Порядок слов

Пуха мне нужно было везти домой из Москвы самолётом. Выяснилось, что просто так в клетке, как кота в специальной сумке, я везти его самолётом не могу. Морские свинки, оказывается, попадают в категорию экзотических животных, так как родина их Латинская Америка, там называют их «кавиа» и даже вполне широко употребляют в пищу… Короче, у меня на попечении оказалось экзотическое животное, и для его транспортировки нужно было собрать кучу документов. Ни времени, ни желания у меня на это не было. Я подумал, не отпустить ли Пуха на волю во дворе или в парке, но вспомнил, что сообщил детям, что скоро привезу им чудесное существо. И я повёз маленькую морскую свинку на себе.

Надел майку, поверх которой надел фланелевую рубашку, заправил её под ремень в брюки и запустил Пуха за пазуху. Там он провёл в общей сложности около пяти часов. Вёл себя спокойно, в основном неподвижно, но иногда весьма щекотно ползал по мне под одеждой. Я несколько раз в аэропорту и в самолёте извлекал его, закрывшись в туалете, осматривал, поил и давал листик салата. Он ел и пил. Вскоре после я каждый раз чувствовал горячие локальные увлажнения моего тела и одежды.

Однако мы беспрепятственно прошли все досмотры, разместились в самолёте и долетели, никем не выявленные. Я чувствовал всю прелесть авантюризма и романтику контрабандиста в том полёте.

Дети радовались появлению Пуха в нашем доме несколько дней, а потом, как им свойственно, привыкли и перестали Пуха замечать. Только изредка кормили и гладили. Пух к их удовольствию брал листики или морковку из детских рук, хрустел едой, урчал почти как кот от их ласк. Так и жил он у нас, как птичка в клетке.

Он очень быстро вырос во взрослую особь, и как-то зашедший к нам в гости приятель, знаток фауны, обнаружил, что Пух наш вовсе и не Пух, а скорее Пушель. Ничего от этого не изменилось, только удлинилось имя. И мы стали замечать, что, конечно, наша морская свинка – девочка, потому что изящна и нежна.

Пушель издавала два типа звуков. Она либо пищала, когда требовала еды, либо урчала по-кошачьи, когда её гладили. В остальном вела себя тихо.

Пищала она высоко и пронзительно: «Уи-Уи-Уи»… Совсем как поросята. Только услышав её писк, я понял, откуда взялось название «морская свинка», – свинка, которую привезли из-за моря… Очень просто!

В клетке она представляла собой пушистый комок с двумя блестящими чёрными глазками. Я был уверен, что Пушель – медлительное и вялое создание.

– Слушайте… А чего она всё время сидит взаперти, – как-то сказал я домочадцам, – давайте выпустим её из клетки, пусть побегает по полу.

Никто не возражал. Я достал Пушель из клетки и опустил на пол посреди комнаты. Какое-то время она сидела неподвижно, потом сделала один шаг, другой… И вдруг рванула совершенно с неожиданной от неё скоростью, как необузданное, дикое и экзотическое животное. Сначала она метнулась под диван и замерла там. Когда я попытался её оттуда достать, она перепрыгнула через мою руку, как маленький заяц, и помчалась в прихожую. Мы гонялись за ней сначала весело, загоняли в углы… Но она неуловимо быстрыми манёврами уходила от нас между ног и сквозь пальцы. Казалось, что она не жила всю жизнь в маленькой клетке, а с рождения выживала в джунглях, спасаясь от хищников. Нам стало понятно, что наша милая Пушель, которая брала листики из наших рук и урчала от поглаживаний, убегает от нас всерьёз. Она просто так не сдастся. Для неё бегство от нас – вопрос жизни и смерти.

В конце концов Пушель прорвалась на кухню и прошмыгнула в узкую щель под кухонной мебелью, забилась в дальний угол и там затихла. До неё ничем нельзя было дотянуться: ни хоккейной клюшкой, ни палкой от швабры.

Мы пытались выманить её самыми свежими салатными листьями, сами их жевали, оставляли в центре кухни и прятались за дверь… Дети жалобно и нежно звали её: «Пушель, Пушель!»… Я тоже, как дурак, вторил им… Всё было бесполезно!

– Ничего, – сказал я после часа мытарств, – захочет жрать – сама выйдет.

Но она не вышла ни через два часа, ни к ночи, ни утром, ни к обеду, ни к ужину следующего дня…

В итоге мы вызвали мастера на третий день противостояния. Мастер разобрал половину кухонного гарнитура и мы добрались до решившей погибнуть свободной и не сдаться Пушели. Я набросил на неё полотенце и схватил.

Через несколько минут она, осунувшаяся, запылённая и счастливая, жадно грызла салат у меня в руках, а потом урчала, когда дети и я её гладили… Она урчала, поблёскивая глазами, и как бы говорила: «Ну что же вы так долго и плохо меня ловили? Мне так хорошо с вами! Я так проголодалась! Мне было так плохо в тёмном углу!..Чего вы от меня ждали? Что я сама выйду?.. Вы что, забыли – я экзотическое животное… Я буду спасаться и не дамся до последнего… Ловите лучше, будьте быстрее и стремительнее, будьте ловкими, перехитрите меня, поймайте для моего же блага… И нежнее, тише и милее существа вы не найдёте в целом свете! Гладьте меня, заботьтесь… Я это так люблю! Но если выпустите из рук – то не взыщите!..»

Я гладил её, улыбался и думал о том, как много нас окружает экзотических существ! Прекрасных и неожиданных!

Пушель была с нами почти четыре года. Однажды она не проснулась, хотя вечером была ещё вполне бодрой. Она упокоилась под шикарным кустом сирени в контейнере для её любимых салатных листьев. Нам всем было грустно.

Никто её сильно не любил. Она никого из нас не любила и не выделяла. У всех брала еду с удовольствием и одинаково принимала ласки… И от каждого из нас сбежала бы, не задумываясь, при первом удобном случае…

Больше мы экзотических животных не заводили. Пушель осталась милым эпизодом, рыжим пятном в моей жизни…

Я рад, что он у меня был.

Собаки и кошки

Обращали внимание? Собаки всегда бегут по делу.

Я не имею в виду собак, которых вывели погулять и спустили с поводка… Нет… Эти понимают, что у них мало времени. Им надо успеть всё обнюхать, узнать свежие новости, оставить свои сообщения, справить нужду, может, коротенько пообщаться или поругаться с другой, так же выведенной на прогулку собакой. Эти собаки свой маршрут не выбирают. Куда ведут, туда бегут… И домой…

Я говорю про городских или деревенских собак. Необязательно бездомных, но обязательно со своей независимой от человека жизнью. Они всегда бегут по делу!

Такие собаки знают, куда им надо, и дорогу знают. Они бегут не быстро, но и не медленно, а как надо. Такая собака пересекает двор по диагонали, то есть по кратчайшему расстоянию. Она перебегает дорогу там, где безопаснее, или по подземному переходу. Её не отвлекают другие собаки, она не останавливается, чтобы обнюхать кусты или углы. Она бежит по делу. Такие собаки не шляются без цели. Они знают как, когда, куда и зачем.

Коты же всегда по городу крадутся. Чаще ночью. Всегда перебежками из одного укрытия в другое. Они опасливы и никогда не знают, в отличие от собак, что ждёт их в пути за тем деревом, за тем углом, за тем переулком…

Почему так? Да потому, что собаки знают куда бегут, а коты всегда разведчики. Разведчик не знает, что вокруг, он разведывает, он всегда во вражеском пространстве. Коты всегда среди врагов, на чужой территории.

А собаки всегда на своей…

Как кошка с собакой

В противостоянии кошки и собаки побеждает только та собака, которая нападает молча, целенаправленно и стремительно. Не важно, большая собака или не очень…

Если же собака, даже здоровенная, бросается на кота с лаем издалека, подбегает, притормаживает и продолжает лаять… Всё! Кот уже победил.

Он выгнул спину дугой, прижал уши, зашипел, ощерился…. Собака может клацать клыками, брызгать слюной, лаять до хрипоты, приближаться вплотную, кружить вокруг кота… Всё бесполезно!

Кот непременно в какой-то момент молниеносно улизнёт: залезет на дерево или запрыгнет на забор и будет поглядывать сверху. А это победа, учитывая глобальную разницу сил и размеров… Либо кот хладнокровно выдержит атаки, лай и лязгание клыков, глядя неотрывно в глаза псу своими колючими кошачьими, дождётся, пока собака устанет и отступит. Тогда кот проводит врага взглядом, расслабит спину и уйдёт не спеша… Это будет полная победа!

А ещё кот может несколько раз совершить молниеносные броски и нанести бритвенные порезы морды и носа могучего противника, который позорно завизжит и отпрянет. После этого лай – не лай, а кот в выигрыше… Хорошо ещё, если у собаки глаза останутся целы…

А надо-то всего ничего! Не останавливаться, не сомневаться в себе и помалкивать… Не лаять, особенно издалека!

Макс

Есть собаки служебных пород. Большие и сильные, воспитанные в строгости. Они никогда не станут лаять на приходящих в гости, но и ластиться не станут. Понюхал гостей, приходящих, идентифицировал, запомнил, слегка повилял хвостом, если хвост есть, и всё. Когда такую собаку друзья хозяина решают погладить, то пёс покосится в поисках хозяйского взгляда, мол, «не убивать?», и позволит ненужную ему ласку. Такие собаки никогда не рвутся к столу, не скулят и ничего не просят из тарелок… А если кто-то, по недосмотру, решит тайком им что-то лакомое дать, то откажутся, да ещё и грозно зарычат.

А есть другие, вертлявые, звонкие, маленькие или небольшие. Они и облают, и оближут. Обобьют пришедшим в гости хвостами ноги, покажут пузо, куснут от избытка чувств. А потом будут дежурить у стола, вставать на задние лапы, поскуливать самым тонким и жалобным писком, как дельфины, пропускать мимо ушей замечания хозяев и ждать подачку, которую проглотят не жуя, будто и не было ничего.

Мой же старый добрый пёс, мопс по имени Макс, с большими, чёрными, бесконечно печальными глазами, никогда не лаял на пришедших, больше чем надо радости не выражал, общался сдержанно, позволял себя гладить, но в руки не давался. От особенно восторженных дам и от детей старался держаться на дистанции. Выбирал одного гостя посолиднее и просто садился у него в ногах. Сидел, прижавшись к ноге, посматривал по сторонам… А человек таял, чувствуя свою избранность, особенность и уникальность, вспоминая тезис, что собаки всегда чувствуют человеческое нутро. Макс спокойно и щедро одаривал этим гостя… Но одного! А тому, понятное дело, все завидовали. Говорили: «Ты смотри, он от тебя не отходит! Что он в тебе нашёл?»

Однако самое глубокое проникновение в душу Максова избранника ожидало, когда все садились за трапезу…

Нет! Макс не попрошайничал. Никогда! Его никто не приучал к тому, что попрошайничество постыдно, унизительно и запрещено. Он как-то сам в этом определился. И даже если кто-то почему-то, обычно дети, решал Максу сунуть под нос какую-нибудь снедь, он никогда её не ел. Он с изумлением смотрел на подачку, потом с ещё большим удивлением в глаза дающего. В этом взгляде читалось: «Что это? С чего вдруг? С чего вы взяли, что мне это нужно? Кто дал вам повод для такого поведения?» После столь выразительного взгляда он отворачивался и отходил. Иногда, очень редко, если какая-нибудь сердобольная старушка во время его царственной прогулки по парку впадала в умиление и совала ему кусочек чего-то, он, понимая, что обижать старушек нельзя, долго нюхал подношение, а потом аккуратно и осторожно, с трудом скрывая брезгливость, брал предложенное передними зубами так, как дети берут двумя пальцами за крылышко убитую муху… Брал, отворачивался, уходил подальше и незаметно ронял полученное, будь то кусочек печенья, яблока, колбасы или даже конфета… Так он относился к подачкам. Это было частью его индивидуальности.