Сказочная жизнь

Через пару дней после этого визита позвонил молодой помощник Григория Семёновича, и с тревогой в голосе сообщил, что из Испании пришло известие о некоем господине, который заявил права на отцовство и, соответственно, на наследство. Можно ли опротестовать экспертизу? Или стоит договориться заранее и что-то выгадать? Белла ответила, что ни о чём с ним договориться не удастся, и пусть всё идёт своим чередом. И да, ни признавать, ни отрицать его отцовство мы не будем. Скажите, что зачатие произошло от анонимного донора.

А ещё через неделю он перезвонил и сообщил, что тест на отцовство не подтвердился. У претендента был нервный срыв, он там в офисе на всех бросался и требовал ещё одной экспертизы.

– Ну, это не наше дело. Нам главное, что казну делить не надо, – спокойно ответила Белла и простилась с ним.

Она рухнула на кровать и закрыла руками лицо. Потом представила себе этих претендентов, Диму с мамой, и захохотала. Потом встала, подошла к кроваткам и сказала, всхлипывая:

– Сыночки, а ведь я вас Максимовичами записала для благозвучия и по приколу. И ещё потому что надеялась, что Денисов меня, несмотря на ваше наличие, через четыре года на север в царство Снежной королевы позовёт, и мы будем жить вчетвером. Сообщать ему о вас не стоит, побережём отцовское сердце, а то ещё в побег сорвётся. А интересно, что это было, медицинское чудо или наглый подлог Людмилы Кирилловны? Не знаю, как вы, а я ставлю на даму!

С сердца большой булыжник упал. Спасибо фее за подарки, хоть крови на них немало потрачено!

Витязь в шкурке Царевны-лягушки

Прорезался следователь по делу Резниковой. Позвонил с целью выяснить, на каком расстоянии Белла от места регистрации. Белла, оглянувшись по сторонам, весело ответила, что не более километра и вообще, стоит напротив его конторы. Потом, опомнившись, сказала, что, вероятно, в деле значится её прежний адрес, а она уже год как продала старую квартиру и теперь живёт на другой стороне той же улицы.

– Я сейчас еду на службу, буду минут через десять, – сказал он. – Может, дождётесь без формальностей?

– Ну ладно…

Она перезвонила Оле, уже возвращающейся с занятий, и попросила сойти с автобуса на остановку раньше, чтобы забрать у неё коляску. Но раньше она столкнулась с тем, кто её вызвал. Он вышел из автомобиля, увидел её с коляской и пошёл навстречу:

– Это ваши? Ох, получается, я на вас по трубе бурчал, когда вы в положении были? Простите бога ради!

Словно совсем другой человек, даже удивительно! Спросил, можно ли поглядеть, охнул, что такие маленькие. В это время автобус подошёл к остановке, вышла из него Оля, следом за ней шла пожилая женщина, показавшаяся Белле знакомой. А женщина сверлила их взглядом и остановилась, подойдя ближе. И Белла сообразила, что это соседка Резниковой, которая обвиняла её в убийстве. Увидев эту женщину, следователь опять начал извиняться, что пригласил Беллу тогда, когда вызвана ещё одна свидетельница. Но позвал он обеих с одной целью, просмотреть фотографии с улицы в день преступления, поэтому не будет большого вреда, если женщины будут разглядывать их одновременно.

Оля повезла коляску домой, а остальные пошли смотреть картинки.

Следователь взял со стола стопку листов с распечатками изображений с уличных камер и пробормотал, что пригласил их в качестве свидетелей, чаще всего встречавшихся с жертвой в последний месяц её жизни и поэтому лучше всего знающих тех, кто посещал её дом. Он попросил внимательно посмотреть на фотографии и поискать среди них знакомые лица. Потом на глазок разделил пачку пополам и протянул им.

Белла просматривала их довольно быстро, потому что за тот десяток с небольшим раз, что побывала в доме Веры Фёдоровны, она едва ли встретила много людей. В результате она отложила из своей пачки три фотографии:

– Вот Зюкина. Больше знакомых я не нашла.

Следователь кивнул, приняв бумаги назад и устремил взгляд на соседку Резниковой, которая долго доставала очки, протирала их, а потом медленно перебирала свою часть фотографий. В результате она выбрала несколько изображений и выложила их перед следователем: вот соседи из нашего дома такие-то, вот старичок из дома напротив, не знаю, как его там, вот продавщицы из магазина белорусских товаров, вот женщина, которую я несколько раз видела в нашем подъезде. Указанная последней и была Зюкина. Потом он подал ей Беллину часть, а Белле передал просмотренные соседкой.

Белла быстро листала фотографии, откидывая те, что с Зюкиной, и уже почти закончила просмотр, когда соседка с торжеством воскликнула: «Вот!» Она подняла голову и увидела, что та с торжеством тычет в неё пальцем. Следователь вскочил, обошёл её и посмотрел через плечо.

– Нет, это не она, – взял со стола лупу и положил перед ней. – Посмотрите на волосы.

Соседка поводила лупой по фотографии:

– Да, другие. Но как похожа фигурой! И плащ.

Белла тоже встала и обошла стол. На фотографии спиной к камере делала широкий шаг хрупкая блондинка. Фигура, наверное, похожа, длина волос тоже, но волосы прямые.

– Вы решили, что это я? Так может, вы в тот день в половине второго её видели?

– Да, наверное, – растерянно сказала соседка.

– Досмотрите фотографии до конца и, если ещё встретите её, откладывайте, – оживился следователь. – А я эту стопку ещё раз пересмотрю.

Четыре фотографии легли на стол перед следователем. Он разложил их по времени, потом перекинул Белле:

– Вы точно её никогда не видели?

– Ну, похожа ведь, – жалобно сказала соседка. – И плащ…

– Плащ немного похож на мой, да, – согласилась Белла. – Он у меня тогда новый был, я его на рынке покупала. Только у меня погончики и кокетка отлипная. А у неё кокетка пристроченная и погончиков нет. Брендовая вещь… чёрт!

– Что?

Белла вспомнила, что видела этот плащ и даже подходила к стоянке у церковных ворот, чтобы его разглядеть поближе.

– Я видела эту блондинку на кладбище в день похорон Веры Фёдоровны.

– Похороны!

Следователь сел за компьютер и включил видеозапись. Женщины встали за ним и тоже уставились на экран:

– Точно она!

– Спасибо вам за помощь, – сказал он, сворачивая изображение.

– Кто она? Жена Резникова? – спросила Белла.

– Ты что, совсем непохожа, – возмутилась соседка. – Жене за пятьдесят, и веса в ней лишнего килограмм десять. И в рыжий цвет крашена. Я сама на кладбище не была, но и её что-то не видно на съёмке.

– Она не была, отговорилась, что к зубному надо, – ответил ей следователь. – Дамы, спасибо вам за неоценимую помощь. Присядьте, сейчас распечатаю ваши показания и пропуски подпишу.

Больше ничего он им существенного не сказал и поспешил проводить восвояси. По дороге к выходу соседка сказала:

– Ты извини, огляделась я. Получается, оклеветала…

– Да ладно, и я вас тогда обвинила, что вы убийцу покрываете. Но это от обиды.

На том и простились.

О том, что случилась два года назад, и о том, почему была убита Вера Фёдоровна Резникова, рассказали Ивану Борисовичу и Белле только через два месяца.

История эта семейная. Началась она в 1913 году, когда купец из уездного города Ефимовск, личный почётный гражданин Михаил Сергеевич Пименов приобрёл в подарок жене по случаю рождения дочери полупарюру: ожерелье, брошь и серьги работы мастерской Вильгельма Болина. И совсем не заоблачной стоимости были эти ювелирные изделия, жёлтое золото с малахитом, кварцем и ониксом. Но первоначально предназначались они для какой-то зарубежной выставки и были включены в каталог этой выставки, поэтому со временем стоимость их возросла многократно. Как ни странно, ни революции, ни войны не лишили семейство этого украшения, когда более значительные украшения с драгоценными камнями выменивались Пименовыми на хлеб и горох. Михаил Сергеевич и его сын трудились мелкими совслужащими и счастливо избежали репрессий в отличие от многих выходцев из эксплуататорского класса.

Внучка первых владельцев в конце сороковых годов закончила педагогический техникум и была направлена на работу в начальную школу села Ярцево, где вышла замуж за секретаря комсомольской организации местного совхоза Фёдора Павлушкина. Фёдор, красавец-блондин с кудрявым чубом, гармонист и гуляка, имел семилетнее образование, но учился заочно в областном культпросветучилище, а затем в Ленинградской высшей профсоюзной школе культуры. Все эти годы жена-учительница писала за него конспекты и контрольные. А уже с дипломом он почувствовал себя птицей высокого полёта, для которого село Ярцево и жена-учительница слишком серые, и покинул село и дом родной, в котором оставил не только жену, но и дочь Верочку. Надо сказать, жена вслед за ним не побежала, слишком устала от его гулянок. Дочь растила одна, и никогда на это не сетовала.

Когда Вера Павлушкина закончила институт и стала работать в плановом отделе стройтреста, мать решила дать ей деньги на кооператив и обратилась к оценщику. Он оказался человеком честным и очень в истории своего ремесла знающим и сказал ей, что материал не очень дорогой, камни поделочные, но работа именная, поэтому среди знатоков очень ценится. Здесь она это продать сможет за копейки, а вот если бы в столицах коллекционерам, то можно поторговаться, а уж за границей… Покупателей она искать не стала, потому что её миниатюрная и не очень привлекательная внешне дочь вдруг объявила, что выходит замуж за вдовца Бориса Резникова. Мать подарила ей на свадьбу этот гарнитур, рассказав о его истории и разбросе стоимости. Борис оказался в семье копией тестя, если бы не его сын Ванечка, которого мачеха обожала, их брак не продержался бы десять лет. Украшения Вера не носила, в деньгах особенно не нуждалась, довольствуясь малым. После развода квартиру она получила от стройтреста и прожила в ней до самой смерти.

Блондинка, присутствовавшая на похоронах Веры Фёдоровны, появилась рядом с ней в последний год её жизни. Сначала она познакомилась с младшим сыном Ивана Борисовича. Дети Резникова с неродной бабушкой не знались, поэтому долгое время не пересекались, но как-то отец приболел и послал сына завезти Вере Фёдоровне продукты. А сынок, не желая тратить время на совсем постороннюю ему бабку попросил заскочить к ней эту Лену, с которой уже планировал расстаться. А Лена углядела на стене старинный фотопортрет женщины с сурово поджатыми губами, наплоёнными волосами и часиками, приколотыми на гофрированную манишку. Точь-в точь такая фотография, только маленькая, хранилась у родителей в старинном фотоальбоме. Об этом она и сказала хозяйке квартиры. Тогда они сочлись роднёй. Это оказалось нетрудно, потому что Лена пока носила фамилию отца, Пименова. На портрете была та самая жена Михаила Сергеевича Пименова, которая Вере Фёдоровне приходилась прабабкой, а Лене три раза пра. Ленин дед по отцу приходился Вере Фёдоровне двоюродным братом. Не близкая родня, но и не чужие. Мать настойчиво советовала дочери поддерживать родство, ведь старуха одинокая и наследство ей оставлять некому, кроме как единственной родственнице, хоть и дальней. Все эти месяцы Лена изредка забегала к ней, предлагала помощь, от которой родственница, как правило, отказывалась, потому что Иван Борисович нанимал для мачехи помощниц по хозяйству. Пообщавшись с двоюродной внучкой, старуха не пришла в восторг, девушка была не великого ума, но и отторжения не вызвала. Зная от бывшего бойфренда, что бабка очень неуживчивая, Лена решила, что пришлась ей ко двору и уже планировала, как отремонтирует эту хрущёвку после смерти Веры Фёдоровны. Хоть однокомнатная, но без родителей!

В тот день она заявилась в гости с тортиком. Они сели пить чай на кухне, и тут в дверь позвонили. Лена хотела открыть, но хозяйка сказала: