Пришла она в себя неизвестно когда и неизвестно где. Не совсем белый и кое-где потрескавшийся потолок и белые кафельные стены. Попыталась встать или хотя бы повернуться, но оказалось, что её руки пристёгнуты ремнями к железной койке. И ноги тоже. Капельница над ней. Приподняла голову. Дверь открыта, в соседнем помещении бубнят два мужских голоса, смысл беседы не доходит. Окликать их она не собирается, понятно, что это не простая больница, и даже не инфекционная. Это психушка. Сознание её ещё не вполне ясное, но понимание, что её подставили, пришло. Кто, Зоя или Пирогов? А может, кто-то из ресторанных? Ладно, пока надо делать вид, что она спит.
Шаги, голоса приближаются.
– Вот, они тут все такие, – говорит один. – Обкуренные, обдолбанные богатенькие дочки и сыночки. Кровь ей очистят, да в медикаментозной коме, чтобы не мучилась, и опять по кабакам и клубам куролесить.
– А я её сейчас трахну, – говорит другой и начинает отстёгивать ремни с ног.
Пора что-то предпринимать. Она вспоминает истории, которые рассказывала Марку о вендиспансере, открывает глаза и говорит:
– О, мужчинка! Ты из какой палаты, «эс» или «гэ»?
– Эс, лапочка, – отвечает он.
– Тогда нормально, а с гонореей ко мне не подходи. Не хватало ещё твой трепак на мой сифон намотать!
– Э, погоди, у тебя что, сифилис?
– И всего-то два креста. Мне антибиотики колют, бытовым я не заразна. Ну, если только через кровь и слюну… и сам понимаешь что. Но с презиком почти безопасно.
Санитар матерится и отскакивает от кровати. Где-то далеко стук двери. Оба выскакивают из палаты. Входит, судя по шагам, женщина, бормочет: «Хорьки похотливые», и застёгивает ремни на ногах. Однако как у них всё простенько!
Заходит ещё один. Белла открывает глаза. Над ней широкоплечая тётка с худым лицом и маленький толстенький улыбающийся мужчина. Медсестра и врач.
– Здравствуйте, – говорит он.
Стоит ли отвечать? Белла водит взглядом вокруг его лица и бормочет:
– Это льняное масло. От пауков помогает.
– Сознание ещё спутанное, – говорит толстячок и начинает диктовать какие-то латинские названия и цифры.
Врач уходит, медсестра заменяет бутыль на капельнице. Белла задрёмывает.
Очнулась она в другом помещении, с окном, тумбочкой при нормальной кровати и без привязи. Встала, выглянула в окно. Этаж примерно второй и решётки. Дверь не открывается, но над кроватью есть кнопка вызова персонала. Внимательно осматривает потолок и стены. Похоже, что камер наблюдения нет. Ага, ещё одна дверь. Санузел.
Снова ложится и закрывает глаза. Воевать не стоит, сначала разведка, потом попытка побега, а потом бой. Разведка заключается в том, чтобы правды не говорить.
Когда врач обратился к ней на «ты» и по имени, она стала звать его Васюткой. И он сразу перешёл на имя-отчество. Сказал, что её привезли с нервным срывом и отпустить пока не могут. На вопросы отвечала как бог на душу положит, что могла, переврала, о чём не хотела, открестилась незнанием. Резус неизвестен, цикл уменьшила, критические дни сместила, аллергия отсутствует, противозачаточные принимает.
– Но вы же не замужем.
– И не была. Но беременность не из-за штампа в паспорте случается.
Её оставляют в покое, выдают халат и шлёпанцы и разрешают выходить в коридор и даже на улицу. Прогулки ограничены маленьким двором. Вокруг высокие стены, за ними деревья. Никаких звуков транспорта, людских голосов, стука и лязга. Похоже, что лечебница в лесу или в большом парке, разбитом на загончики, каждый на одного психа. Ну, или на отделение, но не все гуляют. Жутко представить, во сколько тётке обходится её ежедневное содержание.
А когда через пару недель её приводят на осмотр к гинекологу, всё становится понятно. Врачиха фальшиво улыбается и говорит, что у неё небольшая эрозия, которую она в следующий раз прижжёт. Ага, понятно. Присадка предстоит.
В палате она усаживается на кровать и застывшим взглядом утыкается в стену. Если бы у неё был враг, стала бы она так изощрённо издеваться над ним? Ну, напустила бы на неё дюжину грязных бомжей, чтобы изнасиловали в особо изощрённой форме. Ну, отрезала бы ей каждый день по пальцу. Зачем беременность? И откуда у Зюкиных такие деньги?
В их отсеке восемь палат, все одиночные, все женские. Семь сокамерниц разной степени вменяемости, но ни с одной общаться не приходилось. Во-первых, потому что персоналом не приветствовалось. Во-вторых, потому что опасно. В-третьих, потому что сама Белла очень неконтактная, чему результат такой: второй месяц как она помещена в психушку, и никто её ни разу не посетил. Не нужна, значит, никому.
Ежедневное хаотичное кружение по коридору, по двору. Дверь в небольшую столовую открыта в определённые часы, видно, в другое время в неё имеют доступ другие пациенты из других отсеков. Как-то она заглянула в сестринскую и бросила взгляд на монитор с каким-то текстовым файлом. Сегодня девятнадцатое, пятьдесят дней со дня похорон Резниковой. И задержка две недели.
Побрела по коридору и машинально толкнула дверь в столовую. Почему-то она оказалась открытой. Белла зашла и увидела незнакомую девицу в очень смелом пеньюаре, одиноко сидящую за крайним столом. Машинально взглянув на стол, она даже всплеснула руками:
– Креветки? Вас кормят этой прелестью?
– Куда там, это предки передали, – отрицательно покрутила головой она и любезно предложила. – Угощайтесь.
– Не откажусь, – обрадовалась она. – Вы не будете возражать, если я прихвачу пять штучек? Очень люблю с огурцом, вечером съем.
Вот не уверена, что их с огурцом едят, но надо же было что-то сказать. Если нет, пусть сочтёт за экстравагантность. Ещё пригляделась, что и как девушка у них отделяет. А то бы целиком жевала. Прихватила креветки бумажной салфеткой и быстренько удалилась, пока не замели.
Как там аллерголог сказал? Вторая реакция будет острее. И привет гинекологу. Операция «Свободу попугаю» начнётся вечером при отсутствии врачей.
Когда за окном почти стемнело, она очистила три штуки. Съела. Две сунула в карман. «Ну, гады морские, если умрём, то вместе».
Удивительно быстро начался озноб. Так, температура пошла вверх. Оглядела себя. Сыпь в основном на груди и животе. Что-то реакция слабовата. А, где наша не пропадала, пошла в ход ещё одна! Полежала, прошлась несколько раз от кровати до окна и обратно. Закрутило в животе, да так, что бросилась в туалет. Ага, это не то, что показалось, а то, что требовалось. Вернулась, легла в ознобе и даже стала забываться.
Внезапно наступило удушье. Белла едва успела надавить на кнопку. Не сразу послышалось шарканье: «Ну, что там ещё?» Вспыхнул свет. И вскрик!
Дежурный врач всё же в клинике оказался. Но это даже к лучшему. Он велел сделать ей укол, хотя медсестра отговаривала, мол, этой пациентке ничего нельзя давать без консультации гинеколога.
– Кстати о гинекологе, – пробормотала Белла. – У меня задержка была большая, а сегодня месячные пришли. Может, на них такая реакция?
– Я звонить, – убежала медсестра.
Повезло с днём диверсии. Граждане отмечали Спас Преображения, пьяный Магомет к горе ехать не пожелал. Гору погрузили в микроавтобус с надписью «Ambulanse» и отправили к Магомету. Водитель за рулём и сопровождающий санитар. Безобразие, за что только тётя деньги такие платит! Санитар только до проходной ехал рядом с её носилками, а потом приоткрыл окошко, приказал тормозить и пересел к водителю. Вот что сифилис всемогущий делает.
– Четвёртая стадия, самая заразная фаза, – сказала она ему вслед.
Это на случай чтобы не хватали, когда побежит. Ведь появилась надежда не только от нежеланного Зюкина освободиться, но и свободу обрести.
Мчались очень быстро. Но надо рисковать. Дверь она собиралась приоткрыть, чтобы выскочить, как только машина притормозит. А она не открывалась. В отчаянии оглянулась. Есть же ещё дверь задняя. Она подползла к ней на четвереньках. Закрыта на простую щеколду. И щеколда поддаётся. Скомкала одеяло, чтобы создать видимость тела и скорчилась у дверей. Замелькали огни, и машина резко остановилась. Хлопнула водительская дверь. Что-то кто-то крикнул. Снова хлопнула дверь, и водитель сказал: «Переезд закрыт».
Надо бежать, пока сзади нет машин. Белла подняла задвижку, села, спустила ноги наружу, перевернулась на живот и дотянулась ногами до земли. Тихо притворила двери, подумав: «Распахнутся, как только поедет», и скользнула к обочине.
То и дело босыми ногами натыкаясь на колючки и камни, она перемахнула через канавку и углубилась в кусты. Потом наткнулась на тропинку и пошла по ней, перешла одну железнодорожную колею, вторую, третью, пока не упёрлась в вагон. Обошла его и увидела, что в нём горит свет. Белла нерешительно стукнула по обшивке. Тишина. Она застучала отчаянно. Хриплый голос спросил, кто хулиганит. Белла попросила:
– Выгляните пожалуйста!
– Ну?
– Пожалуйста, позвоните в полицию!
К ней спустился лысый старичок, посмотрел на неё и присвистнул:
– Не боишься ты одна тут ночью ходить?