Именами вашими стоим

Часы пробили два раза. За окнами бушевало солнце. Щербаков, всегда плохо переносящий жару, почувствовал себя нехорошо. Все три окна в приёмной были закрыты, и он распахнул два из них.

Горячий воздух облегчения не принёс, зато в помещение ворвались звуки улицы. Лаяла собака. Во весь опор, стуча подковами, пронеслась лошадь, чуть не сбив какую-то бабу, и та, выронив с перепугу лукошко с яйцами, кляла всадника на чём свет стоит. Орали петухи. Прямо под окнами канцелярии остановился бычок, и испуганно мычал, басовито и протяжно, уставившись на двух дерущихся котов, которые клубком выкатились ему под ноги и оглашали окрестности дикими воплями.

От этих звуков Василий Степанович неожиданно почувствовал себя значительно лучше. Они, эти звуки, вернули ему душевное равновесие, пошатнувшееся от всех треволнений, связанных с отрубленными пальцами, загубленными на рудниках человеческими жизнями, Прошками и, главное, жалостью человеческой, которой ежели поддаться, то жить станет совсем уж невмоготу.

Иван Семёнович, стоя у окна, расстегнул свой камзол. Под ним была тончайшая белая шелковая рубашка, отделанная французским кружевом, тоже новая. Он искоса посмотрел на Василия Степановича, проверяя произведённое рубашкой впечатление, но тот с сосредоточенным видом затачивал перья, и на Христиани не глядел.

Справа от Канцелярии, наискосок, находилось каменное одноэтажное здание аптеки, к которому, сейчас не спеша приближался лекарь Цидеркопф. Несмотря на жару, одет он был с головы до ног во всё чёрное. От солнца он прикрывался большим, тоже чёрным, зонтом, руки его украшали неизменные перчатки.

Разглядев в окне Ивана Семеновича, он церемонно поклонился ему и хотел было уже продолжить свой путь, но тут один из котов, решив, что разорванного уха и исцарапанной в кровь морды вполне достаточно, кинулся бежать от своего соперника, и не куда-нибудь, а в сторону Петра Адольфовича. Перебежав тому дорогу, он, вскарабкавшись на забор, исчез.

Христиани с интересом наблюдал за Цидеркопфом в ожидании последующих его действий. Дело в том, что у Петра Адольфовича удивительным образом уживались религиозность с крайней степенью суеверия, а перебежавший ему дорогу кот был самого что ни на есть чёрного цвета.

Лекарь, резко остановившись, быстро перекрестился, плюнул три раза, а потом ни секунды не колеблясь, развернулся и пошёл в обратную сторону.

Иван Семёнович, усмехнувшись, проводил его взглядом, затем повернулся к Щербакову.

– Так что там у нас с почтой-то, Василий Степаныч?

Тот, ни слова не говоря, выложил перед ним на стол два пакета. Распечатав один из них, Христиани возбуждённо заходил по комнате:

– Наконец-то! Беэр сообщает, что из Петербурга, получено Высочайшее разрешение на строительство монетного двора в Сузуне. Свои денежки печатать будем на всю Сибирь до Урала! Разбогатеем, а, Василий Степаныч?

Щербаков, не захотевший в присутствии этого немца проявлять особой радости от сообщения, уклончиво ответил:

– Край богатейший. По золоту ходите.

Глаза управляющего сереброплавильным заводом слегка сузились. Ему не нравилось порой вызывающее поведение секретаря, давно хотелось одёрнуть его, поставить на место, но Щербаков пользовался особым доверием генерал-майора Беэра, и осторожный немец открыто на конфликт идти не решался.

Христиани, распечатав второй пакет, быстро просмотрел его:

– «Распоряжением Кабинета в Канцелярию Колывано-Воскресенских заводов предписывается пересылать в кунсткамеру богатые и куриозные штуфы, камни и окаменелые вещи». Ну, этого здесь добра хватает. Недавно слышал опять, в районе Сентелека найдены курганы с чудским золотом и каменными бабами.

Щербаков, обмакнув перо в чернильницу на мгновение задумался, а потом мелкими ровными буковками дважды написал на бумаге «служить верно и нелицеприятно». Перо, подточенное без заусениц, выводило чисто и не брызгало.

Оставшись довольным своей работой, Василий Степанович посмотрел на Христиани.

– Курганы те людишки раскапывают, и всё, что там находят, растаскивают. Золотые вещицы продают перекупщикам.

– Запретить!

Тяжёлый кулак Ивана Семёновича громыхнул по столешнице.

– Прикажете возле каждого холма по солдату поставить?

Они встретились глазами и так смотрели несколько секунд, не уступая друг другу.

– Прикажу, поставите!

Христиани повернулся уходить, но, задев широким обшлагом рукава лежащую на самом краю стола какую-то книгу, уронил её на пол. Это была «Обстоятельное наставление рудному делу» президента Берг-коллегии господина Шлаттера…

На этом месте позвольте мне, уважаемый читатель, прерваться для того, чтобы в повествовании появилось ещё одно лицо, чья роль в истории Колывано-Воскресенских заводов весьма значительна и переоценить которую невозможно.

Глава 4. Чарышская экспедиция Ивана Ползунова

Как только последняя четвёртая свая, выровнявшись, встала на своё место, унтершихтмейстер Иван Ползунов, с берега наблюдавший за работой, громко скомандовал.

– Забивай!

Два здоровенных мужика, Клим Прокудин и Ефим Незнамов, стоя на закреплённом плоту, надсадно вскрикивая, с оттяжкой в очередь застучали тяжёлыми молотами по белесому распилу выступающей без малого на сажень из Чарыша сосны. Речное дно, сопротивляясь глубинными валунами, нехотя поддавалось, уступало человеческому напору, впуская в себя остриё сваи.

В этом месте, где Чарыш делает крутой изгиб, он особенно глубок и удобен для судоходства. Именно затем, чтобы определить место для будущей пристани, и был послан сюда Иван Ползунов вместе с пятью работными людьми. Для охраны от диких кочевых племён придан им был малый отряд солдат в восемь человек под командованием капрала Захара Онищенко.

Экспедиция эта для Зимнего дворца имела особое значение, так как перевозка змеиногорской руды посуху до Барнаула обходилась Кабинету в кругленькую сумму, а предложенный Ползуновым проект доставки её по Чарышу и до Оби значительно сокращал время и расходы. Поэтому всем управляющим рудниками и заводами, всем комендантам крепостей строжайшим образом предписывалось команде этой всячески помогать и препятствий не чинить.

От заводской Канцелярии с Ползуновым был командирован Пётр Фаддеич Лошкарёв для описи и учёту новых поселений из беглых крепостных и старообрядцев, селящихся преимущественно в верховьях Чарыша.

Рано утром двадцать седьмого июля 175… года небольшой отряд в пятнадцать всадников, прихватив с собой три сменные лошади и крепкий шарабан с провиантом и инструментами, выехал из Барнаульского завода.

Поднявшись на гору, Ползунов приказал остановиться. Разыскав глазами небольшой домик на Иркутской улице, смахнул он непроизвольную слезу, а затем поклонился до земли раскинувшимся внизу крепости, заводу, ровным рядам домов.

Помолясь на кресты Петропавловского собора, испросив Божью помощь и поддержку, люди тронулись в долгий путь.

Добравшись до Змеиногорского рудника, Ползунов, передав Иоганну Леубе пакет из заводской Канцелярии, на следующий же день, не мешкая, со своими людьми отправился в сторону Чарыша, пополнив запасы провизии и сменив одну из лошадей. Её атаковал огромный шершень, оставив на шкуре немалый порез, который теперь загноился и причинял животному мучительную боль.

В Змеиногорске же взяли с собой небольшую клетку с голубем на тот случай, если вдруг понадобится помощь, а ежели она не поспеет, то хотя бы указать место, где сложили первопроходцы буйные свои головы.

Путь до Чарыша предстоял нелёгкий. Практически полное бездорожье, отсутствие человеческого жилья, кровососы, дикие звери и постоянная опасность нападения джунгарских отрядов, считавших эти земли своими. Но или судьба благоволила, или нагрешили эти люди не так уж много, а только экспедиция без особых для себя потерь разыскала кратчайшее расстояние от Змеёвой горы до своевольного красавца Чарыша.

Равнялось это расстояние восьмидесяти пяти верстам. И вот теперь, когда место под пристань было найдено, последняя свая, отметившая его, была крепко вбита, унтершихтмейстер Иван Иванович Ползунов мог вздохнуть спокойно и считать работу свою выполненной.

Он подошёл к самой воде. Чистая, зеленоватого цвета, с маслянистым от солнца оттенком, она плотным подвижным своим телом вольно расположилась между берегами.

Противоположный берег, поросший густым лесом, громоздился над рекой причудливыми гористыми формами, напоминавшими какие-то сказочные существа. Они, эти существа, как будто вперегонки бежали к воде, толкаясь и резвясь, а, достигнув её, так и застыли, не в силах сдвинуться с места от такой красоты.

Ползунов прислушался. В двух верстах отсюда, выше по течению, Чарыш мелел и, словно сердясь за это, врезался в выступающие со дна камни, раздражаясь брызгами и вспыхивая многочисленными белыми бурунами. Недалеко от того места была обнаружена небольшая в десять дворов деревенька, нигде до этого не отмеченная.