Вывод из этого, опять же годный для наших дней, таков – даже смертная гроза не остановит взяточника. Пока есть надежда (не возможность, заметьте, а только надежда) выйти сухим из воды, мздоимец неистребим.
И вот ещё какая закономерность. Чем больше в России воюют со взятками, тем богаче становятся воры. Классический тут пример – тот же Пётр Великий. При нём вырос до неподражаемого образца лихоимствующий гений Александра Меншикова.
Брал и крал он виртуозно, с безрассудной храбростью. Так же, как воевал.
Если уж докапываться до причин, по которым Пётр постоянно проигрывал тотальную войну со взятками, надо напомнить о той странной непоследовательности, с которой он боролся с воровством и мздоимством этого первого своего любимца и лучшего друга.
Мы помним, как император поступил с губернатором Гагариным и подканцлером Шафировым.
А вот что выходило с Меншиковым.
Однажды сенаторы, у которых этот Меншиков был занозой в глазу, в какой уже раз, решили добиться от императора нужного решения по его делам. В этот раз накопали они кучу его махинаций в поставках провианта и сукна по армейскому ведомству. Речь шла ни много, ни мало о подрыве боеспособности вооружённых сил империи. Сенат составил записку, и она была положена на стол, там, где обычно занимал своё место Пётр. Во время очередного заседания Сената император бумагу заметил, вчитался в неё, но не сказал ни слова. А потом и вовсе сделал вид, что не читал её. Сидевший рядом с императором тайный советник Пётр Толстой нашёл в себе смелость спросить – как же быть с Меншиковым? «А что с ним сделаешь, – вяло сказал царь, – Меншиков останется Меншиковым». Сенаторам представлялась возможность самим решать, как это понимать. Они решили правильно и вопросов таких у них больше не возникало.
К тому же этот светлейший князь, не будучи дураком, первый догадался переводить свои неправедные капиталы в зарубежные банки. Ворованное богатство в России никогда не давало спокойно спать. Вот придёт настоящая-то власть, да и посмотрит – откуда счастье такое?
Наследники Александра Меншикова, уже после смерти его, после того как всё неправое имение его было отписано государству, домогались от лондонского и амстердамского банков каких-то астрономического исчисления вкладов. Они и получили их, в самой ничтожной доле, уже в царствование Анны Иоанновны. Подлинного размера этих вкладов уже не узнать. Но о величине их можно составить представление, поскольку известно, что 8 00 000 рублей поступило тогда с заграничных счетов князя только в казну. Это не считая того, что хапнул себе при этой операции курляндский конюх Бирон, правивший Россией из царицыной постели.
Вывод из этого, годный для нашего времени, такой. Вора и взяточника нельзя щадить, даже если он тебе первый друг и имеет неоспоримые прежние заслуги перед государством. Поблажки тут не у места. Они расхолаживают и вводят в искушение других.
И тут вплотную подступает ко мне соблазн доказать, что взятка не только заставляла думать Петра о бесплодности его усилий побороть её, но и натуральным образом убила его. Хотя бы вкупе со всеми прочими невзгодами и неладами в его великой, не во всём завидной, жизни.
Ведь не просто для красного словца говорил он искусному своему токарю Нартову, вытачивая из моржового клыка фигурку шахматного короля: «Вот так, Андрей, кости-то я точу долотом изрядно, а нет у меня сил обточить упрямцев и жуликов дубиною». Эта нехватка сил не могла не угнетать его.
Взятка всегда гнездиться рядом с подлостью и изменой.
Полагают, что Пётр обладал нежным сердцем и мягкой, привязчивой душой. Это выглядит невероятным только на первый взгляд. Тому, кто читал, например, его письма к жене, это предположение не покажется столь уж диким. Когда Пётр говорил о нехватке сил, он не лукавил. Но, до определённого времени у него была опора. И тут надо сказать о женщине. Той, которая одна понимала его из всех, в том числе и сановных мужиков, столпившихся у трона. Из всех, кто был близок ему. Есть ещё одно качество его души, которое кажется неожиданным. Пётр был однолюб и, главное, умел любить. Он умел черпать силы в таком зыбком источнике, как женская привязанность, тепло семейного гнезда, мужская уверенность в ответном чувстве. Армейская обозная прачка Марта Скавронская, в крещении Екатерина Алексеевна, своим инстинктом угадывала его усталость, находила, чем ободрить, а кое-что и взвалить на свои, тоже не хилые, плечи. Потому и не было у Петра ближе человека, что он поделил с ней мечту и грёзы о будущей России, прилепился, по божьему слову, к ней телом и стал от того вдвое сильнее и неуязвимее для житейских бурь. До определённого времени брак Петра был как раз того редкого совершенства, каким бывает задуман на небесах. Я думаю, что, встретив её, Пётр почувствовал облегчение, как коренник в упряжке, дождавшийся пристяжной. Тут кстати было бы вспомнить, что в начальных строках Библии, в устах самого Господа Бога слово «женщина» предстаёт синонимом слова «помощь». «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему».
Разве могут быть, опять же, случайными вот такие, например, слова Петра в одном из последних к ней писем: «Мы, слава Богу, здоровы, только зело тяжело жить, ибо левшою не могу владеть, а в одной правой руке принужден держать шпагу и перо; а помочников сколько, сама знаешь!». Такие строчки не родятся без нужды.
Тут опять продолжу о взятке. До Петра дошел вдруг какой-то слушок о камергере его жены Виллиме Монсе. Это имя могло разбередить в душе Петра забытую рану, поскольку Виллим этот был близкий родственник той Анны Монс, которой сильно увлекся когда-то молодой царь. Потому он затребовал какие-то бумаги из Тайной канцелярии и не без любопытства углубился в них. То, что открылось Петру, потрясло его. Оказалось, этот камергер Монс, приближённый его жены, организовал нечто вроде целого министерства взяток при императрице. Он нагло торговал милостями, за которыми сюда обращался сам светлейший князь Меншиков, вор из воров и сам первый взяточник. Откуда же мог взять столь драгоценные милости этот шут гороховый Монс. Петру не надо было долго гадать. Он торгует тем, что может дать императорская власть, которой он, Пётр, владеет вместе с женой. И ради этого он пышно, на виду у всей России, короновал её лишь несколько дней назад? Этот Монс торгует его, петровой властью, который столько времени колесовал, четвертовал и вешал виноватых во взятке. А за что же, за какие шиши Монсу такое предпочтение от жены императора? Пётр мог с горечью вспомнить, что он ведь уже старик, что она, пышнотелая красавица, моложе его на целых двенадцать лет. Пётр узнал в те дни и ещё одну «зело поганую» новость. Императрица, его жена, оказалась не только податлива на ласки красавчика из Немецкой слободы, она не отказывалась и от денег. Монс делал «откаты» ей, до тридцати тысяч за дело. Прачкой была она всегда, а императрицей стать так и не успела. Об этом, может быть, думал Пётр.
Так что у Екатерины, после смерти её, обнаружилось личное, весьма даже приличное состояние. Приличное – в смысле размера, но не способа, каким было добыто.
Пётр Великий, один в своё время мог быть примером умеренной, нестяжательной жизни. Вообще-то тогдашние цари жили вотчинами, могли иметь для личных нужд большие прибыли со своих владений. Отец Петра, царь Алексей Михайлович, например, располагал пятьюдесятью тысячами крестьянских дворов, которые давали до двухсот тысяч рублей годового дохода. Если учесть, что соболья шкурка стоила тогда тридцать копеек, то денег этих на царские потехи должно было хватить с лихвой. Пришедши к власти, Пётр определил собственность отца, ту, которую тот приобрёл уже будучи царём, в государственную казну. Так что у него остались только те владения, которыми бывшие бояре Романовы располагали ещё до призвания на царство. А владения этого было только восемьсот душ в родной его Новгородской губернии. Эти доходы он и позволял только тратить на себя. Кроме этого он получал, правда, ещё адмиральское жалованье, о котором говорил: «Сии деньги собственные мои, я их заслужил, и употреблять могу по произволу, но с государственными доходами надлежит поступать осторожно – об них я должен дать отчёт Богу».
Государь был скуповат, потому и не знал удовольствия от больших денег. Есть немало рассказов о его молодых похождениях. Рассчитывался за известные удовольствия он всегда по-солдатски – давал случайной женщине «одну копейку за три объятия». Объяснял эту таксу так: «Солдат за такие нужды не может дать больше, понеже на все дневные траты имеет три копейки».
Опять же Пушкин вычислил общий результат его бережливости: «Пётр заключает мир со Швецией, не сделав ни копейки долгу, платит Швеции 2 000 000 р., прощает государственные долги и недоимки, и персидскую войну окончивает без новых налогов. По смерти своей оставляет до 7 000 000 р. сбережённой суммы. Годовой расход его двора не превосходил 60 000». В царствование Екатерины Второй за эти же шестьдесят тысяч граф Алексей Орлов-Чесменский купит арабского жеребчика Сметанку, чья кровь ляжет в основу знаменитой породы орловского рысака.
Царь Николай Первый говорил своему сыну, наследнику Александру Николаевичу: «На Руси теперь только двое не берут взяток – ты, да я!». После прискорбных происшествий с Екатериной, Пётр не мог сказать даже этого. Выходило так, что взяток в империи не брал он один.
Именно с этой поры опорой его стали только лекарства. Жить ему оставалось три месяца.
Есть, конечно, и другие версии его последних дней. О них будет сказано в дальнейших текстах.
Начало сказочной судьбы
После того, как Его Императорское Величество действительно короновал, в истекшем мае [1707] месяце, в Москве, свою супругу и тем явил всему миру почти неслыханный образец необычайного возвышения, я считаю себя обязанным вкратце изложить письменно истинную жизнь этой принцессы и все её приключения, начиная с её рождения до вторичного её замужества, которые собрал я в России, для того, чтобы опровергнуть те вымышленные рассказы, которые уже и в настоящее время ходят о ней и которых можно ещё ожидать впереди.
Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904. С. 370
Всё так необычно, так ново, всё так удивительно с самого начала и до самого конца дней Екатерины, что я не удивлюсь, если многие не поверят в точность этих рассказов. Я это им охотно прощаю. И хотя имеются ещё тысячи свидетелей тех фактов, которые здесь изложены, я понимаю, что нужно было самому быть очевидцем, чтобы поверить всем этим фактам, как они того заслуживают. Я думаю, что не будет преувеличения сказать, что своими деяниями Екатерина равна (если не превосходит их) Семирамиде и Тамаре, а в отношении любовных приключений она превосходит невесту короля Гарба, которая, однако, является лишь плодом фантазии, в то время как Екатерина осуществила всё это в действительности. Столь смелые сравнения обещают неслыханный пример капризов и милостей судьбы. Если когда-либо в истории была жизнь столь необычная и так наполненная событиями, что она заслуживала бы того, чтобы быть рассказанной грядущим поколениям, так это жизнь царицы Екатерины, жены царя Петра I, которому она наследовала после его смерти.
Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С.137
Жизнь царицы Екатерины, второй жены Петра I, представляет собой нечто в роде сказки.
Хакобо Фитц Джеймс Стюарт, герцог де Лириа-и-Херика. Донесение о Московии в 1731 году // Вопросы истории. №5, 1997. С. 85
Едва ли во всей истории как древней, так и современной, можно было бы найти такой пример, который позволил бы лучше почувствовать как то непостижимое, которое одни называют судьбой, а другие – провидением, потешается по своей прихоти над правилами людского благоразумия, чтобы из ничего сделать нечто самое великое среди людей и чтобы поднять из ничтожества до вершин славы тех, кого оно захочет облагодетельствовать. Мы увидим здесь бедного подкидыша, извлечённого из бездны ничтожества и поднятого до вершин почестей такими средствами, которые другим принесли бы лишь презрение.
Будет показано, как вопреки всякому здравому смыслу, вопреки законам страны, законам естественного права она вступит на трон в ущерб правам законных наследников, которым он принадлежал, и будет править чрезвычайно отважными народами, которые до этого никогда не управлялись женщинами. Эти народы были, естественно, обеспокоены, так как они испытывали сильную привязанность к роду своих господ и подлинных государей, потомки которых по прямой линии ещё существовали. Наконец, мы увидим как она спокойно умрёт неограниченной самодержицей. (Это слово, используемое для обозначения суверенов России, греческого происхождения, времён рабовладения, и обозначает оно: держать власть в своих руках огромной империи), грозной для всех государств Севера и Азии.
Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 140
Кто же она – «Всемилостивейшая и Всепресветлейшая государыня императрица Екатерина Алексеевна»? Откуда она родом?
Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 14
Источники содержат лишь неопределённые и противоречивые сведения о ранних годах императрицы Екатерины I.
Доннерт Эрих. Екатерина I. В сб. «Русские цари. 1547-1917». Ростов-на-Дону, «Феникс». Москва, «Зевс», 1997. С. 247
Начнём с её происхождения и её рождения, которые были абсолютно неизвестными для всех и (если этому захотят поверить) даже для неё самой в течение всей её жизни и жизни её мужа. Несмотря на поиски и расследования, которые этот государь проводил в течение свыше 20-ти лет, он не смог получить никаких сведений по этому поводу. И до сих пор это оставалось бы непроницаемой тайной для всех, если бы за три месяца до смерти Петра I и за два года до смерти государыни необычайное приключение, о котором будет рассказано в конце этих анекдотов, не раскрыло бы с полной несомненностью, что её звали Скавронская, что родилась она в Дерпте в 1686 году и что крестили её в том же году в католическом костёле. К этой религии принадлежали её отец и мать (крестьяне-беженцы из Польши), которые, несомненно, были крепостными, или рабами, как и все крестьяне в Польше. Оттуда они переехали в Дерпт, маленький городок в Ливонии. Здесь нужда заставила их поступить в услужение, чтобы зарабатывать на жизнь. Они жили подённой работой до того времени, когда из-за чумы, охватившей Ливонию, решили уехать, чтобы избежать этой страшной напасти. Они переселились в окрестности Мариенбурга, где вскоре оба умерли от чумы, несмотря на все предосторожности.
После них осталось на воле божьей двое малолетних детей: мальчик, которому едва исполнилось пять лет, и трехлетняя девочка. Другая их дочь осталась в Дерпте. Мальчик был отдан на воспитание одному крестьянину, а девочка – на попечение кюре, местному священнику. Вскоре этот священник и все члены его семьи умерли, бросив это несчастное создание и не успев оставить никаких сведений ни и её рождении, ни о том, как они взяли ее к себе.
Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 141-142
Кто-то называет её Мартой Самуиловной Скавронской. Кто-то – Мартой Сковорощенко. Кто-то – Сковоротской. Одни считают родителей Марты польскими крестьянами. Другие, желая хоть как-то скрасить происхождение, уверяют, что её мать принадлежала ливонскому дворянину фон Альвендалю, и Марта родилась от него. Третьи сообщают, что она – дочь священника, умершего от чумы в Ливонии; пастор Глюк, якобы, нашёл её в осиротевшем приходе и воспитал среди своих дочерей.
Васильева Л.Н. Жёны русской короны. М. 1999. Т. 2, с. 77
Что касается меня, то я ограничусь тем, что лишь бегло коснусь всех различных этапов жизни, через которые прошла эта государыня, и проследую за ней по скрытым путям, которые привели её к тому высокому положению, которое она заняла.
Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 142
Первые письменные известия о происхождении Екатерины I относятся к году её воцарения; но уже в это время, вследствие принятых мер, сообщаемые сведения лишены всякого фактического основания и носят характер догадок и предположений. Так, цесарский (австрийский) посланник Бусси Рабутин, в своём донесении из С.-Петербурга венскому двору от 28-го сентября I726 года, сообщает, что «Екатерина, незаконнорождённая дочь лифляндского дворянина фон-Алфендаля и его крепостной служанки, родилась в I683 году, а после смерти матери взята Глюком» и пр. Равным образом в известных «Генеалогических таблицах» Гюбнера, изд. I725 года, сказано: «Катерина фон-Алфендель из Лифляндии родилась 24-го февраля I684 года» (супруга Петра I).
Белозерская Н.А. Происхождение Екатерины Первой. Исторический вестник. Т. LXXXVII. СПб,1902. С. 243
Эта знаменитая Екатерина, сирота из эстонской деревни Ринген, вскормленная из милости у одного пастора, вышедшая замуж за ливонского солдата, взятая в плен через два дня после первой свадьбы, она перешла в услужение генералов Боура и Шереметева, а затем – Меншикова – мальчика-пирожника, который стал князем и первым человеком в империи, наконец, она стала женой Петра Великого, а затем, после смерти царя, самодержавной императрицей, притом достойной. Она очень смягчала нравы своего мужа и избавила гораздо больше спин от кнута и гораздо больше голов от топора, чем это сделал генерал Лефорт. Её любили, её почитали. Никакой немецкий барон, шталмейстер аббата Фульда, никогда не был мужем Екатерины, но Пётр Великий не думал, что в его окружении для достоинства необходимо иметь тридцать два колена предков. Государи охотно думают, что нет другого величия, кроме того, что дают они, и что всё равно перед ними.
Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004. С. 45
Кажется, что желавшие прикрыть низость породы Екатерины I, производя оную от лифляндского или польского дворянства, не размыслили достаточно о том, что таковым вымышленным происхождением нимало не усугубляется слава чрезвычайного возвышения её, ибо оным обязана она единственно прелестям красоты и ума своего.
Замечания на «Записки генерала Манштейна» (автор неизвестен). О происхождении Екатерины Алексеевны I. Текст цитируется по изданию: Перевороты и войны. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 11