Шаляпин. Горький. Нижний Новгород

12 января 1900 года писатель из Нижнего Новгорода уехал в Москву, вернулся в Нижний Новгород 16 января.

10 марта 1900 года из Нижнего Новгорода (из дома Н. Х. Курепина) Пешков выехал в Ялту. Из Крыма выехал в Полтавскую губернию и 19 июня приехал в Мануйловку. Из нее выехал 30 августа и 7 сентября вернулся в Нижний Новгород, поселился в доме В. М. Лемке на Канатной улице (сейчас улица Короленко, дом № 11). 23 сентября 1900 года Алексей Пешков из Нижнего Новгорода выехал в Москву, где произошло его знакомство с Фёдором Шаляпиным.

Глава 2

Фёдор Шаляпин и Нижний Новгород

Как складывались отношения с Нижним Новгородом у другого нашего героя – Фёдора Ивановича Шаляпина? Он, как и Алёша Пешков, тоже родился на берегу Волги, но в другом городе – в Казани, 1 февраля 1873 года, в Суконной слободе, на Рыбнорядской улице, в маленьком флигеле дома Лисицына в семье выходца из крестьян деревни Сырцово Вятской губернии и уезда, впоследствии канцелярского служащего Казанской земской управы.

Впервые побывать в Нижнем Новгороде Фёдор мог в 1890 году. В автобиографии «Страницы из моей жизни» Шаляпин рассказал:

«Был в Астрахани (где в это время жила семья Шаляпиных. – Е. Н.) увеселительный сад “Аркадия”. Я пошел туда и спросил у кого-то, не возьмут ли меня в хор? Мне указали человека небольшого роста, бритого, в чесучовом пиджаке:

– Это антрепренер Черкасов.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Семнадцать, – сказал я, прибавив год.

Он поглядел на меня, подумал и объявил:

– Вот что: если ты хочешь петь, приходи и пой. Тебе будут давать костюм. Но платить я ничего не буду, дела идут плохо, денег у меня нет. <…>

Вечером, одетый в костюм солдата или пейзана, я жил в Испании. Было жарко, горели огни, люди в ярких костюмах танцевали, пели. Я тоже пел и танцевал, хотя в животе у меня противно посасывало. Все-таки я чувствовал себя хорошо, легко, радостно.

Но когда я пришел домой и, показав отцу партитуру, похвастался, что буду служить в театре, отец взбесился, затопал ногами, дал мне пяток увесистых подзатыльников и разорвал партитуру в клочья. <…>

Что мне было делать? Как вернуться в театр без партитуры? Я не пошел в театр и, разозлившись на отца, решил уехать в Нижний на ярмарку».

Но до Нижнего Новгорода Фёдор не добрался. Помешали обстоятельства. На пароходе доплыл до Казани. О том, что там произошло, рассказал в автобиографии «Страницы из моей жизни»:

«Я обрадовался, увидав родной город, хоть и неласков он был ко мне. Снова почувствовал я густой запах нефти, запах, который я почему-то не замечал в пути нигде, кроме Астрахани. <…>

Оставив свой “багаж” на пароходе у какого-то конторщика, рано утром я отправился в город к товарищу, который в свое время снабжал меня книгами из библиотеки Дворянского собрания, любил декламировать стихи и даже сам писал их, впрочем, довольно плохо.

Товарищ встретил меня радостно. Вечером мы с ним нашли еще двух приятелей, затем отправились в трактир, играли на бильярде, и тут я впервые напился пьян по случаю “радостной встречи с друзьями!” Далее, вывалившись на улицу, мы вступили в бой с ночным сторожем. Он был разбит нами наголову. Но к нему на помощь явились подобные же, одолели нас, взяли в плен и отправили в часть. Я был моложе моих друзей, но оказался больше буяном, чем они, говорил приставу дерзости, ругался и вообще держал себя отвратительно, как только мог. Это принесло свой результат: вместо того чтобы составить протокол и запереть нас в “каталажку” до вытрезвления, пристав позвал двух пожарных солдат, они усердно намяли нам бока и вытурили на улицу. Не могу сказать, что я вспоминаю деяния эти с удовольствием, а не вспомнить их – “совесть не позволяет”. Ночевать я пошел к товарищу. Он просил свою мать, богомольную женщину, которая ходила ежедневно в 5 часов утра к заутрене, разбудить меня. Мой пароход уходил в 7 часов утра.

Конечно, я проспал, хотя добрая женщина и будила меня. Пароход ушел, а с ним и мои вещи: любимый Беранже, трио “Христос воскресе”, сочиненное мною и написанное лиловыми чернилами, – всё драгоценное, что я имел.

Я остался в Казани у товарища».

Здесь надо сделать отступление для того, чтобы рассказать о том, как родилась только что процитированная автобиография Ф. И. Шаляпина «Страницы из моей жизни». Мысль о ней возникла в 1909 году. 29–30 октября Горький с Капри написал Шаляпину:

«Милый Федя –

Константин Петрович (Пятницкий. – Е. Н.) – он здесь – сообщил мне, что ты хочешь написать и издать свою автобиографию, – меня это сообщение очень взволновало и встревожило! Спешу наскоро сказать тебе, дружище, следующее:

ты затеваешь дело серьезное, дело важное и общезначимое, т. е. интересное не только для нас, русских, но и вообще для всего культурного – особенно же артистического – мира! Понятно это тебе?

Дело это требует отношения глубокого, его нельзя строить “через пень – колода”.

Я тебя убедительно прошу – и ты должен верить мне! – не говорить о твоей затее никому, пока не поговоришь со мной.

Будет очень печально, если твой материал попадет в руки и зубы какого-нибудь человечка, не способного понять всю огромную – национальную – важность твоей жизни, жизни символической, жизни, коя неоспоримо свидетельствует о великой силе и мощи родины нашей, о тех живых ключах крови чистой, которая бьется в сердце страны под гнетом ее татарского барства. Гляди, Фёдор, не брось своей души в руки торгашей словом.

Ты можешь поверить мне – я не свои выгоды преследую, остерегая тебя от возможной – по доброте твоей и безалаберности – ошибки.

Я предлагаю тебе вот что: или приезжай сюда на месяц – полтора, и я сам напишу твою жизнь, под твою диктовку, или – зови меня куда-нибудь за границу – я приеду к тебе, и мы будем работать над твоей автобиографией часа по 3–4 в день.

Разумеется – я ничем не стесню тебя, а только укажу, что надо выдвинуть вперед, что оставить в тени. Хочешь – дам язык, не хочешь – изменяй его по-своему».

Друзья договорились о совместной работе над автобиографией, но осуществить задуманное смогли лишь летом 1916 года. 9 июня Алексей Максимович из Петрограда написал Е. П. Пешковой и сыну:

«Выезжаю 10 или 11-го, нет еще билета, и потому не знаю точно, когда еду. А еду с барышней-стенографисткой, и барышня – рыжая. Не вполне, а приблизительно. Кроме барышни – машина (пишущая. – Е. Н.).

Сколько времени пробуду в Форосе – не знаю, сие зависит от Фёдора. Если он не станет лениться – в месяц кончим».

Рыжая стенографистка – Евдокия Петровна Струкова (в замужестве Сильверсван).

15 июня писатель сообщил М. Ф. Андреевой: «Доехал благополучно. Попал не в тот поезд, – мне следовало ехать с восьмичасовым, экспресс, он приходит к месту на 9 ч. раньше. Фёдор явится 19-го, он в Ессентуках».

Шаляпин около 24 мая из Москвы приехал в Нижний Новгород и в тот же день на пароходе «Гончаров» отправился в путешествие вниз по Волге. 26 мая написал дочери Ирине в Ялту:

«Милая моя ненаглядная Иринушка! Я и сам очень огорчен, что так долго не пришлось тебе писать ни одной строчки, но, видишь ли, почему это случилось: я всё время думал – сейчас же, как кончу сезон, то есть 17 мая, выеду к тебе в Ялту. Однако обстоятельства сложились иначе: Максим Горький неожиданно захворал закупоркой вены на ноге. Эта болезнь очень мучительная и довольно продолжительная, а так как мне нужно было ехать обязательно с ним, чтобы работать вместе, то я и остался, так сказать – на мели. Ехать без него с тем, чтобы его дожидаться две с половиной недели в Крыму, ничего не делая, я не хотел, ибо потерял бы зря очень много времени, так как мне всё равно надо ехать в Ессентуки; потому я решил лучше сейчас же отправиться в это лечебное место, с тем, чтобы не теряя зря времени, как можно скорее освободиться от лечения, маму же с малышами отправить в Ялту. <…>

Несмотря на то, что мы с Горьким будем жить где-нибудь уединенно, чтобы нам никто не мешал работать, я часто буду приезжать в Ялту или туда, где вы все будете. (Мы с Горьким будем жить инкогнито, где-нибудь в захолустье.) <…>

Сейчас я, как и в прошлом году, избрал длинный путь на Кавказ по Волге. Люблю эту русскую громаду очень, и сейчас, особенно после тяжелого сезона, отдыхаю с великой радостью, восхищаясь красотой берегов, движением судов и чудной погодой».

В конце мая Шаляпин приехал в Ессентуки, где лечился до 17 июня. 19 июня он прибыл в Форос и поселился вместе с Пешковым в имении Г. К. Ушкова (его жена была родственницей жены Ф. И. Шаляпина) в Форосе. Началась работа над автобиографией. Шаляпин диктовал. Е. П. Струкова записывала. Пешков правил расшифрованный текст. Так продолжалось изо дня в день. О ходе работы Алексей Максимович 30 июня сообщил И. П. Ладыжникову:

«Я веду себя превосходно, ем яйца и всё, что дают, а дают – ужасно много! День начинается в 7 ч., встаю, иду гулять; в это время горничная убирает мою комнату. В 8 – пью кофе, ем масло, 4 яйца. В 9 является Фёдор и Ев<докия> Петр<овна>, занимаемся до 12, приблизительно. Могли бы и больше, но Е. П. не успевает расшифровывать стенограмму. Дело идет довольно гладко, но – не так быстро, как я ожидал. Есть моменты, о которых неудобно говорить при барышне, и тут уж должен брать перо в руки я сам. Править приходится много.

В час – завтрак, очень обильный. До 4-х все по своим комнатам, а Фёдор – всюду и везде. Он ходит в купальном костюме, уже обгорел на солнце, кричит, смеется, настроен хорошо. В 4 – чай, ем яйца и до семи занимаюсь Фёдоровым материалом, а в 7 – обед, тоже чрезвычайно обильный. Спать ложимся в 10. Вот и весь день».

Данное дочери обещание – приезжать в Ялту – Фёдор Иванович выполнил. 6 июля написал своему другу юристу М. Ф. Волькенштейну:

«Дорогой Миша!

Давно я не писал тебе – и некогда было, да и ленился. <…>

Здесь очаровательно хорошо, чудесный парк, кругом живописные горы и загадочное, по военному времени, море; всё ждем сражений, но у Фороса всё спокойно. Работаю ежедневно несколько часов, и, кажется, работа продвигается вперед…

Ездил в Ялту, так скучно, народу мало и жарко, и не без вони. В Суук-Су недурно. Детишки и Иола Игнатьевна здоровы.

Были у них с Алексеем Максимовичем. Заходили в парк Гурзуфа».

О том, как продвинулась работа над автобиографией Шаляпина и когда предполагается ее окончание, Пешков написал И. П. Ладыжникову 16 июля: