Чингис-хан, божий пёс

– Сочихэл-эке! – звал он. – Я пришёл за тобой!

Но ответом ему была тишина. Аил опустел. Нерешительно показались из юрт лишь несколько пожилых индже и боголов, одетых а грязные обноски: спасая свои жизни, меркиты бросили их за ненадобностью… И – кто знает? – быть может, догнали в тайге мать-беглянку приглушённые расстоянием крики сына:

– Сочихэл-эке! Это я, Бельгутей! Если ты здесь, отзовись! Я всё равно отыщу тебя!

Но она не остановила коня, не поворотила назад. Оставив за спиной прошлую жизнь, решительно отринув её, Сочихэл мчалась вслед за меркитами – в Баргуджинские края, в неведомую даль. Чтобы больше никогда не видеть ни ненавистного Тэмуджина, ни его братьев, ни своего собственного сына, которого она считала предателем…

Не найдя Сочихэл, Бельгутей пришёл в бешенство. Некоторое время он ещё рыскал по тайге со своим отрядом, а затем оставил тщетные поиски. Вернулся к Тэмуджину и потребовал:

– Отдай мне пленных!

Тэмуджин пристально посмотрел ему в глаза:

– Где Сочихэл?

– Я не нашёл её! – выкрикнул Бельгутей. – Может, убили её, а может, забрали с собой! Они должны за это поплатиться!

И Тэмуджин всё понял, кивнул:

– Меркиты твои. Делай с ними что хочешь.

***

Бельгутей велел казнить всех меркитских мужчин. И сам участвовал в затянувшейся надолго расправе, стреляя в пленных из лука.

Впрочем, человекоубийство не утешило его, и он ещё много дней после этого ходил мрачнее тучи…

Когда с расправой было покончено, Тэмуджин обвёл взглядом сотни окровавленных бездыханных тел и подумал о том, сколь странно устроен мир: ещё сегодня днём эти люди жили своими мелкими сиюмоментными заботами, своими разновеликими печалями и радостями, и вот – для каждого из них погасла последняя луна, и солнце уже никогда не взойдёт. Если б им было известно всё наперёд, то, возможно, они сражались бы намного отважнее, чтобы с честью уйти из жизни. Но меркиты поступили как трусы, они бежали, пытаясь спасти свои шкуры – однако что для них изменилось? Ничего. Встретили смерть, подобно стаду глупых баранов, уготованных для обильной праздничной трапезы.

А ведь не этого ожидал каждый. Не будет у них теперь ни умудрённой сединами продолжительной и благополучной старости с неторопливыми рассказами об удачных набегах на чужие улусы и прочих событиях минувших времён… ни уютных юрт, в которых так приятно греть старые кости, глядя в потрескивающее пламя очага и слушая, как завывает снаружи студёный зимний ветер… ни заботливых жён и наложниц, умеющих с полуслова угадывать любое желание властителя своей судьбы… ни многочисленных детей и внуков, в которых люди обычно находят отраду на исходе своих увядающих трав… Нет, ничего этого не будет у лежащих здесь меркитов.

Однако в душе Тэмуджина не теплилось ни единой искорки жалости к поверженным врагам. Ведь так ведётся исстари: одних вражда убивает, а других учит побеждать. И он испытывал чувство удовлетворения. Потому что долгожданная месть свершилась; но самое главное – ему удалось вернуть Бортэ. Любимая женщина, живая и невредимая, снова рядом с ним. Чего ещё он мог желать?

Впрочем, слишком многим меркитам удалось спастись бегством. Это неправильно… Ничего, когда-нибудь настанет их черёд – всех тех, кто сегодня выжил.

***

Воины Тэмуджина, Тогорила и Джамухи разбрелись далеко по округе – отлавливали меркитских лошадей, собирали оружие убитых, а если на павших в бою недругах были хорошие доспехи, то не гнушались и ими.

Полонённых жён и детей вражьего племени Тэмуджин раздал своим багатурам.

– Сегодня я нашёл что искал, – сказал он. – Однако пусть не надеются меркиты, что родник их несчастий иссякнет. Впредь мы будем везде преследовать этот подлый народ, и наши уши останутся глухи к любым мольбам о пощаде. Их ждёт смерть, всех до единого.

– Возможно, в будущем так и произойдёт, однако сегодня-то нам за ними уже никак не угнаться, – благодушно посмеиваясь, покачал головой Тогорил. – Не думаю, чтобы они скоро опомнились от страха, который гонит их вперёд.

– Рано или поздноРано или поздноР они всё равно остановятся, – проговорил Тэмуджин упрямо, и в его глазах зажёгся холодный огонь беспощадной решимости. – Я не стану торопиться. Придёт время, когда меркитам надоест испуганно озираться по сторонам.

– Для этого должны миновать не одни травы.

– Ничего, пусть минуют. Я умею ждать.

– Это верно, – согласился Тогорил, вспомнив, что миновал довольно непродолжительный срок с той поры, когда его молодой союзник носил берёзовую кангу на шее и питался жалкими объедками в курене Таргутая Кирилтуха. – Ты уже успел доказать всем вокруг, сколь хорошо умеешь ждать подходящей возможности для мести. Вижу, характер моего анды передался его сыну: Есугей-багатур был так же отважен и безжалостен к своим врагам. Он говорил: «Нет никого опаснее, чем раненый зверь и недобитый противник. Если обнажил против кого-либо меч, надо идти до конца, обязательно разить насмерть. В противном случае сам неминуемо падёшь от руки того, кого пощадил»… Да, таковы были слова Есугея. Если б он дожил до этого дня, то его сердце – как сейчас моё – переполняла бы гордость за тебя, Тэмуджин.

…В обезлюдевшем меркитском кочевье осталось много брошенных детей: у одних родители погибли, другие же попросту потерялись в суматохе бегства. Среди них Тэмуджин приметил заплаканного мальчугана лет пяти – судя по всему, сына знатного нойона: тот был в шубке из белёных обрезков соболиных шкурок, в сапожках из маральих лапок и в собольей шапочке… Едва он увидел малыша – тотчас вспомнил, как Оэлун-эке жаловалась на одиночество:

– Вы, детки мои, повырастали, а мужа нет у меня, да и стара уже я, не могу родить себе ребёночка. А как бы хотелось маленького! Если б здесь топали детские ножки – не было бы так тоскливо сидеть в юрте со старухой Хоахчин, когда вы все уезжаете.

Вспомнив эту жалобу Оэлун, Тэмуджин подъехал к мальчугану:

– Как тебя зовут?

– Кучу, – ответил тот, утирая слёзы рукавом шубки.

– Где твои родители?

– Их убили.

– Видно, такая уж тебе выпала доля, ничего не поделаешь. Не зря говорят: за молнией следует гром, за громом – дождь. Ход вещей не изменишь. Хочешь, я заберу тебя с собой?

– Нет! – по лицу мальчика снова потекли слёзы. – Я хочу, чтобы мать и отец были живы! Чтобы всё стало как раньше! А если ты сделаешь меня своим боголом, то я вырасту и всё равно убегу!

– Не в моих силах вернуть тебе отца и мать. Но ты не будешь моим боголом, обещаю. Я отвезу тебя в юрту к одной доброй старой женщине, и она станет заботиться о тебе, как о родном сыне.

***

Когда Тэмуджин привёз маленького Кучу домой и подарил его матери, радость Оэлун превзошла все его ожидания:

– Само Вечное Небо послало его тебе! – воскликнула она, прижав к груди ребёнка. – Разве может что-нибудь скрасить закат жизни бедной вдове лучше, чем такой вот малыш? Я буду заботиться о сиротке, как если бы он вышел из моего собственного лона.

– Что ж, значит, у меня будет ещё один брат, – улыбнулся Тэмуджин, довольный, что угодил матери. – А когда он вырастет – дам ему коня, лук и меч. Станет Кучу настоящим багатуром, будет водить в бой моих воинов!

Он склонился к мальчику:

– Хочешь стать багатуром?

Глазёнки у Кучу разгорелись:

– Хочу! Дай мне лук и меч!

Тэмуджин потрепал его по волосам:

– Хорошо, сегодня же получишь аланггир номун[40 - Аланггир номун – небольшой, сравнительно слабый лук.] и стрелы-годоли[41 - Годоли – тупая костяная стрела или стрела-свистунок.]. Ну, а меч я тебе дам позже.

– Когда?

– Когда немного подрастёшь. Ничего, не торопись, время пролетит быстро. Тебя впереди ждёт много славных дел.

Так появился ещё один член в семье Борджигинов. Оэлун стала для маленького Кучу настоящей матерью, не делая различия между ним и своими родными сыновьями. К слову, вскоре многие знатные соплеменницы Оэлун стали брать с неё пример, принимая в свои семьи детей, осиротевших в результате войн с соседями.