– О! За три года брака впервые вижу свою дражайшую супругу в слезах. Что взволновало вас, позвольте спросить?
Будь Маша в ином состоянии, она бы и отвечать мужу не стала. Но тут у нее вырвалось:
– Тетенька Марья Афанасьевна умерла…
– О! – Федор Ионович нервно заходил по комнате. Из прихожей послышался стук, потом приглушенные голоса, и в гостиную вошел Игнатий Илларионович. – Вы, дражайший тесть, вероятно, пришли сообщить нам скорбную весть?
– Что такое?
– Как, вы не знаете? Ишеева умерла.
– Вот как? Тебе, Маша, извещение Афанасий Петрович прислал?
– Нет, папенька, Кита отписала.
– Странно. И что пишет она?
– Похоронили ее третьего дня. Всё.
– В таком обширном письме – и всё?
– Далее она пишет о том, что с ней будет… ей надо определяться…
– А кто же наследник?
– Она не написала. Не знает, должно быть. Но у Марьи Афанасьевны кроме Афанасия Петровича и нет никого.
Отец и муж переглянулись.
– Вы с Катериной такие же племянники, как Ишеев, – сказал отец.
– Такие же, да не такие. Мы от сестер, а он от брата. Да и сестры… одна единоутробная, другая единокровная. Но главное – фамилия. Марья Афанасьевна очень ею гордилась.
– Ладно, дождемся вестей от Ишеева, – сказал отец.
Через неделю Тумбасовы всем семейством пришли в гости. Маша искренне обрадовалась приехавшим на вакации Васе и Лизе. Да и они вели себя со старшей сестрой иначе. После приветствий Маша предложила подросткам взглянуть на жеребенка, появившегося на днях на конюшне у Бокиной, и они вышли во двор.
– Марья, ты получила письмо из Петербурга? – спросил ее отец, лишь только они вернулись.
– Да, папенька, от Киты, – ответила она, удивившись, что это он спрашивает.
– И что пишет?
– Да так, все о себе.
– И что же, определилась она?
– Да, Афанасий Петрович предложил ей гувернанткой при детях его…
– Так что, он наследник?
– Должно быть, раз в доме тетушки остается…
– А тебе она что-нибудь оставила?
– Почему вы спрашиваете? Разве обещалась?
– Мне определенно обещала, – сказал доселе молчавший Федор Ионович.
– Мне она со всей определенностью говорила, что не считает обязанностью меня содержать. А вам когда она обещала? При последнем приезде?
– Раньше. Еще до сватовства.
Так вот отчего он так настаивал в своем сватовстве! Вот кому она обязана своим семейным счастьем! А она винила в этом отца!
– Как же вы ошиблись, Федор Ионович! Как провела вас старуха! Но вы-то, стреляный воробей, что же распиской не заручились! Были бы умней, и не состоялся бы этот нелепый брак!
– Ты что смеешься, сестрица? – дергая ее за рукав, спросил Вася.
– Федор Ионович женился на мне в ожидании наследства от тетушки!
– От Марьи Афанасьевны? – спросила Лиза. – Она нас всех терпеть не могла. С чего бы она Маше наследство завещала? Машу она, правда, отмечала. Говорила, что у нее характер есть. А Федора Ионовича она звала коллежским регистраторишкой в дворянском семействе.
– Что ты болтаешь? – дернула ее Софья Анисимовна.
– Да, маменька, мы же вместе подслушивали!
– Хороша дворянская семейка!
Слово за слово, и вышел большой скандал. Федор Ионович сгоряча указал родне на дверь, но через несколько дней затосковал. И объявил, что поедет по делам по месту прежней своей службы.
– Надолго?
– А вы, сударыня, никак скучать по мне будете?
– Скучать не буду, но содержать меня кто станет?
Федор Ионович обещал высылать домовладелице за квартиру и Маше сколько-то ежемесячно. Когда Бокина услышала о сумме, предназначавшейся жене, она охнула: «Ну и подлец, как есть подлец!»
– Мы столько и проживали.
– Так ведь он свою слугу Личарду с собой забирает, вам же еще прислуге платить.
Да, Федор Ионович забрал с собой Пелагею, чему Маша была очень рада. Это означало еще и то, что возвращаться муж был не намерен. Добрая домохозяйка предложила Маше переселиться во флигель, состоящий из двух комнатушек и кухоньки, а разницу за наем отдавать Маше. Так она и жила уже второй год, и вот оспа…
Наташа вместе с Машей самоотверженно ухаживала за Игнатием Илларионовичем. Софья Анисимовна перебралась в мансарду, которая в отсутствие детей пустовала.
– Вы не боитесь? – спросил как-то Машу доктор Зильбер.