бы себе не позволил это заметить. Не знаю даже, как сказать. В общем, подарок большой мне жизнь послала. Твоя подруга Маша стала для меня важнее всего на свете. То ли я не однолюб получаюсь, то ли главную любовь встретил только сейчас.

Люда, мне кажется, наши отношения тебе давно в тягость. Да и мне очень тяжело, потому и веду себя как идиот. Отпусти меня, пожалуйста. Ты ведь тоже можешь встретить своего человека, с которым будешь счастлива. А я всегда буду рядом с вами. Твой Алексей».

За плотной шторой раскалялось солнце, потом надвинулись черные тучи, сверкала молния, гремел гром. Ничего этого Маша не видела и не слышала. Она не слышала даже собственных рыданий, хотя плакала, как в раннем детстве, – в голос, чувствуя, как разрывается сердце. Вдруг в ней все замерло, она насторожилась, прислушалась: вокруг зазвенела пустота. Все. Лешу похоронили. Она вошла в мамину комнату, где ничего не меняла после ее гибели, зажгла свечи в старинном подсвечнике у ее портрета и прошептала:

– Мамочка, он скоро придет к тебе. Не забывайте обо мне, прошу вас.

Глава 6

Секретарша Таня густо мазала ресницы, потом долго расчесывала их зубной щеткой, возможно, для лошадей, потом опять красила и вновь расчесывала. Результат она пристально рассматривала с помощью двух зеркал, они всегда стояли на ее столе. Судя по всему, осталась довольна, поскольку перешла к следующему этапу. Достала флаконы и тюбики с разного цвета тоном, карандаши-корректоры и стала терзать свою безупречную кожу. Стоящая рядом уже минут двадцать Маша даже прерывисто вздохнула от сопереживания. Таня, наконец, ее заметила.

– Привет. Давно тут стоишь?

– Привет. Да не очень. Ты продолжай, я подожду.

– Ты че, ко мне, что ли? Я думала, к шефу.

– К тебе, потому и пришла, пока никого нет.

– И чего ты хочешь?

– Таня, ты не могла бы мне дать адрес гадалки, к которой Людмилу возила? Она мне рассказывала.

– А что она тебе рассказывала?

– Ну, отворот ей делала твоя знакомая. Нина Арсеньевна, кажется. Это помогло.

– А ты чего хочешь?

– Таня, можно я с ней об этом поговорю. Ну, личные проблемы, не готова я делиться со всеми.

– Интересные дела. К моей гадалке просишься, а делиться не готова. Нельзя так. Я должна у нее спросить, присылать человека с такими проблемами или нет. Она всем подряд, думаешь, помогает?

– Я об этом не думала. Обратилась к тебе с просьбой. Могу, конечно, и другую гадалку поискать, раз твоей клиенты не нужны. У Людмилы сейчас спрашивать не могу, сама понимаешь.

– Почему не можешь? А-а-а! Ну, да. Он же умер. Я не пойму, чего ты кипятишься? Уже спросить нельзя!

– Конечно, можно. Ладно. Скажу. Я хочу, чтобы мой муж со мной развелся. Сам, понимаешь?

– Да ты что! Ну, ты даешь. Вы прям все как с ума посходили. Отворот, чтоб развелся. Нормальные бабы хотят одного: чтоб ее муж был при ней, а разводились мужья подруг.

– Таня, я в шоке. Ты произнесла практически совершенную мысль.

– А почему нет? Думаешь, если я красивая, значит, без мозгов?

– Ну, что ты! Ты и красивая, и умная, просто истины не часто изрекаешь. Так, может, позвонишь ей сейчас? А мне адрес дашь.

– Не. Щас не могу. У нее медитация утром. Вечером позвоню – тебе сообщу. А что Людка тебе рассказала? Как помогло? Я ж теперь тоже у нее не могу спросить. Неудобно вроде. А что с ним случилось?

– Онкология. Помогло – в смысле они поняли друг друга.

– А пожить не получилось. От жалко, да?

– Да.

Маша быстро вышла из приемной, добежала до машины, села за руль и выдохнула: «Ну, дебилка, блин». Причем была не уверена в том, что имеет в виду только Таню. Сама она во что лезет! Уму непостижимо.

Вечером она терпеливо ждала Таниного звонка, пытаясь хоть как-то убрать запущенную квартиру. Метод – то тут, то там – не очень помогал на ста пятидесяти квадратных метрах. Маша вспомнила другую систему, кажется, ею пользовалась героиня романа «Клуб первых жен». Она каждый вечер до блеска надраивала один квадратик своего замка. Маша начала с кухни, работа перестала казаться бессмысленной, стал виден результат.

Отвечая на телефонный звонок, она схватила приготовленную ручку, чтобы записать адрес. Но это была не Таня. Звонила Вера. Жила она через дом от нее.

– Здравствуй, Верочка. – Маша поняла, как измучило одиночество. – Ты где?

– Да, собственно, к дому еду, мимо тебя.

– А почему мимо? Не хочешь зайти? Правда, у меня, кроме кофе и сыра, нет ничего…

– А у меня полный багажник еды. Мои сегодня с дачи вернулись. Но я, знаешь, одних полуфабрикатов накупила: чтобы сунуть в микроволновку… Я без них разленилась. Еду и думаю: как вчера было хорошо, никого нет, что хочу, то и делаю. Не хочу – не делаю. Теперь опять надо впрягаться в жизнь шумною толпой.

– Мне, наверное, шумной толпы не хватает, чтобы что-то сделать по дому. Занимаюсь в данный момент самоистязанием на кухне. А в котором часу твои вернутся с работы?

– Петька с Галей, наверное, через час. Полинка с Варькой дома, но им я еду оставила с утра.

– С кем Полинка? Ой, все время забываю, что вы собаку Варькой назвали. Додумались! Ну, так заходи, а?

Маша положила трубку и облегченно вздохнула. Уборку кухни можно прекратить по уважительной причине и минут на тридцать остановить изнурительную карусель собственных мыслей. Вера сейчас начнет рассказывать о себе, брате Петре, его жене Галине, племяннице Полинке, собаке Варьке, в последнюю очередь о родителях, которые, по ее мнению, впадают в маразм… Маша почти позавидовала такой ясной и полноценной родственной жизни. Правда, тесновато им: Петя с Галей никак не накопят на свою квартиру, живут все в двухкомнатной родителей, те круглый год на даче.

– Сто лет тебя не видела, живем-то далеко, через дом. – Вера вошла в прихожую, улыбающаяся, жизнерадостная. – Да, видно, что у тебя, кроме кофе, ничего нет. Причем, наверное, не первый месяц. Жалко, что ты не в девятнадцатом веке живешь. С такой талией и такой интересной бледностью удобно в обмороки падать, как тогда было модно. Сейчас – нет. В этом пакете киевские котлеты. Практически готовы. Очень даже съедобные. Разогреваются пять минут максимум. Продаются в нашем магазине, до которого тебе три шага. Но, конечно, без вдохновения их не приготовить.

– Это так, – улыбнулась Маша. Она была рада видеть загорелую, круглолицую, полноватую Веру, которая казалась ей всегда уютной и приятной, как теплый домашний хлеб, как живое напоминание о Машиной жизни с родителями, когда и у нее была дружная, любящая семья…

– Ты сиди, я сама приготовлю, – сказала на кухне Вера. – Вижу твой трудовой подвиг: посуда помыта, раковина и плита сверкают. Хвалю. Можешь на сегодня прерваться.

Они поужинали, Маша с удивлением обнаружила, что проголодалась.

– Вкусно. Спасибо тебе.

– Да ладно. Как-нибудь с кулебякой собственного производства к тебе приду. Специально испеку, тайком от своих, а то сожрут тут же. Ты поела?