Пища Мастеров

III. Демоны

Женя занимал большую часть моих мыслей в обоих мирах – мне все в нем нравилось: и веселые морщинки у глаз, и печальная складка у губ, и взгляд его – острый с хитрецой, и манера говорить – поэтичная, и профиль – нос чуть длинноватый, и походка легкая, бесшумная, и форма пальцев, и запах – все было замечательно. В реале я бездумно водила карандашом по бумаге и Женино имя появлялось на листке многократно – то прямыми угловатыми буквами, то круглыми с завитушками…

Я приняла как факт, что в одном мире нельзя иметь все, а если можно, то недолго. Мне так надоело сдерживаться и притворяться в реале, что сейчас я упивалась свободой чувств и тем дивным состоянием, когда не идешь к нему, а летишь, ног под собой не чувствуя. Нам с Женей так хорошо было вместе, что не хотелось выходить в город. Лежать рядом, тесно прижавшись, говорить друг с другом на языке эмоций было интереснее, чем изучать новый мир, неожиданно доставшийся в подарок.

Кроме местного хода времени и демонов, все казалось обычным. Город был зеленым и благоустроенном, но ничем особым не отличался. Улицы, дома, магазины, аптеки, кафе и парки – все как в других городах. И квартира с ее дряхлой утварью была сверхобыкновенной: одна конфорка газовой плиты барахлила, форточка скрипела и почти отваливалась, старый холодильник шумно дребезжал, чайник чуть не сгорел в тот день, как в реале – это был самый обыкновенный чайник. Большой одежный шкаф был забит какими-то вещами, по всей вероятности, нашими, но самыми обыкновенными – ни рассматривать, ни примерять их не хотелось.

Тем не менее второй день блаженства оказался последним. С утра Женя предлагал покататься на лодке, но я отказалась – не хотела выходить из дома. Он порывался заняться благоустройством квартиры, хотел купить краску и инструменты, но так и не смог от меня оторваться. Выбежал, правда, в магазин за продуктами, пока я была в душе. А прибежав, поставил пакет с продуктами на пол и кинулся ко мне так, будто мы давно не виделись.

Ах, какой день был! Рук разжать и насмотреться друг на друга не могли. Валялись на старой кровати с железной спинкой, худой матрас все время сползал вбок, старые пружины скрипели нещадно… Поздним вечером Женя убаюкивал меня, напевая что-то, гладил по волосам, зарывался в них лицом. Засыпая, я думала, что ближе его у меня никого нет. Но он зачем-то упомянул, что Оксана к нему переехала в реале. И только Женя уснул, появился Рефф. В Демонете он казался выше ростом, гораздо толще, вместо рук у него были перепончатые лапы. Демон ревности обложил меня в двух мирах одновременно и даже просочился во сны. А на рассвете, когда Женя еще спал, я выглянула в окно – Рефф стоял во дворе. Он поманил меня и я… решила пройтись – я всегда так делаю, чтобы успокоиться или обдумать что-нибудь.

И пока я шла по улице Роз по направлению к парку и глубоко дышала, пытаясь успокоиться, Рефф бежал следом как собачонка. Редкие прохожие оглядывались на нас, в их глазах мелькало сочувствие. Тогда я ускорила шаг, Рефф отстал, но вновь появился в конце пустынной аллеи полностью трансформировавшись в зеленого ящера. Он засвистел мне на ухо: «Казадор сейчас в реале со своей невестой целуется. Он ей в глаза глядит, руку на талию кладет, а потом… Ну давай, представь их вместе».

Мысли от его слов становились тяжелыми, вязкими и ядовито-зелеными.«Ее зовут Оксана, они скоро поженятся, она перейдет на его фамилию, у них будут дети… А ты кто? Тайная женщина из другого мира…»

Рефф придвигается ближе и кладет перепончатую лапу мне на грудь и от его прикосновения холод ледяной разливается по телу. В ушах звон, во рту горечь, в висках стук, пелена глаза застилает, и мука, мука такая…«Они знакомы много лет, их многое связывает. Она, наверно, знает про Демонет». Не хочу чтобы знала, не хочу!

А что если спросить его прямо: с кем из нас ему лучше? О ком он думает в момент пробуждения – самый честный из всех моментов? Нет, Женя, ты должен думать обо мне, слышишь? Ты должен быть только моим! Я не могу делить тебя ни с кем. Я мучаюсь от того, что ты касаешься ее, спишь с ней в реале… Рефф… Рееефффф…

«Он-то к мужу тебя не ревнует, ты мужа не любишь. А он, видите ли, каким-то образом обеих любить ухитряется, каждую по-своему», – шепчет Рефф. И тут появляется Горр. «Такую, как ты, на руках носить надо! А хочешь, мы устроим так, что он глаз от тебя отвести не сможет? Он оценит, наконец, по заслугам твою красоту. Поймет, что все тебя хотят, аж слюни пускают, а ты хочешь только его. Покажи ему, как мужчины тебя хотят. И тогда он поймет, что ты – подарок судьбы, о котором каждый мужчина мечтает тайно. Нам это не трудно вовсе. Соглашайся, куколка, в Демонете много чего можно устроить».

***

Когда я вернулась с утренней прогулки, Женя лепил вареники с маком – накануне купил все необходимое. Я, конечно, не удержалась и спросила, лепит ли он для нее вареники тоже, говорит ли ей те же слова, что и мне, и, наконец, сравнивает ли нас в постели. Он ответил честно:

– Послушай, милая моя, ты нужна мне, очень нужна! Таких, как ты – нет больше на свете. Но я не откажусь ради тебя ни от реальной женщины, ни от дела своего, которому мы с Оксаной всю жизнь посвятили. А ты должна это понять и принять.

– Она что, тоже казадор?

– Нет еще, но на пути к этому.

Я сделала вид, что приняла его ответ и он успокоился. Он ничего не заподозрил, когда я сказала, что хочу пойти на шоу экзотического танца, афиши которого увидела во время утренней прогулки. Он знал, что я беру уроки танца живота – для удовольствия и поддержания формы.

Клуб «Демоник» снаружи – мало примечательное одноэтажное серое здание, а изнутри раскрашен так, будто сумасшедший художник лил ведра разноцветных красок на стены. В дешевых пластиковых вазах – пыльные искусственные цветы. Зал довольно большой, неуютный и накурено так, что я начинаю кашлять. Музыка из хриплых динамиков слишком громкaя. В зале несколько молодых парочек, но в основном, мужчины разных возрастов – ну да, кому еще интересно смотреть на экзотических танцовщиц.

Заметив в зале демонов, Женя слегка напрягся. Когда я заказала коньяк, он удивился – еще вчера я просила его экономить демонеты. Я сказала, что иду в туалет, остановилась у стойки и выпила вторую порцию коньяка. В этот момент в зале погасили свет. На сцену вышли две девицы. Одна показалась мне неуклюжей, ступала тяжело, другая двигалась легче, но выглядела уж слишком вульгарно. Мастерства им явно не хватало – обе делали неприличные телодвижения под тягучую восточную мелодию. Впрочем, мужчины в зале одобрительно крякали.

По инструкции Реффа и Горра, я нашла за кулисами некую Лесс и попросила подобрать для меня подходящий наряд. Лесс оказалась невысокой сладкоголосой и крайне услужливой женщиной. На поясе у нее болталась связка ключей, через плечо перекинут сантиметр, передник был утыкан булавками, а из карманов торчали разноцветные бантики и ленточки. Она подобрала мне костюм гаремной красавицы – цвета темнеющего неба, расшитый блестками, со звенящими подвесками в виде луны и звезд. Лицо закрыла вуалью так, чтобы только глаза были видны, прикрепила к головному обручу шаль, растрепала кудри, и даже подвела мне глаза черным карандашом. Оглядела меня, всплеснула руками и воскликнула: «Ну, красавица!» – меня это очень приободрило. Она посоветовала немного разогреться перед выступлением, и попросила вернуть наряд после. Но вернуть не удалось…

Все голоса мгновенно смолкли, когда я вышла на сцену – слышен был только звон моих подвесок. Мысль удрать мелькнула, как только я ощутила на себе сотни мужских глаз – они буквально электризовали пространство в оглушающей тишине. Но тут кто-то заорал: «Ого! Не девка для вас танцевать будет, а царица!» И я осталась. Возле сцены увидела Ахха – возможно, это он крикнул.

Еще в школе меня учили выбирать в аудитории одного зрителя и представлять себе, что выступаешь только для него. Я искала глазами Женю, но не нашла – свет стал медленно гаснуть. Луч прожектора, побродив по залу, осветил столик с юной парой – худенькая девчонка в джинсах держала за руку долговязого светловолосого паренька. Она заглядывала ему в глаза, но он смотрел на меня как завороженный. Я послала ему воздушный поцелуй. Музыка меня успокоила – это была одна из тех мелодий, что часто включала Кэти, бывшая танцовщица кабаре, мой учитель в классе танца живота. «Дамы, рассмейтесь своим страхам в лицо, проведите руками по телу, изогнитесь, отбросьте все проблемы и переживания. Есть только вы и музыка, слушайте ее, слушайте! Повинуйтесь ей!» – часто говорила Кэти на уроках.

Музыка – моя союзница, она заполнила пустоту и окутала меня защитной пеленой. Я начала танец с четких отточенных движений – я изгибалась и качала бедрами, то приближаясь к краю сцены, то отдаляясь от нее. Когда я подняла вуаль и отбросила в сторону полупрозрачную шаль, зал пришел в возбуждение. Раздался кашель, возгласы, недвусмысленные предложения и даже стоны – это придало мне уверенности. «Вот посмотри, Женя, как все меня хотят! Они мысленно меня уже раздели, горла у них пересохли от волнения и желания, но они забыли про свое пиво. А я танцую только для тебя, для тебя одного!» – думала я, но смотрела при этом на того же светловолосого паренька.

Внезапно мелодия ускорилась, в ней появился звон, странный скрежет и визги – в этот момент я потеряла всякий страх. Наэлектризованная вожделением зала, я двигалась все быстрее, все раскованнее, мои движения становились все более чувственными. И тут я увидела Женю – он пробирался к сцене, расталкивая присутствующих и опрокидывая столики. Какие-то люди преградили ему путь. Дальнейшее было как в тумане.

Я медленно расстегиваю лиф – он падает мне под ноги, и, кружась, спускаюсь в зал. Передо мной все расступаются. Изгибаясь в танце, я приближаюсь прямо к Жене, сбрасывая по дороге пышную юбку. Луч прожектора следует за мной, слегка подрагивая, будто у осветителя трясутся руки. Музыка ускоряется, мой танец перерастает в неистовую, почти бешеную пляску. На мне остались только синие трусики с золотыми блестками. Все же я добилась своего: сейчас он видит только меня! Он думает только обо мне! И я постараюсь продлить этот момент! А после демоны научат меня остальному. Он забудет о ней, забудет!

Музыка грохочет так, что хочется заткнуть уши. Женя что-то шепчет или кричит – уже не имеет значения. Я приближаюсь к нему, развязывая по дороге тесемки на трусиках. Я добьюсь своего, мой любимый, ты сейчас поцелуешь меня при всех, и почувствуешь, как все умирают от зависти. Трусики падают на пол, я переступаю через них… И в этот момент обрывается музыка, и вспыхивает свет. Зрители будто пробуждаются от гипнотического сна, а я вдруг пугаюсь так, что у меня подкашиваются ноги. Страх рождается где-то в области солнечного сплетения и тошнотворной волной подкатывает к горлу. Женя подхватывает меня, стаскивает с себя рубашку, накидывает ее мне на плечи и тащит вон из зала. Затем сообразив, что я на бегу сверкаю голой задницей – рубашка слишком коротка – хватает меня на руки и уносит прочь. Я обвиваю его шею руками и прячу лицо у него на груди. Возможно, я вытворяла все это именно ради этой минуты. Из-за его плеча я вижу, как чья-то рука поднимает с пола шаль, юбку и другие части костюма…

Женя толкает ногой первую попавшуюся на пути дверь и мы оказываемся в полутемной комнате. Я оглядываюсь: вокруг разбросаны стулья, ведра, швабра, мешки, банки с краской и другая хозяйственная утварь. Он опускает меня на стул и кидается к двери, чтобы ее захлопнуть, но не успевает – дверь распахивается со ржавым скрипом. Я вижу за дверью того светловолосого паренька, что все это время стоял у сцены, а за ним несколько нехороших лиц. Парень держит в руках части моего костюма. Он что-то говорит, но из-за громких возгласов и хохота толпящихся за дверью мужчин я не могу разобрать слов.

Мой страх переходит в ужас – леденеют ноги и зубы выбивают мелкую дрожь. Я плохо понимаю происходящее. Я сижу на грубо сколоченном деревянном стуле в одной Жениной рубашке на голое тело. Как во сне я слышу Женин трехэтажный мат. Он выхватывает костюм из рук молодого человека, швыряет его мне, и вновь пытается закрыть дверь, напирая на нее всем телом. Ему это опять не удается из-за мощного натиска с другой стороны. Я вижу как он толкает кого-то в грудь, отбрасывая от двери, слышу чей-то возмущенный возглас и звук шлепнувшегося тяжелого тела, и, наконец, дверь поддается. Щелчок – и дверь на щеколде.

– Быстрее одевайся! – кричит он.

Я едва успеваю натянуть юбку, он подталкивает меня к окну, распахивает его настежь и сам прыгает. Я в нерешительности останавливаюсь.

– Ну!

Я лезу на подоконник и смотрю вниз… высоко… первый этаж, но высоко все же…

– Ну же!

– Я могу сломать себе что-нибудь.

– Я тебя поймаю. Ну, быстрее же!

Я все еще не решаюсь.

– Страшно!

– А голяком в зале скакать не страшно?

– Не могу, Женя!

– А к групповухе подключиться сможешь сейчас?

Я вспоминаю красные потные рожи за дверью, зажмуриваюсь и прыгаю в пустоту. Секунда – и я в его объятиях. Он хватает меня за руку и увлекает в темноту. Вид у нас совершенно нелепый: я растрепанная, но в золотом обруче, босиком, в светлой мужской рубашке на голое тело и длинной полупрозрачной юбке с подвесками – они нелепо звенят на ходу. Женя в белых брюках, голый до пояса – он не носит маек. Мы несемся что есть силы по парковой аллее, ведущей на улицу Роз. Ужасно неудобно бегать без лифчика.

Несколько часов назад здесь было светло и солнечно. Мы шли по парковой аллее, держась за руки, и так светились, что нам улыбались прохожие. На мне было светлое элегантное платье с веселым летним узором. А возвращаемся в кромешной тьме. Я босая, в измятой длинной юбке и мужской рубашке, ноги мокрые от вечерней росы. Да еще и хромаю от усталости и дрожу от нервного напряжения, а тело ноет, будто меня долго били.

Тьма отступает в свете фонарей. Отсюда уже рукой подать до переулка Тамбыло. Я упрашиваю его остановиться хоть на минуту, перевести дух. Погони не видно, страха больше нет, мне смешно и радостно. Женя утирает пот со лба и рассматривает ссадины на руках, полученные в борьбе с дверью. Я заглядываю ему в глаза.

– Ну что, Женя? Понравился танец? Расскажи…

– Сейчас расскажу!

Он вдруг отвешивает мне звонкую оплеуху. Я хватаюсь за щеку:

– Ты что?!

Ответом мне служит другая оплеуха, от которой я теряю равновесие и падаю на мокрую траву. Мне ни капельки не обидно – эти пощечины всего лишь свидетельство нервного напряжения и страха за меня. Я пытаюсь встать, но он не позволяет мне подняться, и расстегивает брюки.

***

Дома я яростно терла себя мочалкой, смывая события этого вечера. А он не мог дождаться когда я выйду из ванной – открыл дверь, поднял мои руки над головой, насадил на себя прямо в душевой кабинке, под теплыми струями воды. После чего напоил меня горячим чаем, к разбитой губе приложил лед, уложил в кровать, укрыл и стал говорить.