Злоключения на острове Невезения

Вся деревня сидела у покойницы, только Марья Кузьминична ушла в дом, поставила телефон на зарядку и разговаривала. Предупредила Зимина, чтобы не давал жене смотреть местные новости. Он захлюпал в телефон: «Как жалко-то, Кузьминична!» На похороны обещал приехать. Посоветовал позвонить Ангелине с телевидения, может, она поможет с вездеходом. «А не дорого?» Он отрезал со знанием дела: «Информация – тоже товар!» Ангелина связала её с каким-то жуком с какого-то сайта, который за видео обещал завтра с утра пригнать вездеход, способный спроста проехать через залитые на метр пороги. Позвонила Тимофею, который не выпускал обретённую технику из дрожащих рук, и велела ему вести съёмку. Потом снова Ангелине, уточняя, не обманет ли этот жук. Она подтвердила, что всё будет, и что сама приедет. Тогда Марья Кузьминична заказала ей венок и продиктовала надпись. Ей стал что-то кричать какой-то мужик, чтобы убрала телефон и поговорила с ним. Она отмахнулась и позвонила Свете, попросила нанять местных, чтобы могилу выкопали: «Света, всё потом! Под берёзой, где все наши!» Тут мужик у неё телефон вырвал и отключил.

– Ах, простите, – опомнилась она. – Вы за бандитом? Что ж один, его же вытаскивать надо, – вышла в коридор и дёрнула за половик. – Вот, пожалуйста, забирайте!

Не пошёл у них разговор с прибывшими. Когда по деревне побежали бойцы в бронежилетах, касках и с автоматами, грубая Паня сказала:

– Ух ты, в каких лесах они такие красивые воевали, пока нас бандиты убивали?

Яростно ругались по поводу покойницы, которую приезжие во что бы то ни стало хотели забрать для вскрытия. Бабки встали стеной. Следователь воззвал к Марье Кузьминичне как к старосте, женщине образованной и относительно вменяемого возраста. Она ответила:

– Я как бывший медик и неверующая позволяю после смерти меня не только вскрыть, но и нашинковать. Но воля покойной выражена была внятно и недвусмысленно: не вскрывать, похоронить в Ссёлках. И мы должны её уважить. Вот покойница, вот её пробитый висок, вот угол сундука, с которого кровь не стёрта. Пишите протокол на коленке – и баста! Этот урод утверждает, что просто отмахнулся, свидетели, такие же бандиты, это подтверждают. Вскрытие иного не докажет.

Самый гадкий момент – при пересчёте не хватило трёх с небольшим хвостиком миллионов. В рюкзаке оказалось 12 миллионов, причём под пачками денег обнаружилось хозяйственное мыло. Марья Кузьминична сразу заявила, что мыло это у неё с полки вчера стащила бандитка по имени Тина. Но как оно могло там очутиться, если чулан всё время был закрыт и под наблюдением? Три миллиона, которые так и пролежали на столе рядом с уснувшим бандитом, по их утверждению, они сами дали Тине, убеждённые, что она никуда не денется.

Кто их украл? Естественно было предположить, что они уплыли с Тиной и Борькой. Но полицейские, обозлённые деревенской неуступчивостью, предположили, что деньги на мыло подменили те, кто чулан открывал. Взревела Паня. Из слов, ею произнесённых, в литературе употребляются только союзы. Марья Кузьминична, к несправедливости жизни привычная и ничего хорошего от власти не ждущая, сказала:

– Паня, успокойся. Пусть ответят на вопрос: на кой мы их вызвали? Могли спокойно утопить этих троих, разделить все 15 миллионов и после этого улететь на Багамы. Пусть обыскивают всю деревню вместо того, чтобы двух беглецов искать. Это для них и привычнее, и добычнее.

Всё это довершилось интервью заместителя губернатора, которое он поспешил дать центральному каналу, мол, наша доблестная полиция успешно обезвредила банду, и никто не пострадал. А потом другие бесконечно тиражировали это интервью на фоне кадров с замотанными в скотч бандитами и стоящими рядом старухами. Приличнее всех поступила телерадиокомпания, в которой работала Ангелина. В нескольких фразах сочувственно изложили ситуацию, в которой оказались пожилые жители деревни, посетовали на негибкость административно-территориального деления, что давно следовало закрепить деревню за Ссёлками, указали на вину Рясовского участкового, который был обязан проверить относящиеся к его участку населённые пункты, а такие удалённые – тем более. А потом повторили монолог Елены Николаевны Рясовой, прозвучавший у них год назад в связи с махинациями чёрных риелторов.

К вечеру в деревне не осталось посторонних. Надя Рясова закатила глаза и сказала вслед вертолёту:

– Он улетел, но обещал вернуться! Ах, шалунишка! Спрашивается, на кой ляд мы их звали? Только время потеряли! Давайте теперь поминки готовить!

Утром приехали на военной машине с высокими колёсами Ангелина и Зимин. Его встречали со слезами. И он кинулся к старухам, будто год не виделись. А когда выехали на шоссе неподалёку от Ссёлок, их встретили и местные, и приехавшие на заказном автобусе старухи из большого Рясово. От шоссе и до церкви все двигались пешком. Марья Кузьминична услышала недоумённый шёпот местных: «Почему не вопят?» Удивилась: они что, не знают, что у Лены – родни никого. Оказалось, что в Рясово, в отличие от других деревень, сохранилась традиция причитаний. Неожиданно тонким-тонким голосом вступила Наташа:

– Круглая-то ты да сиротиночка,

Уж бедная ты да ягодиночка,

Уж никто тебя не провожает,

Ни отца-то у тебя да ни матери.

Провожают тебя да люди добрые,

Люди добрые да всё соседушки,

Люди добрые да ото всей души,

Ото всей души, да не от радости…

Это завораживающее гипнотическое пение прорвало какие-то шлюзы в душе, и вдруг полились слёзы. Она плакала, вспоминая Ленино миролюбие, её трогательные рассказы, незлобивость, нелёгкую судьбу, преданность непутёвому племяннику Феденьке. Когда тонкий голос Натальи внезапно смолк, вступил низкий грубый голос Пани:

– Как подымись, да туча грозная,

Упади, да с неба камушек,

Расколи-ка гробову доску,

Вы слетите с неба, ангелы,

Положите в тело душеньку…

Замолчала Паня, и из конца процессии, где шли приехавшие из большого Рясово, откликнулись:

– Я путем иду, широкоей дороженькой.

Не ручей да бежит, быстра эта реченька.

Это я, бедна, слезами обливаюся…

В церкви Марья Кузьминична простояла недолго. Как-то неловко она чувствовала среди молящихся. Поставила свечу перед какой-то иконой и вышла на воздух. Следом за ней вышла продавщица Света:

– Ой, не могу службу отстоять, дела ждут, побежала я.

– Пойдём, Света, мимо почты, я деньги сниму, заодно рассчитаемся.

– Если туго с деньгами, я подожду. Похороны ведь!

– Нет, Лена оставила деньги на похороны. Что останется, этому Федьке-паршивцу велела отдать.

– Тратьте, не экономьте, Федька уж полгода как умер, – сказала вышедшая со Светой специалист Рясовской сельской администрации, привезшая старух, которую по-прежнему они звали секретарём сельсовета.

– А что же, а Лена… – растерялась Марья Кузьминична.

– Я получила бумагу и положила её в сторону. Старая она, чего было смысла жизни её лишать? Сказала, Федька наказан на год запрещением посылок.

– Да, человек надеждой жив. Спасибо вам!

Вернулась вовремя, чтобы успеть проводить гроб от храма до могилы. Когда, кинув горстку земли, отошла к Пане, та с тоской ей сказала:

– Эх, думала, это место для меня… да вот соседушка опередила…

– Ты что? Твои ведь все в большом Рясово!

– Мои на небе, а в Рясово только могилы. А я хорошо, если два раза в год там бываю. Уйду – и никого с нами не будет. А тут, покуда живы, меня соседи навещать будут.

– Да, я тоже с мамой моей рядом не упокоюсь, – сказала Анна. – Здесь наше место.

– О чём вы толкуете, подружки, – обнял их подошедший сзади Зимин. – Жить надо! Назло пенсионному фонду! А давайте я вам пример дам для подражания! Иду я, значит, вчера по Горьковской, а впереди над тротуаром зонт телепается такой радужный, перламутровый… ну, где-то в области моего пупка, а из-под него ножки такие капелюшечные, да на каблучке малюсеньком. Заглядываю я под зонт, а там…

– Да неужто наша графиня? – ахнула Паня.

– Она самая! Я поздоровался, она в ответ кивнула этак свысока… вот как жить надо! Любит она себя!

– Ну, что ж, – вздохнула Паня. – она мне чуть не в матери годится. Что барыней себя вела, так мы сами ей дозволяли. Что с ерундовиной этой скандал получился – да шут с ней, она же плохого не хотела, это мозгляк ейный вонь поднял. Дай ей бог до ста и дольше!

Через день позвонил следователь, сказал, что в лозинках под мостом труп утопленницы обнаружен, надо, мол опознать. И замолчал многозначительно.