Ребенок

– Доченька!.. (Я услышала классический всхлип.) Доченька, я тебя поздравляю! Да неужели… Господи, какое же это счастье! Доченька, теперь учись, учись изо всех сил; тебе будет трудно, ты не так подготовлена, как москвичи, но старайся, как только можешь. Ты должна стать человеком, понимаешь? Доченька мне трудно говорить, я так волнуюсь, у тебя деньги бегут за переговоры… Инночка, у тебя сейчас будет много соблазнов: большой город, новые знакомые… Но ты знай свое и бей в одну точку: высшее образование и достойная работа. Муж, дети – это все, конечно, важно, но это все придет, главное для тебя – получить профессию, выйти в люди. Я смешно, конечно, говорю… Но от души, поверь мне! Стань человеком, и все у тебя в жизни будет по-человечески. Доченька, я так за тебя рада!

Теперь мама откровенно плакала в трубку.

– Спасибо, мамочка.

Я вдруг перестала испытывать стыд: мамины напутствия как будто действительно сделали меня студенткой журфака. Ну, пусть я ей по-настоящему стану только через год, но ведь стану же! Мама так радовалась, что я начала радоваться за свое будущее вместе с ней и, как пионер, клясться в верности ее идеалам:

– Я буду учиться как зверь, ты не думай! Я тут всем покажу настоящую журналистику!

– Ну вот и молодец, ну и слава Богу!

– Мам, ты не могла бы мне денег прислать?

– Конечно-конечно! Сколько?

– Ну примерно…

Денежным вопросом мы и закончили разговор. Когда я подъезжала к первому этажу, где должен был поджидать Антон, то чувствовала себя окончательно успокоившейся и твердо стоящей на ногах: денег мама пришлет достаточно, а осенью я обязательно найду подработку. Вопрос же с поступлением на следующий год казался мне почти решенным.

Лифт раздвинул двери, выпуская меня в действительность.

– Ну как? – спросил Антон с чисто спортивным интересом.

– Все нормально, я учусь. Деньги пришлют.

– Класс!

Антон обнял меня за плечи с неожиданной силой. Я поняла, насколько он рад тому, что я остаюсь в Москве.

Мы снова вышли на улицу – к пруду и лежбищу студентов на газоне. Меня подмывал сладкий страх: а что теперь?

– Знаешь что, – мягко начал Антон на обратном пути, – я тебя сейчас немного провожу, а потом поеду домой – мне собираться надо.

– Собираться? Куда?

Я вздрогнула и как будто проснулась.

– Я в поход ухожу на байдарках по Карелии. Мы через пару дней уезжаем, а вещей – вагон и маленькая тележка, и надо все так упаковать, чтоб ни в коем случае не промокло. На одну из лодок заплату будем ставить, у меня чехла на палатку нет – покупать придется… Дел невпроворот. Так что я сейчас поеду, ладно? Ты тут как-нибудь сама разберешься?

– Разберусь, конечно… А когда ты вернешься?

– Недели через три.

Я постаралась взять себя в руки: в конце концов, Антон – просто мой знакомый. Он просто показал мне несколько приемов ушу, накормил конфетами после провала на экзамене и помог с общежитием. Это все. Он не обязан и дальше шагать бок о бок со мной, как бы мне этого ни хотелось.

– А когда я вернусь, то сразу же зайду к тебе, и мы отпразднуем новоселье.

Теперь мы стояли лицом к лицу, и Антон держал меня за обе руки. Он улыбался настолько тепло, что я поверила бы ему, будь он даже просто незнакомцем. И моя улыбка всплыла на губах сама собой.

– Ну, возвращайся. Я куплю шампанского и конфеты «Аленушка».

– И букет не забудь! – мягко сказал Антон, целуя меня на прощание в губы. Легко, но уверенно, осторожно, но без страха. Когда он ушел, я поняла, что буду делать ближайшие три недели: ждать. Радостно и без малейшего сомнения ждать.

Мне казалось, что время совершило лихой кувырок назад, снова сделав меня взволнованной школьницей, ждущей летних каникул. Вот уже скоро они придут, открывая мне выход из гавани на просторы, и в преддверии этого май качает меня, как парусник, на пенных гребнях. Начало самостоятельной жизни в Москве стало для меня настоящей весной, второй в этом году; по крайней мере возбуждение и вдохновение захлестнули меня так, как волны цветения захлестывают в это время землю.

Каждое утро я вырывалась из общежитского корпуса и выруливала на дорогу к метро с уверенностью самолета, идущего на взлет. В метро я не могла спокойно усесться на месте: сначала я проходила весь вагон насквозь, затем стояла у последней двери, нетерпеливо переминаясь, а как только двери открывались, я стремительно выскакивала и перебегала в следующий вагон, чтобы тут же пройти насквозь и его. Я ни у кого не вызывала особого удивления: так из вагона в вагон обычно перебегают очень спешащие люди, которым к моменту остановки обязательно нужно попасть прямо к тому или иному выходу из метро. Ведь никто из посторонних наблюдателей не мог знать, что нужный мне выход будет находиться ровно посредине платформы и что мне ровным счетом незачем выигрывать у времени лишние минуты. На станции «Библиотека имени Ленина» Инну из города Пятигорска никто не ждал, как не ждал ее никто в городе Москве.

Но Москва уже была моей. Я уже ухитрилась захватить себе крошечную, одну миллиардную часть мегаполиса – как если бы я смогла расстелить свое полотенце на переполненном пляже в разгар сезона, – а значит, все море людей, впечатлений и возможностей, составляющее Москву, было моим. День за днем я обходила дозором свои владения, не сожалея ни о едином пройденном метре и ни о едином увиденном клочке пространства. В первый же день, почти испуганно пройдя мимо слишком пестрого, слишком беспорядочного и слишком туристического Василия Блаженного, я свернула налево и случайно набрела на сгрудившийся вблизи набережной рой прелестных маленьких церквушек – настоящий выводок маслят под голым стволом гостиницы «Россия». Потом я на одном дыхании дошла до Котельнической набережной, где меня встретила младшая сестра МГУ – одна из островерхих сталинских высоток. Я внимательно изучила афишу кинотеатра «Иллюзион» – настоящий сборник старых легенд кинематографа – и поняла, что обязательно стану его завсегдатаем. На волне энтузиазма я легко взлетела на Таганский холм и почтительно замерла возле афиши легендарного Театра на Таганке, осознавая, что теперь мне доступно и это. (Конечно, Театр на Таганке уже давно не был легендарным, но в то время мне посчастливилось об этом не знать.)

Первый день прогулок лишь раздразнил мой аппетит. Я выходила повидаться с Москвой ежедневно. Вскоре я перестала ошеломленно вертеть головой по сторонам и начала выбирать любимые уголки, гулять по которым мне было так же уютно, как сидеть на диване с любимой книгой в руках. Большая и Малая Бронные улицы, «тихий центр» близ церкви Большого Вознесения, Гоголевский бульвар и отходящие от него к Садовому кольцу переулки… В этих местах на душе становилось так покойно, словно Москва с широкой улыбкой раскрывала мне свои объятия.

Я не пропускала ни одного встретившегося на пути книжного магазина. Конечно, первым делом я зашла познакомиться с «Библио-глобусом», Домом книги и «Молодой гвардией». Но это были книжные мегаполисы, чересчур громоздкие и равнодушные к случайным гостям. На заповедный уголок я набрела случайно. Выбравшись из «Молодой гвардии» после первого туда визита во взмыленном и полумертвом состоянии, без единой покупки, я буквально столкнулась с глубоко ушедшим в себя человеком, который неторопливо двигался к метро, перелистывая здоровенный том под названием «Осень Средневековья» и явно пребывая в благостном душевном состоянии. На вопрос: «Где вы это купили?» – он охотно показал дорогу, и вскоре я вышла к зданию, которое, по моим понятиям, могло стоять где угодно, только не в центре Москвы: это была настоящая деревянная избушка с крыльцом и скрипучими ступеньками (мне даже показалось, что во дворе был колодезный ворот, а у стены избушки – поленница). Внутри, правда, стоял компьютер, но его я заметила в последнюю очередь. В первую – великое множество книг, которые относились к самым разным областям гуманитарных знаний: «Скоморошество на Руси», «Словарь сюжетов и символов в искусстве», «Демонология эпохи Возрождения»… Объединяло их, видимо, одно – полная противоположность их содержания понятию «ширпотреб». Была там и художественная литература, с которой я никогда доселе не сталкивалась: тоненькие книжки с невыразительными черно-белыми обложками и абсолютно неизвестными авторами. Мне объяснили, что это современный самиздат: авторы, не полюбившиеся издательствам, выпускают себя за свой счет. Один из этих авторов даже сам раздавал свои книги, стоя в дверях. Мне бросилась в глаза и задержала на месте обложка: на ней было удивительно трогательное существо – нечто среднее между ангелом и Карлсоном с беспомощно опущенными руками… или крыльями? Пальцы напоминали перья.

– Возьмите! – безнадежным голосом попросил меня автор, протягивая свой шедевр. Я вскинула глаза и поняла, что на обложке его автопортрет.

Дома, свернувшись на кровати и сделав из настольной лампы подобие бра, я прочла первое стихотворение из «ангельской» книги:

Со мной так резок ветер, снег так сух
И ночь так холодна, что первый встречный,
Казалось бы, уж должен быть теплей…
Вот он идет, он теплоте своей
Единственный, угрюмый, верный сторож.

Я прикрыла книгу и одновременно прикрыла глаза, переполняясь удивительно теплым, светлым и радостным чувством. Ничто так не прекрасно, как собственная удача и благополучие на фоне несчастий другого человека. Моя весна на фоне его морозов. В эту минуту я по-настоящему любила этого автора-ангела с обвисшими крыльями: только он помог мне до конца оценить, как прекрасен мой собственный жребий. А ведь все еще только начинается!

К моменту возвращения Антона я знала центр Москвы едва ли не лучше его.

– Ну, ты даешь! – искренне восхищался он, когда я без умолку рассказывала ему о ставших моими любимыми маршрутах. – Это ж надо столько обойти! У тебя не ноги, а вечный двигатель.

– А сердце – пламенный мотор! – согласилась я, прижимаясь к нему покрепче. Я была безумно счастлива его возвращению и буквально парила рядом, обнимая его согнутую в локте руку, когда мы шли по общежитским коридорам и лестницам.

Антону явно было не трудно нести меня буквально на руках – мускулов у него, похоже, еще прибавилось. И вообще, он выглядел так, что плакаты с его изображением было впору развешивать в школах под лозунгом: «Дети, пейте морковный сок!»

Он постучался утром, часов в десять, когда я только умывалась, и я открыла дверь растрепанная, в халате, наскоро возя по лицу полотенцем и думая, что мне предстоит встреча с комендантшей. И увидела перед собой букет, бутылку шампанского и коробку конфет. И вместо того чтобы воскликнуть «Ну, с возвращением!», мне захотелось мгновенно вскочить на кровать и прыгать на ней от счастья до тех пор, пока не откажут ноги.

Я молча впустила Антона и молча обняла, не смущаясь тем, что проявляю инициативу. Я не могла не обнять его так же, как не могла бы не сказать при встрече «Здравствуйте!» кому-нибудь другому.

– А ты отлично выглядишь! – пропел Антон своим «кошачьим» голосом. Мне показалось, что он это почти промурлыкал.

– В этом? – Я расхохоталась, разводя полы своего халата.

– Можешь снять – будешь выглядеть еще лучше.

Я смеялась, опуская лицо.

Мы выпили по полстакана шампанского за его возвращение, и Антон предложил сходить позавтракать. В столовой, где было на редкость пустынно и нам никто не мог помешать, он достал толстенную стопку фотографий и принялся рассказывать о своем походе. Я шумно восторгалась божественно-суровым Ладожским озером, восхищенно качала головой, слушая о ночевках под грозовым небом на каменных островках, завистливо вздыхала, узнавая о том, насколько сроднились все участники похода от совместно пережитых тревог, и чувствовала только одно: счастливое успокоение. Я больше не была одна на чужой планете – за мной вернулся родной космический корабль. Вернее, за мной наконец-то пришел папа и забрал меня домой из детского сада.

У меня по-прежнему не было в Москве никого, кроме Антона (чемодан был уже распакован и не мог претендовать на статус друга). В общежитии летом пустынно, а больше мне негде было заводить знакомства. Да я и не очень к этому стремилась, я ждала, когда вернется Антон и возьмет мою жизнь в свои руки.