Бабу-маленький бакшиш носит своего ребёнка на руках, очевидно, для того, чтобы все его видели. Обычно местные женщины размещают своих детей на бедре под сари, если они ещё очень маленькие. Тогда нет необходимости поддерживать их рукой. Если же дети побольше, то они сами сидят на боку у матери, держась то ли за шею, то ли за плечо, не мешая ей нести тяжести в руках и на голове. Правда, держать ребёнка перед собой на руках иногда удобно, потому что можно на ходу кормить. Эта мысль приходит мне в голову, как только я увидел, что Бабу-маленький бакшиш выпростала тощую грудь из-под перекинутого через плечо конца сари, а ребёнок опустил голову и начал сосать грудь скорее, как пустышку, ибо вряд ли там могло быть молоко. Эта процедура совершенно не мешала женщине подойти ко мне ближе и снова пропеть монотонно:
– Бабу, маленький бакшиш!
Я никогда не заставлял её ждать и сразу доставал кошелёк, но раньше она приходила всегда к автобусу, когда я уезжал, и прямо направлялась к моему окну, а уж потом обращалась к остальным. А тут я впервые вижу её на самом базаре. Бабита осторожно прикасается к моему локтю и говорит:
– Давай бакшиш! – показывая рукой на женщину.
Мне очень нравится то, что она просит не себе, и я говорю ей:
– Бабита лёрки ачаге, – что в переводе означает «Бабита хорошая девочка».
Достаю деньги и даю женщине. Она мне кажется сегодня более усталой, чем обычно. Движения её, как в кино с замедлением.
Идём с Бабитой за капустой, морковкой и огурцами. Она мне начинает что-то настойчиво объяснять. Наконец, понимаю по жестам, что она просит меня принести в следующий раз платье и трусики. Моя дочка Алёна совсем недавно уехала на Родину, и кое-какие предметы её одежды мы оставили здесь. Поэтому я обещаю Бабите выполнить и эту её просьбу, хоть Алёна значительно выше неё, но это ничего, даже лучше.
Продавец огурцов – индус. Голова его обвязана каким-то шарфом. Но это не чалма, которую носят сикхи. Видимо, он просто накрылся от палящего солнца. Усы длинноваты и топорщатся, требуют парикмахера. Он набрасывает на тарелку огурцы и уже взвешивает, когда я слышу недовольный крик Бабиты. Продавец не обращает внимания, но я вижу, что Бабита показывает рукой на самый большой огурец. Снимаю его с весов. Оказывается, он наполовину испорчен. Индус, как ни в чём не бывало, кладёт другой огурец, а я глажу Бабиту по её растрёпанным волосам. Она очень довольна и, улыбающаяся, возвращается со мной к дереву, где я собираюсь оставить сетку и идти за фруктами.
На пути опять встречаем Бабу-маленький бакшиш. Она нас не видит. Под мышкой у неё большой пучок зелени. Кажется, она собирается ещё что-то купить. В это время мимо нас проходит массивных размеров корова. Она тоже замечает пучок зелени, неожиданно быстрым движением головы выхватывает его из-под рук не заметившей её женщины и тут же сжёвывает, продолжая путь.
Бабу-маленький бакшиш растерялась и, по-моему, просто не имела сил выхватить хотя бы клочок украденной зелени. Меня поразило, что даже корова понимала бессилие этой женщины и сочла возможным ограбить, её.
Несколько человек, наблюдавших эту картину, расхохотались. Лишь малышка Бабита, возмущённая до предела, подскакивает к корове и изо всех сил шлёпает ладошкой по толстому коровьему боку. Корова нехотя ускоряет шаг, а Бабита бежит за ней, бьёт её и что-то кричит.
Бабу-маленький бакшиш стоит неподвижно. Ребёнок, согнувшись, старается что-то высосать из её груди. Нещадно жжёт солнце. У неё нет в глазах слёз. Они просто закрываются. Она мягко оседает и опрокидывается на спину. Ребёнок продолжает сосать грудь, и его вместе с матерью несут в сторону от торговых рядов.
На следующий день я проезжал через мост недалеко от базара. На берегу разжигали костёр. На высокой куче хвороста лежало завёрнутое в серый материал тело. Я попросил водителя остановиться. Мы вышли, и он объяснил мне, что сжигают женщину, которая умерла вчера прямо на базаре от солнца. Сжигать умерших – обычай индусов.
Да, я читал в газетах, что число жертв солнца каждый день растёт. Солнце даёт жизнь, оно же её и забирает, но далеко не у каждого. Сытые от солнца не погибают.
До нас доносится треск сучьев и дым костра. Мне казалось, что я всё ещё слышу знакомый голос:
– Бабу-у, маленький бакшиш.
И я бросил монету в воду.
Мой друг Эм Пи Варма
Когда я уезжал из Индии, прощаясь со мной, ин дийские инженеры Бокаринского металлургического завода спрашивали меня:
– Мистер Бузни, сколько у вас друзей остаётся в нашей стране, которых вы будете помнить?
В ответ можно было сказать только одно:
– Много.
В самом деле, так. Ну, разве могу я забыть Питера, с которым начинал работать на кислородной станции? Худой, кажущийся высоким относительно его низкорослых соплеменников, скромный и застенчивый, Питер с моей помощью переводчика настойчиво одолевал трудную науку монтажа кислородных компрессоров, которую эмоционально преподавал ему и его товарищам инженер из Казани Исхак Исмаггилов.
Эмоциональность Исхака проявлялась в том, что при выполнении каких-либо ответственных работ, когда время, как говорится, поджимало, а у индийских рабочих что-то не ладилось из-за неопытности, то душа нашего инженера не выдерживала, и он хватал сам отвёртку или молоток, что требовалось в тот момент, отодвигал помощников и точными быстрыми движениями выполнял трудную часть работы, сопровождая свои действия словами:
– Смотрите! Вот как надо, вот. Хорошо что б было.
Питер при этом всегда растерянно улыбался и что-то начинал объяснять своим рабочим. Те согласно кивали головами и ожидали, пока Исхак не возвращал им инструмент с неизменным вопросом:
– Ну, теперь поняли? Давайте сами. Они принимались за работу и вскоре сосредоточенные выражения их лиц сменялись улыбками, когда раздавалось знакомое уже русское слово «молодцы», и Исхак, размахивая руками, говорил Питеру:
– Вот видишь, могут хорошо работать? Привыкнут и будут лучше меня делать.
Питер с радостью соглашался. И я радовался вместе с ним, облегчённо вздыхая, так как теперь не нужно было проявлять дипломатию при переводе возмущений Исхака, которые он обычно пересыпал крепкими русскими выражениями, звучавшими всегда в моём переводе примерно так:
– Мистер Исхак говорит, что работа сделана не совсем правильно. Сейчас он покажет, как нужно делать.
С Исхаком мы работали очень дружно. Чем больше он возмущался неполадками и неумением индийских рабочих что-то делать, тем спокойнее я старался переводить его слова. Он понимал это и частенько сам выражал неудовольствие по поводу своей вспыльчивости. Парень то он был очень хороший. Обижать никого не любил.
Не может уйти из моей памяти Арбиндра Мишра – инженер эксгаустерного отделения, который чуть ли не ежедневно приходил ко мне в кабинет поговорить о жизни и, если бывал в гостях у меня дома, то чувствовал себя так, словно мы оба учились в одном колледже. Молодой весёлый парень с типичными для индуса усиками он своей непосредственностью и простотой в обращении напоминал мне наших комсомольских активистов. При встречах всегда рассказывал о своей кипучей общественной деятельности, познакомил меня со своим клубом и самодеятельным театром, в работе которого принимала участие и его жена Канчин, о чём он всегда с гордостью говорил. Кстати, именно Канчин оказалась моей первой индийской партнёршей в танце. Мне довелось танцевать с нею на вечере в нашем Доме Дружбы в Бокаро, где я по неопытности очень боялся наступить на её красивое сари, буквально стелившееся краями по полу. А главное, что привело меня в смущение, это то, что девушку нужно было обнять за талию во время танца. Но женская кофточка покрывала лишь верхнюю часть груди, оставляя талию обнажённой. Памятуя о том, что по обычаю Индии к телу женщины может прикасаться только муж и его брат, я не знал, будет ли хорошо, если моя рука окажется на талии Канчин. Однако танец начался, и пришлось-таки положить руку на обнажённую кожу. Ни к каким эксцессам это не привело к моему удовольствию.
Не забыть и Шиву Мурти Сингха с агломерационной фабрики, моего первого учителя языка хинди и индийских обычаев. Судьба свела меня с ним ещё в Кривом Роге, куда он был направлен на стажировку на Южный горнообогатительный комбинат. А через несколько месяцев мы снова с ним встретились уже в Бокаро, где он однажды пришёл ко мне домой неожиданно первого января, чтобы отметить Новый Год по русской традиции, с которой я познакомил индийцев в криворожской гостинице. Было это так.
В гостинице «Южная» в то время жили два индийских и три египетских специалиета, проходивших стажировку на агломерационной фабрике «ЮГОКа». Я работал с ними в качестве переводчика и практически неотлучно находился при них, помогая не только изучать нашу работу, но и переводя им телевизионные передачи, кинофильмы, водя по магазинам, словом, сопровождая всюду, знакомя с нашими обычаями, традициями, культурой. И они настолько привыкли к моему присутствию, что не могли представить, как это я вдруг уеду тридцать первого декабря, покинув на несколько дней. Пришлось по их просьбе остаться. Тогда я и предложил своим подопечным праздновать встречу Нового Года по-русски. Они, естественно, не знали, что это такое и согласились.
– Самое главное, – сказал я, – нужно достать шампанское – и мы кинулись в магазины.
Настояний подарок нам к Новому году сделали сотрудники гостиницы. Они поставили для нас в фойе красивую, нарядно украшенную ёлку. Здесь же мы разместили столы, накрыли их праздничными закусками. В этом вопросе у меня были определённые трудности. Дело в том, что египтяне были мусульманами и не пили спиртное, не ели свинину. Индийцы же оказались вегетарианцами. Однако при подготовке стола, на мой вопрос, что же мы будем есть, они решительно заявили:
– Мистер Женя, будем готовить всё, как принято у вас, а мы сами потом выберем, кому что можно.
Так мы и сделали. Шампанское выпили понемногу все. Ровно в двенадцать по московскому времени зазвенели бокалами за мир и дружбу между народами, за счастливый новый год. Мы восклицали хором по-русски «С Новым годом!» вместе с гостями телевизионной программы Голубого огонька. Через некоторое время я от имени Деда Мороза преподнёс всем присутствующим в качестве новогодних сюрпризов смешные поролоновые рожицы, которые при помощи пальцев на руках кривлялись, что вызывало всеобщий смех.
В эту ночь мы все говорили на английском языке, но дух встречи был действительно русским. По-семейному весело шутили и смеялись, говорили о помощи Советского Союза странам Азии и Африки, пели национальные песни и, конечно, всем известную «Подмосковные вечера». Продолжили встречу в клубе ЮГОКа, куда нас пригласили на новогодний бал. По пути из гостиницы играли в снежки – зима выдалась в тот раз снежная, ночь была ясной и морозной. В клубе появление моих друзей оказалось приятной неожиданностью для гостей бала, а для индусов и арабов, впервые оказавшихся на столь массовом русском празднике, карнавал в рабочем клубе казался сказкой. Их восторгала и огромная до потолка ель, сверкающая огнями разноцветных лампочек и шаров, Дед Мороз и Снегурочка, карнавальные костюмы, бесконечные танцы и аттракционы, в которых даже они принимали участие.
Возбуждённые и радостные, мы возвращались из клуба, когда снег уже светился голубизной наступающего утра.
Вот это празднование и вспомнил Сингх, когда пришёл ко мне первого января и стал объяснять моей жене по-русски:
– Извинитэ, что не пришёл вчера. Я знаю, вы праздновали в клубе. Я пришёл поздаравит вас с Новым годом по русскому обычаю.
Сингх протянул мне подарок – гипсовую статуэтку бога Шивы. Меня очень тронул его приход и память о русской традиции.
Навсегда остались в моём сердце танцовщица Манджула, школьница Руби, маленькая девочка Бабита, познакомившаяся со мной на базаре, и десятки других больших и маленьких людей, с которыми я работал и по-настоящему дружил в Индии.
Мне нравилось вызывать их на откровенный разговор, помогавший мне узнавать лучше Индию. Все они были люди разные, и каждый открывал мне новую страницу либо своим рассказом, либо характером.
Как-то раз мы шли с электриком Партасарти по заводу. Период был мансунный, то есть наступило то время, когда с океана муссонные ветры гонят накопившиеся облака, проливающиеся обильными дождями. В течение нескольких месяцев испепеляюще-жаркое солнце время от времени закрывается то на несколько минут, то на целые дни тучами, и долгожданная влага, источник жизни для здешних мест, обрушивается тяжёлыми каплями на истомленную землю. Дожди не приносят обычно прохладу. Температура воздуха, кажущегося раскалённым, снижается всего на несколько градусов. Зато, падая на горячую почву, вода тут же испаряется и наполняет воздушное пространетво духотой, которую многие северяне переносят с трудом.
В эти дни мы обычно ходим с зонтиками в руках, поскольку дождь может застать в любую минуту. Так произошло и в этот раз. Обжигающие лучи солнца вдруг скрылись и сразу же посыпались крупные капли дождя, будто тряхнули огромное дерево, и оно стало ронять сливы. Я раскрываю зонт и зову своего спутника:
– Мистер Партасарти, идите сюда, а то промокнете.
Партасарти худенький и очень маленького роста. По его обнажённой голове с редкими короткими волосами ручьями течёт вода, лёгкая рубашка короткорукавка сразу промокла, но он не идёт под зонтик и говорит: