Сарматские хроники. Бежать нельзя остаться

– Пранг!!! – сама особо не понимая, почему назвала его так коротко, Аглая сорвалась с места, за мгновение преодолев пару метров, которые их разделяли.

Уже не в силах сдержать накатившие чувства, она обвила шею воина руками и приникла поцелуем к его сухим обветренным губам. Он растерялся лишь на секунду, а потом, обхватив за талию, что есть силы прижал девушку к себе, отвечая на поцелуй.

– Пранг! Пожалуйста… Будь осторожен… Катиар… Он подлость задумал… Бой не будет честным… , – шептала Аглая, прижимаясь к сармату всем телом и беспрерывно поглаживая кончиками пальцев его лицо, шею, плечи…

– Я выиграю бой… Всё будет хорошо! – эти слова звучали в её ушах ещё долго после его ухода…

***

…Осеннюю ночь разрезал свет множества факелов, и пятно света резко контрастировало с убегавшей во все стороны прочь густой темнотой. Тревожно звучал хор примитивных музыкальных инструментов, сопровождавший действо. Захватывало зрелище, затягивало и не выпускало, заставляя забыть и отринуть всё, что было вне освещённого круга у подножия высокой кучи хвороста с воткнутым мечом, лезвие которого зловеще поблескивало сейчас в факельном свете.

Арес… Кровавый бог древних скифов, взятый в покровители их потомками – воинственным племенем сарматов… «Видала меч в хворосте посреди становища? Вот то их главный бог и есть! Арес… Бог войны вероломной да убийства…», – вспомнились слова Радомира. Меч… Чушь какая! Аглая всегда думала, что древних богов изображали в виде статуи или какого-нибудь идола… Впрочем, для бога войны меч – самое то!…

Стоя на ватных ногах среди жителей становища, она тяжело дышала, с трудом проталкивая в лёгкие прохладный ночной воздух с примесью тягучего факельного дыма, и как в тумане смотрела на происходящее – на взбудораженную предстоящей схваткой толпу, на факелы, на Ятрагора, маячившего рядом с «олицетворением» древнего бога…

Две фигуры сейчас приковывали внимание всех обитателей пустоши. Две фигуры, которые вот-вот сойдутся в адской пляске смертельного поединка. Несгибаема воля Ареса – в живых останется только один, сильнейший…

Противники, обнажённые до пояса и вооружённые лишь ритуальными, причудливо изогнутыми костяными ножами, что вручил им старый жрец, творя какие-то древние заклинания, молча обменялись взглядами, полными ненависти, а потом прошлись вдоль толпы зрителей – каждый в свою сторону. В какой-то момент глаза Аглаи и Майпранга встретились. На миг ей почудилось, что всё вокруг смолкло – и нарастающие крики «болельщиков», и незатейливое «музыкальное сопровождение»… Словно надавила на уши тяжёлая тишина, в которой сармат сдержанно кивнул и ободряюще улыбнулся, а сердце Аглаи сжалось в болезненный комок…

Она и не заметила, с какого мимолётного толчка начался поединок, мгновенно утонув в магическом водовороте движений противников, которые зачаровывали, не давая отвести взгляд. Древний бой, овеянный магией… Может, прав был Радомир, когда пытался убедить её в колдовстве воинов-волков? Во всяком случае, никакого разумного объяснения мрачному великолепию действа, что разворачивалось у неё на глазах, у Аглаи не было…

…Два искусных бойца, один из которых брал мощью и опытом, а другой – виртуозной ловкостью и быстротой, сходились в бешеном водовороте выпадов и подкатов. Градом сыпались с обеих сторон удары, каждый из которых мог стать роковым, смертельным. Сходились клинки меж собой с глухим необычным звуком. Это для войны во славу Ареса – железные мечи, а ритуальные ножи – костяные, в память о древних предках, не знавших железа, но уже тогда, в почти забытые времена, покрытые пеплом да степной пылью, слывших умелыми воинами, не знавшими поражений…

Заметный перевес довольно быстро оказался на стороне молодого волка. Майпранг одолевал Катиара молниеносной быстротой выверенных движений, бесшабашным напором лихости и безупречного мастерства, отшлифованного годами тренировок. Казалось, сама Смерть угнездилась на кончике его клинка, устав соперничать с молодым сарматом и безнадёжно проиграв… Уже тяжело дышал вожак, уже пропускал удар за ударом, уступая силе противника, помноженной на ненависть и жажду мести.

Резкий выпад, захват – и вот он уже стоит на коленях, а разоруживший его волк поднял оба клинка вверх под вой и крики толпы, зачарованной кровавым зрелищем. Казалось, ещё миг, и всё будет кончено, но недооценил молодой воин своего противника. Опьянённый жаром схватки и скорой победой, потерял Майпранг всего лишь мгновение, потому и не заметил коварное движение вожака, потянувшего из-за голенища сапога припрятанный узкий клинок…

Удивление мелькнуло в его глазах, и выступила на губах кровь, когда осмелевший Катиар нанёс удар, и ещё, и ещё… Уже почти одолев врага, проследил вожак за его потухающим взглядом, и увидел среди толпы фигурку в несуразном тёмно-красном одеянии, в серо-зелёных глазах которой стояли слёзы…

…Как и когда между Майпрангом и этой пришлой девкой возникла и окрепла незримая связь, Катиар не знал. Не знал и знать не хотел, кожей чувствуя невидимые нити, все дни не дававшие ему покоя. За что они достались этому щенку? За какие такие заслуги??? Размышлять на эту тему Катиар не собирался. Но прежде, чем завершить кровавый ритуал и вспороть противнику горло, пока теплилась в том хоть искра жизни, вознамерился оборвать эти нити раз и навсегда. Выпустив из рук окровавленное ослабевшее тело, Катиар шагнул к Аглае…

…Не успел… Не предвидел… Почему?!… Она же предупреждала… Сквозь кровавую пелену, вставшую перед глазами, в каком-то жутком оцепенении смотрел Майпранг, как грязные руки Катиара грубо хватают девушку за шею и волосы, как не сдерживая торжества, впивается вожак гнусным поцелуем в её губы, и как с перекошенным от злобы лицом бьёт наотмашь, почувствовав на языке острые зубы Аглаи…

Потемнело в глазах волка от ярости и гнева, в голове шумело, и бились в ушах беспрестанно бешеные молоточки… И поднялся Майпранг, и зажимая рукой рану, теряя кровь и последние силы, двинулся к тому, кто посмел поднять руку на хрупкую надежду, робко зародившуюся в его душе…

Не ожидал Катиар нападения. Не сомневался он уже в своей победе и лишь хотел продлить агонию молодого воина, усилив его муки, насколько это было возможно. Поэтому последний бросок Майпранга он даже не успел увидеть, а только почувствовал, как вонзается горячее жало клинка в его плоть, и ещё, и ещё…

Но не хотел вожак уходить к Аресу в одиночестве. И уже зная, что умирает, занёс руку с костяным ножом для последнего рокового удара, чтобы забрать ненавистного щенка с собой. Не видел этого Майпранг, без сил ничком лежавший на земле. Не увидел он и того, как бросилась Аглая между ним и Катиаром, закрывая и принимая удар на себя…

«Табити!» – выдохнула толпа непонятное слово, а потом над пустошью повисла тишина. Слышно было, как потрескивает, чадя, один из факелов. Оцепенели на мгновение видавшие виды волки, бесстрашные воины, видя, как хрупкая женская фигурка падает на лежащего на земле Майпранга, мешая свою и его кровь. Как испускает последний вздох поверженный Катиар. И как ударяет посохом старый жрец:

– Боги сделали свой выбор!…

Будто пробудились в один миг ото сна сарматы, засуетились, оттаскивая куда-то в темноту тело Катиара, Ятрагор же склонился над Майпрангом и приложил руку к его груди:

– Жив! В шатёр его, быстро!!!

Воины поспешили, бережно и аккуратно перенося раненого. За ними, размазывая по лицу кровь и слёзы, ковыляла Аглая, поддерживаемая Оргой. Ятрагор только быстрый взгляд бросил на её ранение, а потом немедленно занялся молодым волком…

…Спасла, видимо, природная везучесть. Неуклюже свалившись мешком, Аглая умудрилась заслонить Майпранга собой, а вот Катиар такого дикого манёвра с её стороны никак не ожидал! Острый клинок, вскользь пройдя вдоль ключицы девушки, лишь чуть коснулся плеча молодого воина, а потом выпал из ослабевших пальцев бывшего вожака.

И сейчас «героиню дня» колотило, как в лихорадке, пока Орга волокла её прочь от залитой кровью арены битвы. Волнуясь, сарматка, как всегда, напрочь забывала русские слова, а потому беспрерывно лопотала что-то успокаивающе на своём наречии, обнимая и поддерживая Аглаю…

…А в шатре уже вовсю кипела работа. Пока пара помощников хлопотала над Майпрангом, смывая кровь и грязь с израненного тела, Ятрагор колдовал над зельем, обязанным поддержать уходящие силы молодого сармата. Раны рваные, да глубокие, много крови потеряно, не ушить такие – жизнь по каплям уйти может. А ушить, все лоскуты кожи воедино собрав, – большое умение требуется!…

– Дай я сделаю, Ятрагор!

Жрец недоумённо поднял глаза на руку Аглаи, протянутую за иглой.

– Дай я зашью, я умею…

Там, в её «прежней» жизни коллеги в больнице подшучивали, что Аглая не шьёт, а чуть ли не крестиком вышивает. К сложным операциям её пока не допускали, а вот шить – пожалуйста! Вот и шила она, самозабвенно и мастерски доведя это до своеобразного искусства. И сейчас это искусство могло пригодиться!

Секунду помедлив, Ятрагор утвердительно кивнул. Влив в рот Аглае пару глотков какого-то снадобья и быстро соорудив что-то наподобие повязки на её ключицу, жрец подпустил её к раненому воину. Стиснув зубы и стараясь не смотреть на бледное лицо Майпранга, Аглая уверенно орудовала иглой, ушивая послойно повреждённые сосуды, мышцы, кожу, и стараясь не думать вожделенно о хорошеньком курсе антибиотиков. Да-а… От перитонита в эти далёкие времена погибали, наверняка, немногим меньше, чем от вражеского клинка. Оставалось уповать на чудодейственные целебные отвары Ятрагора и сомнительную помощь местных богов…

Скоро в шатре наступила тишина. Выставив на улицу всех добровольных помощников, жрец более пристально осмотрел рану Аглаи, собственноручно наложил пару-тройку стежков кривой иглой устрашающего вида и, заставив девушку выпить очередную порцию целебного зелья, попытался прогнать её спать. Однако встретившись с умоляющим серо-зелёным взглядом, осёкся и, отведя глаза в сторону, молча вышел наружу…

…Долго стая пребывала в тревоге и волнении. Долго волки старались обходить стороной шатёр, где шла борьба между Жизнью и Смертью, и осунувшегося Ятрагора, принимавшего в этой борьбе самое непосредственное участие. Наконец, к вечеру десятого дня, откинув полог, вышел жрец к толпе собравшихся молчаливых сарматов и возвестил:

– Жив вожак! Значит, и стае жить!…

***

…Солнечный луч щекотал его веки. Какое забытое ощущение!… Когда он видел солнце последний раз?… Давно…

Открывать глаза не хотелось. Хотелось вот так лежать в мягком тепле и, ни о чём не заботясь, ловить на лице солнечные блики… Но рядом было нечто, что мешало полностью расслабиться. Нечто возилось и периодически тяжко вздыхало.

Майпранг открыл один глаз, потом второй. Возня рядом мгновенно прекратилась. Нечто шумно выдохнуло и замерло. С неохотой повернув голову, сармат встретился взглядом с круглыми, как плошки, серо-зелёными глазами. Внезапно ему стало весело – вспомнился лес, скала и первая встреча. Когда это было?… Давно… ТАК таращить глаза мог только один человек. И этот человек был сейчас рядом с ним!

В голове завертелась карусель ярких картинок: море, поединок, Катиар, ослепляющая белая вспышка от внезапной резкой боли, грязный кулак, наотмашь бьющий Аглаю в лицо, последний нечеловеческий рывок и чьи-то умелые руки, споро зашивающие его окровавленный бок… Майпранг прикрыл глаза.

– Сколько времени я…

– Десять дней. Полторы седмицы по-вашему, – голос Аглаи чуть заметно подрагивал.

Он потрогал повязку на груди – сухая. Потом вновь перевёл взгляд на девушку – бросились в глаза заострившиеся черты лица. Из-под расстёгнутого воротника льняной рубахи был виден свежий шрам.

– Что это? – волк указал взглядом.

Аглая заметно смутилась:

– Так… Зацепило…

Она наспех пыталась застегнуть воротник.

– Что зацепило? – Майпранг с усилием поднял руку и сжал её ладонь.

Во-первых, не нравилось, что она что-то скрывает. А во-вторых… не хотелось видеть застёгнутый воротник рубахи. Хотелось… Так, сейчас точно не до этого!