Злоключения на острове Невезения

Многоуважаемая Мария Кузьминична.

Вы не представляете себе, как взволновало меня Ваше письмо, сколько воспоминаний пробудило! Неужели нашлась золотая роза Барташевских? Пусть вторая, с недрагоценными камнями, но это та, что на протяжение полувека украшала барышень семейства моей бабушки при первом выходе их в свет.

Я много слышал о ней от своего двоюродного дедушки Владимира Павловича Барташевского. С детства я в общении с ним и его служащим, Хвостовым Григорием, познавал русскую речь, в университете изучал славистику, но впоследствии после смерти отца был вынужден заняться делами строительной фирмы. В беседах с Владимиром меня более интересовала речь, чем история семейства, о чём сожалею. Если бы вернуть время вспять, я бы записывал эти воспоминания. Он дожил до 95 лет, сохранив ясный ум и хорошую память, и я с удовольствием общался с ним, когда располагал временем.

Думаю, что могу рассказать Вам об истории этого украшения, ибо фамилия Барташевских давно пресеклась. Последним её носителем был мой дядя, Александр (Алекс) Барташевский, впрочем, носивший её не вполне по праву. Владимир Барташевский, основатель нашего семейного дела, объявил его наследником и попросил принять фамилию, когда сам уже был преклонных лет, да и Алекс был вполне зрелым. Дядя семьи не создал и потомства не оставил. Владимир, намного переживший приёмного сына, сказал, что, видимо, не судьба возродиться фамилии, и более об усыновлении не хлопотал. А компанией с тех пор, как Владимир отошёл от дел, занимался мой отец, муж сестры Алекса.

Как уроженка Утятина, Вы, я уверен, знаете историю нашего семейства. Это одна из самых богатых семей уезда, но не из самых знатных. Но через девиц нашей фамилии, имевших хорошее приданое, мы неоднократно роднились с лучшими семействами губернии, и многие невесты хороших фамилий почитали за честь выйти за Барташевского. Впрочем, в России всегда так: во втором ли, в третьем поколении наследники сиятельных фамилий проматывают достояние отцов и совершают mеsalliance, чтобы поправить свои дела, ежели это, конечно, удаётся. Не то, к примеру, в Британии: там, коли построил калошную фабрику и нажил капиталец, то и баронет. Впрочем, не будем отвлекаться.

Итак, золотая роза Барташевских появилась в семье где-то около 1830 года. Её по завещанию материной тётки Александры Полянской получила известная Вам Аглая Семёновна. Это брошь в форме розы из золота, на лепестках которой блестели росинки-бриллианты, а на одном из листков в прожилках читался затейливый вензель АБ.

Скорее всего, совпадение инициалов и стало причиной того, что роза досталась Аглае. Существовала легенда, ничем, впрочем, неподтверждённая, что тётка получила эту брошь в подарок, или же она была отдана ей на сохранение Авдотьей Полянской, любимой фрейлиной Екатерины Великой. С кузинами Авдотьей и Екатериной Александра в молодости дружила. Так, нет ли, но, когда Аглая вошла в возраст, она на своём первом балу появилась с этой брошью, и роза стала её любимым украшением. Аглая утверждала, что украшение было изготовлено по заказу Екатерины Великой для Александры Браницкой, племянницы и любовницы Потёмкина, которую императрица очень баловала. Ходил слух о том, что Александра была на самом деле её дочерью. Он связан с персоной великого князя Павла: Александра родилась в том же 1754 году, что и великий князь, и по преданию, Екатерина родила не мальчика, а девочку, которую подменили сыном служанки-калмычки. Мальчик-калмык стал Павлом, а дочь императрицы будто бы отдали Энгельгардтам.

Когда предмет её страсти Василий Коневич трагически погиб, Аглая решила покончить с матримониальными планами, осела в деревне и занялась хозяйством. Старший брат, служа в столице, с удовольствием доверил дела своей разумной сестре. Со временем неустроенность личной жизни сестры стала восприниматься как приятный бонус, ведь состояние её когда-то достанется его детям. Шесть племянниц от двух братьев одна за другой дебютировали в свете, украшенные брошью тётки.

Аглая Семёновна в завещании разделила свои капиталы между братьями, но золотую розу завещала старшему, оговорив, что украшение всегда будет храниться у старшего в роду, но носить его должно только девицам Барташевским. То есть старшая из дочерей носит брошь только до замужества, а затем она переходит следующей по старшинству. Если нет дочерей – блистает роскошью племянница. Но не жёны! Это причудливое решение не было изложено в завещании, а высказано устно, но никем из родни никогда не подвергалось сомнению и выполнялось неукоснительно.

Последней золотой розой блеснула внучатая племянница Аглаи Лидия. Это фотография предположительно 1870 года. Не правда ли, девушка хороша? Девицы Барташевские все были недурны, но красавицей слыла только она. И именно Лидия сыграла роковую роль в этой истории. Когда она снимала это украшение после бала, одна из «росинок» упала. Бриллиант подобрали с пола, и на следующий день отец отвёз брошь к ювелиру, чтобы он закрепил камень, и заодно проверил все остальные. Спонтанно у него возникла идея сделать копию этого украшения. На следующий год предполагалось, что начнёт выезжать следующая дочь, и отцу захотелось сделать двойной портрет, на котором обе девицы будут украшены розами. В семье подрастали ещё две маленькие сестрицы, он уже предвкушал их выход в свет с двумя розами.

Вторая роза была золотой, но с хрустальными росинками. Не было мысли сделать точную копию. Более того, заказчик специально оговорил, что ювелир должен сделать зеркальное изображение цветка, чтобы подделку можно было легко отличить. Сравните розы на портрете Ирины, присланном Вами, и фотографии Лидии. У Ирины веточка изогнута вправо, а у Лидии – влево. А фотография Лидии с сестрой так и не была сделана. На следующий день после того, как две коробочки были привезены от ювелира, одна из них, а именно та, где хранился оригинал, оказалась пуста.

После безуспешного домашнего расследования хозяин дома обратился в полицию, но на следующий день заявил, что роза нашлась, и даже показал её полицейскому чиновнику. Показал он, естественно, копию, о которой не знали даже близкие, ибо готовился сюрприз.

Лидия, любимейшая дочь, повинилась в том, что передала брошь своему возлюбленному, спасая его от долговой ямы. Не удивительно, что имя этого возлюбленного было Василий Михайлович Коневич. Это полный тёзка и племянник предмета Аглаи Семёновны, игрок, мот и волокита. Пришлось эту историю предать забвению. Конечно, мужчины семейства об утрате розы были поставлены в известность, а барышни по-прежнему считали эту вещицу старинной, той, которой, возможно, касались руки Екатерины Великой. История Лидии, прожившей меньше тридцати лет, интересна сама по себе, но к интересующему Вас украшению она более отношения не имела.

Спустя сорок с небольшим лет в семействе Барташевских вновь возникла нервозная ситуация, связанная с розой. Возникла после замужества старшей дочери Павла, на тот момент главы рода. Была ещё одна дочь, совсем малютка (это была моя бабушка). И жена младшего брата моего прадеда потребовала от него передать ей брошь, как матери следующей на выданье Барташевской, той самой Ирины Владимировны. Павел сказал, что сопроводит племянницу на бал и лично проследит, чтобы роза была приколота к её наряду, но храниться будет у него в соответствии с семейной традицией. Свояченица закатила истерику. Не знаю уж, какие надежды она возлагала на эту вещь. Скорее всего, собиралась её заложить, как это принято было у младших Барташевских. Они ведь промотали отцово наследство за первые восемь лет брака.

Старший брат попросил младшего, который о копии знал: «Укроти свою супругу, ты же понимаешь, что она из-за своего корыстолюбия раскроет нашу постыдную тайну». Как изменились люди! Вот гляжу я ровно через столетие на эту ситуацию и не постигаю: как можно считать постыдной интрижку двоюродной бабки, пусть и укравшей драгоценность у собственного отца, но ведь так давно! А прадедушка мой был очень огорчён.

Вероятно, в начале того лета местный художник написал портрет Ирины с брошью. А на именинах её дяди брошь видели в последний раз.

На Петров день прадед в тот год гостей не звал. Были только своя семья и брат с женой и дочерью. Даже старшая дочь с мужем отсутствовали: ещё не вернулись из свадебного путешествия. Зато послали в город коляску за Борухом Наппельбаумом, сыном владельца местного фото-ателье, и он запечатлел Барташевских на крыльце усадебного дома: слева супружеская чета хозяев, справа – гостей, Ирина Владимировна стоит рядом с матерью. Выглядывающий из окна подросток – это и есть Владимир, последний законный носитель фамилии, мой двоюродный дед. А стоящая на скамейке малютка – моя бабушка. Ещё двое на фотографии: на террасе за окном силуэт гувернантки старшей дочери, задержавшейся с отъездом на несколько месяцев в связи с болезнью, но уже получившей место в Утятинской женской прогимназии. А стоящая за скамейкой и придерживающая мою маленькую бабушку – её няня. Вот все, кто могли быть причастны к исчезновению этого злополучного предмета. Что характерно, ни у кого никогда не возникало и тени сомнений относительно фотографа, гувернантки и няни. Павел был уверен, что брошь похитила его невестка, а та не сомневалась, что её спрятал сам хозяин, дабы уберечь от притязаний младшей ветви рода. Следствия не проводилось, родственники рассорились навсегда. Только Ирину по-прежнему принимали в этом доме. Подросток Владимир питал к кузине романтическое чувство, несмотря на близкое родство, и восхищение ею пронёс через всю жизнь, рассказывая о её странном замужестве и печальном конце.

Недавно я вследствие трагических событий в Вашем городе познакомился с праправнучкой Ирины Екатериной Васильевой и имею счастье общаться с ней благодаря skype. В силу возраста романтическими чувствами загореться уже не могу, но восхищаюсь ею безмерно. Кажется, от Ирины ей достался причудливый характер и парадоксальное мышление. Польза от общения с Катей и в том, что узнал новые слова современного русского языка, а то многие носители языка считают мою речь слишком книжной. И как причудлива судьба, что прапрадедом Кати стал тот Борух, что сто лет назад фотографировал её предков Барташевских!

Извините за многословие, это возрастное. Перехожу к главному. Вглядитесь в групповой портрет. Вы не находите, что Ваша «аристократка» исключительно похожа на няню моей бабушки? А с фотографией её матери 30-х годов няня – просто одно лицо! Я, как только увидел её на фотографии, присланной Вами, сразу почувствовал что-то знакомое и кинулся перелистывать старые альбомы.

Итак, няню звали Меланья Ветошникова, утятинская мещанская девица. Очень небольшого роста, наверное, не больше 4’-4”, почти карлица. Появилась в семье Барташевских с рождением моей бабушки. От Владимира я слышал о ней едва ли не больше, чем об Ирине. В семье она была объектом бесконечных шуток и розыгрышей. Намекала на своё аристократическое происхождение, каждый раз выдумывая новый роман: то она дочь графа, похищенная из замка, то дочь своей матери, незаконный плод любви её и некого члена императорской семьи, то сама получает письма из Парижа от сына князя Хованского, сосланного туда жестокими родителями, чтобы разлучить влюблённых. На самом деле родители её проживали в Ветошной слободе, отец был хорошим сапожником, правда, пил как сапожник. А ростом он был не более 5 футов. Когда говорили: «Прохудились башмаки, надо их к графу отвезти», все в доме понимали, о ком речь. Кроме этих фантазий, ничего плохого за Меланьей не было замечено. Честна, исполнительна, опекаемую свою любила и баловала. Видно, непреодолимым соблазном стала даже не материальная, а романтическая ценность этой побрякушки.

Судя по возрасту, ваша «аристократка», скорее всего, внучка или внучатая племянница няни моей бабушки. Я в память о Владимире, и чтобы напомнить моей единственной внучке о русских корнях и заинтересовать родословной, приобрёл бы у родителей Вашей внучки это украшение, заплатив даже выше оценочной стоимости, если, конечно, они решили бы расстаться с ней. Но, если Ваша «аристократка» вернёт себе подарок, с ней бы business я не вёл. Это означало бы косвенное признание её прав на нашу семейную реликвию.

Фотографию Вашей прелестной внучки я повесил в своём кабинете как напоминание о родине предков.

С уважением Michael Willis

P.S. Факты, изложенные в письме, конфиденциальными не являются и могут быть использованы Вами как угодно. Копию я направил Е.И.Тумбасовой для сведения».

– От неё уже пришло послание, – добавил Тимофей. – Вот, пишет, что переслала тому блогеру, который слёзы аристократического потомка опубликовал. Получай, фашист, гранату! Только, я думаю, этого мало. Если не возражаете, я бы это письмо ещё одному деятелю переслал, который из конкурирующей дворянской организации. А также какому-нибудь пролетарскому изданию. И в «Новогорский вестник», который пасквиль напечатал. И Ангелине.

Посыпались публикации. Но удивительно, что статьи в дворянском и пролетарском издании, совсем разные по тексту, имели в названии одинаковое начало: «Когда Адам пахал, а Ева пряла…» А далее в первом «…где был тогда сапожник?», а во втором – «…где был тогда дворянин?».

Осень. «Процесс о трёх миллионах»

Проснулась Марья Кузьминична от постороннего звука. Скрип какой-то… или шелест? Сумрачно. Глянула на часы. Ого, без десяти девять! Опять звук. Это порывом ветра бросает на оконное стекло струйки дождя. Встала, накинула тёплый халат. Отдёрнула занавеску. Да, кончается связь с миром. Если дождь будет лить ещё пару дней, пороги затопит.

Выгребла золу, затопила печку, поставила чайник. Ох, знать бы, что дождь пойдёт, с вечера бы родниковой воды принесла! Теперь придётся под дождём за водой спускаться.

О чём там Зимин думает? Они вторую неделю в кардиологическом центре. Нину прооперировали, и вроде бы всё идёт на поправку. Ему бы вернуться, но не оставит он её одну! Навещать некому, а Нина без поддержки сразу падает духом. Позвонила:

– Соседушка, у вас там что, не каплет?

– Льёт. Что, перекрыло уже?

– Нет, но день-два – и мы на острове. Не думаешь возвращаться?

– Нет, Кузьминична, придётся остаться до зимы.

– А жить где?

– Ну, я у сестры перекантуюсь. А Нину после больницы в санаторий определят, в реабилитационное отделение.

– Договорился?

– Сунул.

– О-хо-хо, дело житейское. Знаешь, тебе бы самому с ней, хоть дней на десять. Посчитай, сколько не хватает, я вышлю.

– Да… десяточку. Нина бы обрадовалась. Тебе не внапряг?

– Сегодня в Ссёлки пойду и отправлю. Номер карты сбрось.

Поёжилась, идти не хотелось. Вроде, и продуктами запаслась, и книг в сельской библиотеке набрала. Подумала и позвонила в магазин продавщице Свете. Та отнеслась с пониманием:

– Никаких проблем, тётя Маша. И месяц подожду, и два. Может, больше послать? Чтобы им не впритык тратить? Давайте номер, сейчас переведу.

Договорились на двадцать. Включила телевизор, областной канал, погоду посмотреть. Передавали криминальные новости. Вчера четверо неизвестных грабителей в балаклавах ворвались в облкомбанк, убили охранника, ранили кассиршу и похитили 18 с чем-то миллионов рублей. Бедняга, подумала. Нашёл непыльную и денежную работу. Дома родители, жена, дети. Вот горе-то! Стоит его жизнь этих денег?

Решила сварить суп. Но воды в баке на донышке. Всё-таки придётся выйти!

Собиралась как в поход. Поверх куртки – дождевик с капюшоном, на ноги – резиновые сапоги с меховыми вкладками. Этим летом мужики через брёх с матюгами всё-таки сделали перила. Не везде, но в особо опасных местах. Шла, хватаясь за них, и приговаривала: молодцы!

У родника кто-то сидел на корточках. Парень. Явно незнакомый.

– Ты откуда здесь, мил человек, – спросила.

– Из города.

А фляги-то у него Ленины. Ладно, лучше помолчать. Парень прихватил фляги и пошёл к ступенькам. Марья Кузьминична увидела, что вода взбаламучена, и решила пару минут подождать. Подошла к бане. Так, навесной замок был прикрыт от дождя разрезанной пластиковой бутылкой. А теперь она отброшена в сторону, а замок висит на дужке открытый. Обязательно надо было сломать! Ведь ключ – вот он, на гвозде под крышей висит. Да, нехороший гость у Лены. Не племянника ли дружок?