Злоключения на острове Невезения

Так и договорились на шестерых гостей.

Гости приехали к полудню на двух машинах. Первой вырвалась на простор с визгом Нюся и вцепилась в Марью Кузьминичну, не давая ей обнять дорогих гостей:

– Вот видите, меня бабушка больше всех любит!

– Анна, – строго сказала Марья Кузьминична. – Немедленно прекрати!

– Меня так бабушка ругает: «Анна!», – пояснила приезжим Нюся.

Одна машина развернулась сразу, водитель второй стоял у приоткрытой дверцы.

– Мам, – сказал Валера. – Это попутчики. Они нас выручили, двоих посадили, а мы обещали им квартиру найти.

– Ох, попробуем. Хлеба-то привезли?

– Вот мешок. На кой столько?

– Это на всю деревню. Нюся, Вова, взяли хлеб и давайте с приезжими до тёти Маруси. Если она их примет – на обратной дороге разнесёте. А нет – так спросите ещё у бабы Анны и бабы Наташи, не возьмут ли они постояльцев.

Познакомились. Ольга и Дмитрий. Оба – симпатичные люди возрастом в районе пятидесяти; у неё заурядная внешность, но необыкновенные глаза, с неё бы икону писать. Что-то знакомое и вызывающее тревогу. Марья Кузьминична тряхнула головой: некогда, потом разберусь!

Минут через двадцать машина вновь остановилась напротив дома. Вова доложил:

– Хлеб раздали, на квартиру никто не пускает. Тётя Маруся в запое. Нюся пошла к бабе Пане с курочками знакомиться.

– Ох, самой пойти к Лене…

Лена руками замахала:

– Ты что, я ж никогда жильцов не беру. Да и не прибрано в горнице.

– Что ты там скрываешь?

Не слушая возражений, заглянула в горницу. Запах прели, прогнивший потолок, четыре таза под протечками.

– Лена, что ж ты молчала! Крышу чинить надо!

– Маша, ничего не надо. На мой век хватит.

– Вот что, открывайте окна и выносите всё в сарай. Вы говорите, матрацы у вас надувные? Значит, кровати оставьте. Пойдём, Оля, я жидкость для полов дам, чтобы запах перебить. А после обеда мужиков организую, чтобы, значит, крышу залатали.

Через час всё население Второго Рясова собралось у крайнего дома. Супруги Зимины привезли на тачке два шиферных листа: «Старинный, шести волновой, как раз подойдёт!» Тогда и Паня позвала: «Эй, которые мастеровые, там у меня за сараем старые листы. Может, где подлатать, сгодится!»

Как ни странно, горожане Тимофей, Дмитрий и Валера работали очень уверенно, о чём не преминула съехидничать баба Наташа, деревенские, мол, никуда не годные, а городские – хоть куда. Тогда старик Рясов сказал: «Пойду за инструментом, боров и трубу прочищу, покуда чердак открыт». Наташа замолчала: печник он был не только знатный, но и на всю область один. Если в деревню заезжала какая-нибудь крутая тачка, значит, за ним из какого-нибудь барского посёлка богатеи прислали, чтобы камин сладил. Ребятишек с трудом удалось отправить за родниковой водой, чтобы под ногами не путались, а Марья Кузьминична стояла у калитки с невесткой и поясняла ей: да, старухи все местные, кроме неё и Зиминой, а из мужиков местный только Рясов. Да все они тут Рясовы по реке и селу: река Тихая Ряса, а село Рясово. Паня по мужу Рясова, Анна и Лена по отцу, замужем не были. А Наташа Сенявина, а девичья у неё не знаю, но скорее всего тоже Рясова. И на той стороне чуть не половина жителей Рясовы. Поймала внимательный взгляд Ольги, она не просто прислушивалась, а жадно слушала. Опять это неприятно царапнуло, и опять отложила на потом, гости же у неё, не до чужих пока!

Вечером расспрашивала сына, кого из знакомых на родине навестил.

– Ну, ты же знаешь, я за двадцать лет здесь один раз был. Всё чужое. Один друг был с садовского горшка, Серёга. Но он, мне сказали, уехал накануне. Так и не повидались.

– Слава богу!

– Ты что?!

– Я, конечно, обещала никому не рассказывать. Но тебе – придётся…

Марья Кузьминична рассказала об убийстве Шумова и обо всём, что случилось потом. Валера слушал, облокотившись на стол и вцепившись в волосы.

– Да, слава богу, что не встретились…

– А что, – вмешалась вдруг в разговор Юля. – Он педофила убил. И всё нормально!

– А то, что чуть маму не убил?

– Но это же не всерьёз!

– Мам, скажи ей!

– Убил бы, если бы не подполковник.

– Но как же, вы же говорили, с детства он у вас дневал и ночевал…

– Благодарность, Юля – родственница совести. Ты дом Серёжкин видела? В таком доме совесть не живёт. Холуи его, конечно, на убийство не пошли бы. Но он бы в одиночку и убил, и расчленил, и в озере бы утопил.

– То есть вы шли на верную смерть? Но зачем?

– Надеялась договориться. И договорилась ведь.

– А если…

– А если бы наступило «если», дальше убивать он бы не осмелился.

– Мам, ты ради Наташки жизнью рисковала?

– Ради детей, сынок. Как они без мамы?

– У-у, – завыл Валера. – Ну, что ты за человек!

– Ты что плачешь, дядя Валера? – спросила Нюся, выпрыгивая из-за сарая. – У тебя голова болит, да? У тёти Маруси тоже голова болит. Потому что она водку пила. Ты водку не пей, тогда голова болеть не будет.

– Всё, Нюся, хватит, – строго сказала Марья Кузьминична. – Яйца курицу не учат. Где мальчики?

– Они подушками дерутся. У меня от них тоже голова болит!

Юля сорвалась с места. В дальнем домике метались тени, доносилось пыхтение и взвизгивание. У них ещё хватило ума не орать, чтобы не привлечь внимания взрослых! Дрались Коля и Саша. Где Вова? Марья Кузьминична заглянула в ближний домик и хмыкнула: внук, утомлённый ранней побудкой, долгой дорогой и массой впечатлений, прилёг не раздеваясь и уснул. Спал под визг двоюродных братьев и писк комаров, налетевших в открытую дверь. Она накинула на него одеяло, включила ультразвуковой отпугиватель и прикрыла дверь.

Последующие три дня пролетели быстро. Вова с утра до обеда рыбачил. С двоюродными братьями общался, но близко не сошёлся; хотя младший из них Саша всего на год старше, но было им вместе неинтересно. Зато Нюся приезжим понравилась чрезвычайно. Они её и на руках таскали, и качели ей смастерили, и на старицу её водили. Юля как-то даже вздохнула: «Надо было девочку родить». Марья Кузьминична ей улыбнулась: «Не факт, что получилась бы девочка. Да и одно дело – вот так поиграть, а если бы как Вовке пришлось из памперсов вытряхивать, в сад приводить-уводить, да кашей кормить – взвыли бы!»

Ленина жиличка оказалась художницей. Уже на следующее утро Марья Кузьминична видела, как она прошла вверх по дороге с большим плоским ящиком, висящем на ремне, закинутом на плечо. Вернувшись с рыбалки, Вова сказал, что видел её рисующей пустой дом. Бабушка пожала плечами: может, он был интересен на взгляд художника, но жители и смотреть-то на него лишний раз не хотели. Называли его «поповским», вроде бы, до тридцатых годов это был дом священника. Потом его репрессировали, семью выслали, а в доме сделали клуб. А в мезонине была библиотека. В пятидесятых клуб построили в центре села, а стоящий на отшибе большой бревенчатый дом вновь стал жилым. Обезлюдел он уже потом, но ещё до того, как Рясово стало Вторым, а после перемены русла реки наследники владельцев продали его за копейки столичным риелторам.