Тридцать три несчастья

– Только не сейчас, к вечеру, ладно?

К вечеру она, понятное дело, забыла. Дождь зарядил, а она без зонта. Так-то Люба домой пешком ходила, тут всего двадцать минут хода, но сегодня повернула к остановке. Ого, да тут туча народа! Нет, неохота толкаться! Вытащила пакет из сумки, надела на голову: «Плевать, не промокну! Так, чтобы назад не возвращаться, пройду дворами, а потом мимо хоздвора ресторана «Трактиръ» – и на проспект!» И запрыгала по весенним лужам.

У «Трактира» какой-то лихач проехал чуть ли не по ногам и окатил её грязной водой. Не хватало ещё заболеть! Вдруг от входа её окликнули:

– Люба, ты? Давай сюда!

Официантка Вера. Надо же, совсем рядом и живёт Люба, и работает, а ни разу с прошлого года не встретились!

Через пятнадцать минут её джинсы, ветровка и туфли сохли на батареях, а Люба сидела в раздевалке для персонала, наряженная в поварской красный китель и такие же брюки, в больших мужских шлёпанцах и с полотенцем на голове. Вера то уходила обслуживать, то забегала, присаживалась, спрашивала: «А Толян где, в Москве? Не срослось у вас? Правильно, тебе мужик нужен сильный, вроде Игоря Николаевича! Ты ешь, ешь, может, тебе ещё отбивную принести?» Люба ей ответила, что за год, что они не виделись, её любимчик Игорь Николаевич развёлся с первой женой, женился и развёлся со второй, чуть не разорившись при этом, и пришлось ему тот дом продать, чтобы финансовые дыры залатать. Вера охала: «Жалость-то какая!»

Через пару часов Вера проводила обсохнувшую Любу к выходу. В зале она увидела младшего Большакова, сидевшего с кем-то смутно знакомым. Ещё раз она поглядела на них с крыльца через большое окно. Это же следователь, ведущий дело Стаса! Ей как-то его Света показывала. Ох, беда! И про фотоаппарат вспомнила.

А с утра опять забыла. Когда, спохватившись, пришла, Валера сказал:

– Тут ерунда, вы, наверное, уронили… вот, батарейки новые поставил, и всё. Только здесь не фотографии, видео какое-то, в музее, что ли. Освещено плохо, ни фига не видно. Нет, на фотике не разглядите, вот, если хотите рассмотреть, я на комп переписал.

Да, какой-то зал, узнаваемая лысая башка Стаса, что-то блестит, рыцари какие-то… ой! Озноб пробрал.

– Валер, перепиши, пожалуйста, на флешку. И вот ещё на этот адрес перешли, тебе ведь не трудно?

– Да в два пинка!

Снова вернулась к главному входу, кто-то от дверей бросился к ней, что-то про уборщицу, отмахнулась: «Потом!» Спустилась в подвал в свой кабинет, некоторое время сидела, обхватив голову: значит, всё-таки Стас? А зачем хранил? Выкинуть и забыть? Нет, надо посмотреть, ведь зачем-то прятал он эту запись.

Включила. Камера неподвижно вглядывается в сумрак под балконом. Люстра выключена, только настенные светильники горят. Под лестницей их свет отражают металлические фигуры рыцарей. Ничего не происходит. Люба двигает мышкой. Ага, только на десятой минуте из дверей гостиной показывается фигура маленького полненького человечка. Это Илья Большаков, она его фотографии в интернете видела. Чертами он похож с младшим братом, но фигурой… тот высокий, худой и сутулый, этот – наполеончик. Идёт прямо, потом подымает голову и смотрит в камеру. Идёт дальше и исчезает из вида. Значит, он видел оператора? И где он стоит? Да понятно где, на балкончике над входом. И никакой это не оператор, камера неподвижна. Значит, Илья Большой сам установил камеру между балясин, Люба её обнаружила через два года и положила в ящик кухонного стола, а в августе, когда Стас ножи точил, он наткнулся на неё, решил, что это Любина, и сунул ей в тряпки. Сам на себя компромат спас!

Что там дальше? Двое тащат Большого под мышки, это Стас и ещё один, примерно такой же комплекции, но причёски не видать, он в бейсболке. Большой ещё жив. Он кричит что-то третьему, которого не видно. Этот третий топчется у входа в мёртвой зоне камеры. Только иногда внизу появляется тёмный затылок.

Люба в ужасе: мало того, что Стас принимает участие в убийстве, он в этой паре киллеров явно ведущий. Снова мелькает затылок, он перемещается влево и исчезает. Киллеры с жертвой продолжают глядеть ему вслед. Понятно, третий пошёл в кабинет. Промельк головы слева направо. Ещё, вроде, что-то там белеет. Нет, это, наверное, дефект записи. Стас заводит руку за спину, что-то вытаскивает. Нож. Большой умирает не сразу, некоторое время корчится. Когда Стас ударяет его, оба отскакивают, наверное, опасаясь запачкаться. Когда убитый замирает, снова приближаются и переворачивают тело. А этого Любе никто не рассказал: они стаскивают с него брюки. Видно, что этот, который в мёртвой зоне, продолжает командовать. Стас уходит, возвращается с какими-то железками… а, гаечные ключи. Отвинчивают металлическую фигуру, обрушивают её на труп. Переговариваются; видно, что командир недоволен созданной инсталляцией, а исполнители отбрёхиваются. Всё. Стас глядит на часы, кивает, и убийцы устремляются на выход. И тут Люба ощущает какую-то фальшь в его движении. Непонятно. Дальше картина не меняется на протяжении часа. Потом в вестибюль заходит женщина. Делает полукруг вокруг этой страшной композиции и убегает. Опять долгое время пусто. Потом входит молодой паренёк, стоит над телом, разговаривает по телефону. Его Люба узнаёт, хотя за три прошедших года он растолстел и заматерел: это участковый из Новой Жизни. Прибытия оперативной группы она не увидела, запись кончается.

Как ни противно, но придётся просмотреть запись ещё раз. Не всю, фрагментами. Кажется, в одном месте второй, который в бейсболке, поворачивается так, что виден его профиль. Фас разглядеть нельзя из-за козырька, который полностью закрывает лицо для камеры, которая направлена под углом сверху вниз. Вдруг она видела этого убийцу в окружении Стаса?

Вот этот момент. Стандартный какой-то профиль, да и освещение неважное. Ухо виднее, чем нос… ухо?! Это же…

Это кошмар её юности. Она даже рисовала это ухо для следователя: очень рельефная раковина, козелок уродски большой и вывернут наружу, почти отсутствует мочка, зато вверх ухо вытянуто сильно. Следователь тогда сердито отмахнулся.

Вот и уши Стаса освещены резко… только это не Стас! Она вернулась к фрагменту, где почувствовала фальшь, к уходу убийц. У него же часы на левой руке, а Стас – левша, и всегда носит часы на правой. Вообще пижонство эти часы, у всех же телефоны. Но для Стаса это ещё и алиби. Молодец, он припас не компромат на себя, а своё оправдание! И Люба от облегчения расплакалась. Кто-то сунулся в кабинет: «Любовь Эдуардовна!», но она сердито отмахнулась, вытирая слёзы. Дверь захлопнулась, Люба снова уставилась на экран. Кто этот двойник? Да ясно кто, помнится, как-то она глядела на него из этого же дома и так же сверху, и так же приняла за Стаса. И понятно, кто третий. А ещё понятно, что обратиться ей с этой записью не к кому: следователь что-то мутит с Большаковым-младшим, адвокат дудит в одну дуду со следователем. И Вова Ушан, помнится, в полиции служил. Может быть, и сейчас служит.

Люба умылась холодной водой и пошла наводить порядок во вверенном ей здании.

В четверг она на работу явилась в платье. Нашлось в её гардеробе такое, захваченное впопыхах из квартиры Кузнецовых кем-то из соседей, она бы не взяла. Пару раз только надевала года два-три назад, а потом после уколов резко потолстела и носить уже не смогла. А теперь оно было ей свободно. Ну, подпоясалась узким ремешком, и очень даже стала элегантно смотреться, все на работе не сразу узнавали и забросали комплиментами, ведь привыкли видеть её в джинсах и рабочем халате. А Люба так решила: если её убьют те, кто стремится повесить всё на Стаса, должна она в свой последний час выглядеть красиво.

Через два часа поднялась на четвёртый этаж и сказала управляющему, что уходит до конца дня. Он было закочевряжился: «Почему?», а она отрезала: «Прокурор пригласил». Он осёкся. Люба сбежала вниз и в ожидании такси позвонила Саше:

– Пожалуйста, задержи Дениса в школе до вечера, пока не позвоню. Если не позвоню, вообще не отпускай. Всё потом объясню. Я иду в городскую прокуратуру.

В приёмной было не так много народа. Она спросила, как тут очередь, ей ответили, что вызывают по порядку записи, она повесила плащ и настроилась на длительное ожидание. И только через час её пригласили.

Вошла, поздоровалась, присела по приглашению прокурора. Он спросил, не возражает ли Любовь Эдуардовна, что на их встрече присутствуют… скороговоркой перечислил имена и должности троих.

– Да по мне, чем больше народу увидят то, что я вам принесла, тем лучше, – ответила она. – Мне в руки попала видеозапись преступления. Качество съёмки неважное, но кое-что разглядеть можно. Следователя, ведущего это дело, я на днях видела с предполагаемым организатором преступления. А один из убийц – полицейский… ну, по крайней мере, восемнадцать лет назад был милиционером. И к кому мне обращаться, если не в контролирующий орган?

Люба вытащила флешку из кармашка сумки и протянула её прокурору. Но приняла её женщина, сидевшая сбоку. Она подвинула к себе ноутбук и уставилась на экран. «Там только на десятой минуте действие начинается, – подсказала Люба. – Я не специалист, ничего не сокращала». Сидевший рядом заглянул ей через плечо и спросил: «Это же в доме Большакова? Откуда у вас?..» «Всё объясню, смотрите». Встал из-за маленького столика у дверей и подошёл к ним молодой мужчина: «Ну вот, это Корнеев!» «А вот и нет, – возразила Люба. – Смотрите дальше».

При общем молчании они досмотрели запись до конца. Потом молодой мужчина сказал:

– Очевидно, что один из убийц – Корнеев. Остальных не разглядеть. Откуда у вас эта запись?

– Давайте прежде чем ответить на вопрос, я докажу вам, что это не Корнеев. У вас есть его фотография, такая, как положено преступников снимать. Ну, фас-профиль? А теперь найдите момент, где они труп ворочают. Вот… чуть назад, стоп! Вот профиль. Обратите внимание на ухо. У убийцы уши обыкновенные, а у Стаса… у Корнеева они ломаные. Вы же знаете, он вольной борьбой занимался.

Всё так же молча они вглядывались в экран. Потом женщина спросила:

– Это что же, двойник?

– Да нет, типаж. В охрану набирают таких: бывшие силовики или спортсмены, накаченные, могучие шеи, бритые головы. Потом посмотрите ещё последние минуты, где этот тип на часы смотрит. Они у него на левой руке, а Стас левша, он на правой носит.

– Да, и экспертиза… – начал говорить молодой, но осёкся под взглядами остальных.

– Теперь второй. Чуть вперёд продвиньтесь и поймайте его профиль. А теперь увеличьте ухо.

– Да, вы много разглядели, – уважительно кивнул молодой. – Такое ни с чем не перепутаешь.

– Этого второго я тоже знаю. Восемнадцать лет назад он меня жестоко избил. Перелом челюсти. Тупая травма живота. Трещины в двух рёбрах. Ну, и прочие мелочи. Их было двое, но запомнила я только этого. По ушам. Я их даже рисовала для следователя, но он отмахнулся. Преступников, естественно, не нашли. Хотя я позже читала, что уши так же индивидуальны, как отпечатки пальцев.

– Если его тогда не нашли…

– В прошлом году я описала его своей родственнице, и она сказала, что знавала такого. Уроженец Утятина. Лет ему сейчас сорок восемь плюс-минус год. В школе кличку носил Вова Ушан. Служил в полиции Уремовска. По-моему, вам по силам найти его по этим данным. И тот, кого вы принимали за Корнеева. Как зовут, не знаю, а кличка у него Аббас. Служит младшему Большакову. Отсюда напрашивается третье имя. Ну, того, кто у входа мельтешит. Догадываетесь, что я подумала?

Пока Люба отвечала на вопросы об обстоятельствах, при которых она обнаружила запись, прокурор негромко разговаривал по телефону. Зашёл ещё один мужчина, какой-то помятый: и одежда помятая, и лицо помятое, и фигура. Поздоровался, сел за компьютер, постучал пальцем по тачпаду и через пару минут воскликнул:

– А ведь это не Корнеев!

– Это ты по ушам определил? – спросил прокурор.

– Надбровная дуга как у питекантропа. А что уши?

Ему объяснили. Он быстренько просмотрел запись, дошёл до последней сцены с убийцами, где можно было разглядеть их профили, и у него вырвалось:

– Майор Васильев!

– Это какой же?

– Его при реформе в десятом на пенсию ушли. Из Центрального района.

Женщина спросила:

– Это который на допросе… ну, челюсть сломал?