Чужой своим не станет

– Все так, господин обергруппенфюрер, и это не считая предварительной подготовки, которую нужно провести с группой.

– Как долго вы планируете проводить подготовку?

– Каждый участник группы – с большим опытом. Не однажды бывали в русском тылу. Думаю, что нам будет достаточно десяти дней.

– Итого семнадцать дней?

– Получается, что так.

– Мне нравится ваш план, гауптштурмфюрер, он хорошо продуман даже в деталях. В каждой строчке чувствуется ваш солидный диверсионный опыт. Что мне не нравится, так это сроки! Сделаем вот что… Даю вам три дня на подготовку агентов и еще пять дней на осуществление акции. Всего восемь дней! Ситуация на фронте меняется каждый час, и нам нужно опередить русских.

– Сделаю все, что в моих силах, господин обергруппенфюрер. Но в этом случае мне нужен человек, который бы мне подробно рассказал об охраняемом объекте.

– У меня есть такой человек, – после некоторого колебания произнес Кальтенбруннер. – Он служит в штабе Девяносто первого стрелкового корпуса. Начиная со второго дня операции, он будет ждать вас в шесть часов вечера у разрушенной церкви поселка Яровичи.

Вытащив из кармана коробок спичек, Кальтенбруннер нарисовал на этикетке три восьмерки и положил его перед Штольце.

– Как я его узнаю?

– Одет он будет в форму офицера Красной армии. Высок, худощав, крепок. Он подойдет к вам и попросит закурить. Вы покажете ему вот этот спичечный коробок и скажете: «Дедовский самосад, если он вас устроит». Он должен ответить: «Мне все равно, главное, чтобы дымило хорошо».

– Он будет знать о нашем плане?

– Это ему не нужно. Мы не можем так рисковать. Расскажете ему все сами, когда встретитесь. Он объяснит, как лучше организовать нападение на архив. Узнаете от него другие важные детали: когда смена караула, сколько человек остается в здании в ночное время и прочее. При необходимости он сможет даже помочь людьми.

– Это хорошо.

– Значит, вы собираетесь перебираться через линию фронта под Несвижем?

– Да. Сейчас там бои, это лучшее время, чтобы пройти незамеченными и затеряться.

– В оперативном плане я прочитал, что вы хотите отправиться к капитану военной разведки Хольцу?

– Так точно! Шестьсот сорок первый моторизованный пехотный батальон. Он хорошо знает район и может нас перевести через линию фронта.

– Я бы посоветовал вам обратиться к майору Шрадеру. Он служит в третьей пехотной дивизии, седьмой противотанковый батальон. Правда, находится там недавно… Прежде служил в центральном отделе «Абвер-Заграница». Весьма ценный работник, он хорошо знает этот район, ему приходилось там бывать в тридцать девятом. Он поможет вам перейти границу.

– Я так и поступлю, господин обергруппенфюрер.

– Правда, в его биографии имеется одно небольшое «но»… Шрадер фанатично предан Канарису, и у меня на его счет имеются весьма нехорошие подозрения… Не исключено, что он завербован английской разведкой. После того как он вас проведет на другую сторону, устраните его!

– Слушаюсь, господин обергруппенфюрер, – не моргнув глазом ответил Штольце.

– Какой будет ваш псевдоним для радиосвязи?

– Заубер. Большинство удачных операций проходили под этим псевдонимом. В разведшколах меня тоже знали как гауптштурмфюрера Заубера.

– Хорошо, пусть так и будет, не будем ничего менять. И еще… Эта операция будет находиться непосредственно под контролем фюрера. И последний вопрос: вы, кажется, бывали на Тибете?

– Да. По личному распоряжению фюрера.

– Насколько мне известно, ваша экспедиция прошла очень успешно?

– Более чем… Мы сделали все, что от нас зависело. Артефакты были доставлены фюреру.

– Это очень хорошо, что вы интересуетесь эзотерикой. Надеюсь, что эти знания будут востребованы. Что ж, можете быть свободны.

Вильфрид Штольце бодро поднялся. При этом он почувствовал, что взвалил на свои плечи большую ответственность. Распрямился еще больше, чтобы обергруппенфюрер Кальтенбруннер не заметил на его плечах тяжесть, и твердым уверенным шагом вышел из кабинета. На выходе из здания ему вдруг показалось, что на углу он рассмотрел сухощавую долговязую фигуру полковника Эриха Коха. Но оборачиваться не стал: скверная примета, пусть все идет так, как предначертано.

* * *

Обергруппенфюрер открыл папку и вытащил копию записки, отправленной Шелленбергом рейхсминистру Гиммлеру. Еще раз внимательно перечитал.

Вальтер Шелленберг просил у Гиммлера, чтобы ему передали штаб «Валли». Допустить этого Кальтенбруннер не мог – в штабе «Валли» были собраны лучшие агенты «Абвер-Заграница», многих из которых он знал лично. Если дело зайдет далеко, придется напрямую обратиться за поддержкой к фюреру, но сначала следовало переговорить с самим Шелленбергом и подыскать подходящие слова, чтобы тот отказался от идеи расширить свое хозяйство за счет него и не пытался склонять на свою сторону рейхсминистра внутренних дел Генриха Гиммлера.

У обергруппенфюрера о Шелленберге давно сложилось собственное представление: весьма беспринципный малый, без всяких правил приличия, хотя в обаянии ему не откажешь. Умеет собеседнику заглядывать в глаза и говорит настолько искренне, что даже беспардонная ложь выглядит в его устах святой правдой. Умеет получать желаемое и для достижения цели идет на любую подлость. Все его действия глубоко просчитаны и выверены, он ничто не оставляет на волю случая, а такой лакомый кусочек, как штаб «Валли», тем более не пропустит мимо себя.

Не далее как вчера они повстречались в приемной Гиммлера, и Шелленберг с печальными интонациями произнес, что чувствует себя обманутым. Причем голос его был настолько проникновенным, что обергруппенфюрер едва удержался от желания утешить его добрым словом. В действительности Шелленберг был гениальнейший актер и большой манипулятор, и сыгранная роль была всего-навсего прелюдией к каким-то конкретным действиям. Его следовало опередить…

Неожиданно в комнату вошел побледневший адъютант и растерянно произнес:

– Господин обергруппенфюрер, только что сообщили: на фюрера в «Вольфшанце» было совершено покушение.

– Что? – невольно ахнул Кальтенбруннер. – Фюрер жив?!

– Да, жив. Ушибы и легкие ранения обеих ног.

– Как это случилось?

– Во время совещания под столом взорвалась бомба.

Вскочив с места, Кальтенбруннер заторопился к выходу:

– Я выезжаю в «Вольфшанце», немедленно!

Глава 5

Кто вы, господин Штольце?

Тимофей Романцев подошел к старомодному громоздкому шкафу с закругленными углами и взял с полки фотографию в светло-желтой изящной деревянной рамке, на которой он был запечатлен с Зоей. Ему хорошо запомнилось то время: шли тяжелые бои под Витебском, но перелом в войне уже ощущался. А еще установились солнечные дни, настроение было хорошее: оба молодые, счастливые оттого, что вместе, и еще они знали, что эти мгновения больше никогда не повторятся. Его переполняла любовь, Тимофей был уверен, что то же самое чувствует и Зоя.

Пережитое ощущение осталось в прошлом. Осталась лишь фотография годичной давности; за это время они сделались старше, а значит, помудрели. На войне люди взрослеют особенно быстро. Вернуться в прошлое невозможно, это не кинолента, которую можно остановить на полюбившемся кадре или прокрутить заново понравившийся эпизод.

Прошедший год заставил Романцева многое переосмыслить, немало испытать. Он изменился не только внутренне, но и внешне. Чего греха таить – прожитые дни добавили в его густую шевелюру целую прядь седых волос. Отношения с женой претерпели некоторые изменения; они не стали хуже, просто как-то устоялись. Ушла романтика, свойственная начальному этапу отношений. Но свежесть не потерялась, а с некоторых пор он стал чувствовать себя с Зоей одним целым. Где бы он ни находился, в каком бы окружении ни бывал, никуда он так сильно не стремился, как к любимой. Знал, что в ее объятиях всегда отыщет успокоение и восстановит силы.

Аккуратно поставив фотографию на место, Тимофей посмотрел на часы. Зоя должна была появиться через несколько минут. Из командировки он приехал вчера после обеда, но отметить его приезд еще не удалось. Радость встречи была замешана на горечи – накануне ей сообщили, что из их выпускного класса осталась в живых лишь половина мальчишек. Остальные, разбросанные по фронтам, полегли: кто безымянно, с коротким «пропал без вести», а кто удостоился похоронки с сухим канцелярским извещением. Многие из них успели повоевать не более получаса и успокоились навсегда, попав под артиллерийский огонь. Оставшиеся в живых грозились отомстить за погибших товарищей и дойти до Берлина.

Верилось, что так оно и будет.