Злоключения на острове Невезения

И пришлось-таки грубо отпихнуть её. Стала расстёгивать на нём рубашку. «Марья Кузьминична, голова», – пискнула Маруська.

– Да и фиг с ней, от головы всегда крови много, – отмахнулась она. – Тут перелом ключицы. Да ещё смещение. Пока я его раздеваю, тащи две табуретки.

Смазала ему грудь обезболивающей мазью, села рядом с ним, обхватила, подняла его плечо и отвела назад, другой рукой сдвигая обломки. Тимофей взвыл. Ещё громче завыла Маруська.

– Да всё уже, всё, – и стала ловко бинтовать тело эластичным бинтом крест-накрест, приматывая левую руку к груди.

– Ой, а как… – удивилась Маруська.

– Ничего, это ненадолго, где-то месяц, – «успокоила» Марья Кузьминична и сказала безутешному Тимофею. – Сынок, не горюй. Если мы останемся живы, я куплю тебе все эти игрушки, даже лучше прежних. Вот клянусь! У меня вклад где-то на сто пятьдесят тысяч. Не хватит – кредит возьмём. Что-то у бандюг отберём, что-то из этого починим. Ну?

– Я заработаю и всё верну. Я просто не напрягался. А теперь буду все заказы брать.

– Даже не сомневаюсь. Ну, жизнь продолжается! Маруська, поищи у него футболки, какие побольше. И рубашки. Поживёт пока у меня.

– А как же, там же бандиты рядом, – возмутилась Маруська.

– У нас всё рядом. А Тимофею главное – что я рядом. Вот дойдём, я тебе укольчик обезболивающий всажу и спать уложу. Как знала, кушетку сегодня из горницы перенесла.

Бережливая Марья Кузьминична отключила отопление, закрыла дом и повела Тимофея под руку. Посоветовала Маруське идти к Рясовым, если одна боится.

Вечером появился продотряд. Пришли молодой и долговязый. Не хамили, вежливо попросили. Марья Кузьминична, переодевавшая Тимофея, у которого поднялась температура, сказала:

– Не стесняйтесь, гости дорогие. Погреб – в коридоре, мука, крупы – в горнице, всё прочее – в холодильнике.

– Овощи пока не нужны…

– Пока? Хм.

Бандиты потоптались, потом долговязый залез в холодильник, вытащил рыбу и курятину, которые хозяйка для них и предназначала, и спросил, нет ли гречки. Она отсыпала в пакет килограмма два, и они ушли, положив тысячу на край стола.

Овощи понадобились уже на следующий день. Пришли втроём, ещё и девчонка с ними. Без церемоний влезли в подвал, забрали единственный мешок с картошкой, прихватив пару кочанов и банки с соленьями. Денег не предложили. Марья Кузьминична не стала выходить, услышав, что сначала хлопнул люк подвала, а затем входная дверь. Но по скрипу поняла, что кто-то в коридоре задержался. Подмигнула Тимофею и сказала:

– Так о чем я рассказывала? Да, значит, эти бандиты, когда бегут из лагеря через тайгу, берут с собой простачка, которого называют «консерва». Когда все запасы съедены, они его убивают и едят. Надолго хватает!

– Тьфу, ужас какой! А… к чему вы это?

– Вот у нас сейчас пятеро бандитов. Определи, кто из них «консерва».

– Вы думаете, им не хватит еды?

– Не понимай так буквально! Когда грабёж планировали, все выполняли какую-то задачу и были нужны: кто за рулём, кто план разрабатывал, кто наблюдал, кто стрелял, кто отход контролировал. Когда договаривались, наверняка планировали, сколько возьмут и как поделят. Ты можешь предположить, как они договорились поделить деньги?

– Ну… поровну? Или, скорее, уголовникам по четыре, а новичкам по три?

– Вот ты и определил, кто «консервы».

– Их убьют?!

– Если им обещали каждому до миллиона, может, и не убьют. Но вряд ли. Эти привыкли скрываться и убегать, а молодёжь оседлая, их скорее возьмут. Зачем блатным рисковать? Будут убиты все, кто их видел, и к бабке не ходи. Так что очень возможно, что им обещали по три лимона. Обещать – не дать.

– Тётя Маша, ты уверена, что нас убьют?

– Увы, Тимочка. Ну, мы-то все старые, пожили. А вот тебя жалко. Если бы не рука, я бы тебя на плоту отправила бы по течению. Где-нибудь у моста прибился бы к берегу и дошёл бы до Пружинского перекрёстка.

Тимофей открыл рот, чтобы возразить, но Марья Кузьминична погрозила ему кулаком, показав на дверь.

Позже, когда они сели обедать, она ему сказала:

– Драться с ними нам не резон, ты уже попробовал. Я пытаюсь посеять среди них страх и недоверие. Девчонка бессердечная, но неглупая. И влюблена в молодого. Молодой по жизни отморозок. Ему и девчонки не жалко, он себя очень любит. Наверняка на банк он бандитов навёл, они-то пришлые. И плевать им, что молодого мужика убили, что женщина в тяжёлом состоянии. Днём в программе сказали, что она одна дочь воспитывает, что у охранника двое детей осталось. И знают они, что никого из нас в живых не оставят. Так почему мы их жалеть должны? Пусть до них дойдёт, что им предстоит. Пусть попытаются удрать, пусть их на вторых порогах разобьёт. А уголовникам придётся бежать. Они-то не будут знать, то ли живы подельники, то ли скрылись, то ли арестованы. Тоже убегать кинутся. Если нас всё же убьют, пусть хоть кто-то из них в холодной воде захлебнётся. Но я ещё повоюю!

Через час девчонка пришла:

– Бабушка умерла. Чего надо делать?

Тимофей вскрикнул. Марья Кузьминична сказала, тяжело поднимаясь из-за стола:

– Да скажи уж прямо: убили.

– Максим не хотел. Он просто отмахнулся. А она отлетела – и виском об сундук.

– Максим – это шкаф такой с заплывшими глазами? Я запомню. Пойди до следующего дома и скажи хозяйке, чтобы пришла помогать. Да живенько, – когда она вышла, сказала, не понижая голоса. – Тимофей, спорим, что следующую «консерву» убьют именно так, вроде как случайно?

– Даже спорить не буду. И кого убьют, тоже не буду спорить, – сдавленным голосом ответил он.

– Да, девочка им пока будет готовить. Ну, и как девочка…

Выскользнула в коридор и услышала, как на террасе переговариваются вполголоса молодые:

– Ты слышал?

– Да, я, пожалуй, согласен… Тина, это старичьё какое отмороженное… спорят, кого первого убьют!

Тимофею она велела спать. От смерти, мол, даже она, медик, не спасает. Подумав, ещё укол ему сильный вколола. Поглаживая по голове, сказала:

– Ты мне нужен сильный и здоровый. Я уже созрела до убийства.

– Я тоже.

Вошла в дом, взглядом нашла покойницу, тронула её. Маленькая седенькая старушка как будто заснула, полусидя-полулёжа у сундука:

– Господи, да она уже часа два, как умерла!

– Да кто на неё глядел, – лениво процедил второй, известный ей теперь как Максим. – Забирай эту дохлятину отсюда!

В дверь тяжело вступила Паня:

– А не пошёл бы ты сам к такой-то матери?