Абхазия. Осенний трип

Мы разразились смехом и репликами:

– Это же чача!

– Восьмидесятичетырёхградусная, ха-ха-ха! Теперь у неё, наверное, градус слегка поубавился!

– Горячая чача – это сурово, хо-хо-хо!

– Воду надо было наливать из-под крана, аха-ха-ха!

Отсмеявшись, я поинтересовался:

– Ты хотя бы чай или кофе заварить этим не успела?

– Нет, – ответила она.

– Ну, тогда ничего страшного. Считай, что ты приготовила нам утреннее сакэ. Его ведь тоже подогревают.

– Но вы же не будете, в самом деле, пить чачу с утра.

– Нет, конечно.

– А что же теперь с ней делать?

– Да перелей в бутылку: остынет и будет не хуже прежней. А в чайник набери воды и снова поставь кипятиться.

Со второго захода все получили: кто – чай, кто – кофе.

За завтраком, посовещавшись, решили скорректировать вчерашние наполеоновские планы, урезав их до более реалистичных. И наконец Андрей, усадив нас в свой «Киа Спортэйдж», повёз всю компанию навстречу…

Навстречу разному.

Сначала на юг. Потом – на северо-восток. После этого – на север. Затем – снова на северо-восток. Всё дальше и дальше.

Глава вторая.

Сухум-Мерхеул-Черниговка

Итак, мы выехали из абхазской столицы по Абжуйскому шоссе, достигли села Мачара и, свернув на Военно-Сухумскую дорогу, устремились на северо-восток.

Стивен Кинг утверждал, что дороги – самый сильный наркотик, какой только есть на земле. И я готов подписаться под его словами…

Встречные машины можно было по пальцам пересчитать. Зато по обочинам, а подчас и по проезжей части медлительно разгуливали коровы. Иная бурёнка, остановившись посреди дороги, укоризненно смотрела на наш автомобиль: «Ишь, понаехали», – читалось в её глазах. Приходилось объезжать парнокопытную аборигенку по встречной полосе.

Мимо проплывали дома и зелёные палисадники. Среди домов встречалось немало заброшенных; некоторые – со следами разрушений.

– После войны осталось много бесхозных дворов, – пояснил Андрей. – Вокруг Сухума долго шли бои, грузины бежали, побросав свои жилища, да и абхазов немало погибло. Сейчас-то уже ничего: у домов появляются новые хозяева, и постепенно всё налаживается. А лет десять-пятнадцать назад здесь картина была намного печальнее.

Чем дальше от Сухума, тем больше попадалось на глаза «заброшек»… Мне довелось увидеть и многоэтажки, зияющие чёрными глазницами выбитых окон, и одичавшие сады, и даже строения явно промышленно-хозяйственного назначения, на коих лежала печать запустения. Но это – позже, в другие дни. А пока мы мчались по Военно-Сухумской дороге, ведущей свою историю от древнего, существовавшего не менее тысячелетия, караванного пути через Клухорский перевал. Несколько последних веков до прихода сюда Российской империи этот путь называли Турецкой тропой. При императоре Николае Втором здесь проложили более основательную дорогу, пригодную для автотранспорта; вот по ней-то мы теперь и катили с ветерком, а за окнами автомобиля нашим взорам открывались то кукурузные поля, то виноградники, то сады, то снова придорожные кукурузные делянки. Один раз остановились, пропуская стадо белых коз, наискосок переходивших дорогу в сопровождении погружённого в самосозерцание флегматичного пастуха. Имелись в этом стаде и козлы с огромными плоскими рогами, загнутыми колесом до самой холки – я никогда прежде таких не видывал… По ходу движения Амра принялась выговаривать нам с Андреем:

– Утром я вышла в сад, чтобы нарвать кумкватов, а спелых-то и не отыскала. Только зелёные остались. Вы что ж это ночью так разошлись? Как будто закусывать больше нечем! Хоть бы несколько штук оставили!

Мы с Андреем виновато осклабились:

– Да ладно тебе, эка невидаль – кумкваты.

– В конце концов, это возобновляемый ресурс: скоро новые поспеют. А пока ешь апельсины, фейхоа, хурму.

Амра не унималась:

– Не хочу хурму, она у меня у самой дома растёт. Я хотела кумкватов, а вы, бессовестные, ни одной штучки не оставили. И как только в темноте умудрились все деревья обчистить? Как будто не всё равно, чем чачу закусывать! Еды полный холодильник, а вы!

Мы отшучивались, посмеиваясь… Вскоре слева по курсу показалось небольшое село, утопавшее в зелени садов.

– Мерхеул, – сообщил Андрей. – Здесь родился Лаврентий Берия.

– А где электростанция? – вспомнил я.

– Она будет дальше, в Черниговке. Туда пригнали красноармейцев, они продолбили в скале русло, этакое рукотворное ущелье, в которое отвели часть воды из реки Мачары, и поставили турбину. Правда, сейчас уже никакой электростанции нет, турбину демонтировали, но место очень живописное. Его выкупили армяне и построили там апацху[4 - Апацха – традиционная абхазская кухня (абхазский двор), ресторан, кафе и т. п.]. Скоро сами увидите – ущелье оборудовали для туристов, туда возят людей автобусами со всей Абхазии. Да и местные приезжают: играют свадьбы, отмечают разные торжества.

Несколько минут потребовалось нам, чтобы миновать село; да и весь путь сюда от Сухума занял не более получаса… Интересно, сколько времени затрачивал Бида Чхамалия, чтобы добраться той же самой дорогой до Мерхеула, в котором у него имелся земельный надел? Если верхом, то, пожалуй, у него уходило на это не меньше двух часов, а если на арбе, так и полдня мог потратить.

Чтобы пояснить читателю моё досужее любопытство, сделаю небольшой экскурс в историю русской живописи. Да-да, именно живописи, ибо Бида Чхамалия оказался первым человеком, с коим подружился в Сухуме Илья Репин. Художник вышел из гостиницы «Ялта» и, прогуливаясь, наблюдал, как лодочники перевозили на берег пассажиров со стоявшего на рейде корабля. Зазевавшись, он едва не столкнулся с Бидой – и только после этого обратил внимание на рослого горца в чёрной черкеске, при боевых знаках отличия. Илья Ефимович извинился; слово за слово – разговорились. Чхамалия пригласил живописца в гости – там, за щедро накрытым столом в кругу домочадцев он рассказывал Репину о войне с турками, за отличия в которой ему был пожалован земельный надел в Мерхеуле, и о том, что мечтает спокойно встретить старость, выращивая виноград.

– Это дело мне по душе, я ведь человек простого происхождения, – признался он. – Мой отец был кузнецом, дед и прадед – тоже. Какие клинки они ковали! А мне бог не дал их умения: могу только пользоваться оружием.

– Да уж по вашим наградам видно, что хорошо умеете пользоваться, – заметил художник. – Знаете, я хотел бы написать ваш портрет. Не откажетесь мне попозировать?

– О чём разговор. Просьба дорогого гостя – закон!

В итоге Илья Репин написал два портрета под названием «Красавец абхаз», один из которых подарил новому другу, а второй забрал с собой. Первый портрет более полувека хранился у потомков Биды Чхамалия, но затем следы его затерялись; а второй был куплен в частную коллекцию и ныне находится в Финляндии.

В 1889 году Репин писал своему приятелю, художественному критику Владимиру Васильевичу Стасову: «Сухум мне так понравился, что я даже хотел купить там кусочек земли, но дальность расстояния не позволила мне осуществить этого».

Подобное желание возникло и у знаменитого художника-баталиста Василия Верещагина, который успел приобрести дачу в селе Нижняя Эшера. Правда, встретить старость в Абхазии, как он мечтал, Василию Васильевичу не довелось: он погиб на русско-японской войне – вместе с адмиралом Макаровым пошёл ко дну на крейсере «Петропавловск»…

***

Миновав мост через реку Мачара, мы проехали ещё несколько километров по вполне приличной грунтовой дороге, пока не упёрлись в апацху «Ассир».

– Выгружайтесь, – сказал Андрей.

– Это Черниговка? – спросил я.

– Черниговка осталась немного в стороне, а нам – сюда, – ответил он. – Здесь была та самая электростанция, о которой я тебе рассказывал.

Поскольку вход в ущелье перегораживала упомянутая апацха, пришлось отстегнуть по сто пятьдесят рублей с носа привратнику, взимавшему плату с посетителей. Сего расставания с мнимыми денежными сущностями я не ощутил, ибо за прогулку на круг расплатился некто непоименованный из нашей компании, и мне стало известно об этой скромной мзде постфактум (как, впрочем, и обо многих прочих расплачиваниях за удовольствия по ходу нашего трипа).

Далее мы шагали по территории, живописно обустроенной притулившимися к скале разноярусными беседками, небольшими изумрудными озерцами, мостиками, фонтанчиками, бассейном с плававшей в нём обречённой форелью, водяным колесом, степенно крутившимся под напором ниспадавшей с камней воды, и прочими красотами. За столиками в беседках негусто сидели посетители, а из кухни потягивало шашлыком. Однако мы явились сюда не чревоугодничать, потому проследовали выше вдоль русла рукотворного рукава Мачары.