Свой Кобзон

Это трудно объяснить.

«Песня остается с человеком»

– Скажите, а как вы переносите оговоры, которые возникают в прессе? Как только человек становится известным, так пишут удивительное. Вот трагедия «Норд Ост» случилась. И все помнят, что вы пошли, спасли людей. И вот я читаю: Кобзон это сделал за деньги; ему заплатили, чтобы он вывел конкретно этих людей. Вот, как вы вообще относитесь к этому? Почему вы не подаете в суд, в конце концов?

– Ну, кто это пишет и говорит, это просто для меня, так сказать, никчемные люди.

Негодяи.

Они уподобляются американцам, которые написали по поводу «Норд Оста» – ну, конечно, Кобзону удалось вывести этих людей, заложников, потому что он свой среди террористов.

В день его смерти «Лента.ру» напомнила обстоятельства того поступка:

«Вокруг оперативного штаба в 9 утра толпились известные люди, офицеры, политики, чиновники. Многие из них готовы были отправиться на переговоры с террористами. «Они ни с кем не хотели говорить. Но я знал, что меня они должны знать – я для них не просто депутат или певец, а народный артист Чечено-Ингушской ССР», – рассказывал потом Кобзон.

«В июле 1964 года в городе Грозном состоялся Первый музыкальный фестиваль Чечено-Ингушской АССР, куда приехал и Кобзон. 25 февраля 1965 года в газете „Советская Россия“ вышел фельетон Ю. Дойникова „Лавры чохом“, где Президиум Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР критиковался за присвоение Кобзону звания заслуженного артиста республики несмотря на то, что он пробыл там лишь несколько дней. В итоге Кобзона отстранили от теле- и радиоэфира, ему запрещено было давать концерты в Москве; опала длилась больше года».

Когда переговорщики перечисляли террористам, кто готов отправиться в захваченный ДК, те потребовали Кобзона. Руководитель оперативного штаба по освобождению заложников Владимир Проничев артиста отпускать не хотел, Лужков также был против. «Если я с ними не договорюсь, то и вы с ним не договоритесь», – ответил Кобзон.

Певец был первым, кто пошел к террористам. Вместе с ним в здание вошли британский журналист и два гражданина Швейцарии из Красного Креста. Кобзон не раз уже выступал в этом заведении, и в фойе у него возникло ощущение, будто он просто опоздал на спектакль – в гардеробе аккуратно висела одежда, стояла полная тишина.

Затем он увидел труп девушки на полу. Кобзон подошел к лестнице, где его криками остановили три автоматчика: «Стой, кто?!» «Я – Кобзон».

Его отвели к Руслану Эльмурзаеву, называвшему себя Абубакаром. Террорист сидел с автоматом и в маске. Кобзон заявил: «Я думал, здесь чеченцы». Абубакар ответил: «Чеченцы». «Чеченцы встают, когда вошел известный всей вашей стране человек, старше вас в два раза, а вы сидите, – значит не чеченцы!» – сказал Кобзон. Абубакар вскочил: «А ты что, нас воспитывать пришел?»

Кобзон уговорил террориста снять маску и внезапно осознал, что захватчики театра на Дубровке – совсем молодые люди. «Вам еще жить и жить», – посетовал он. «Мы сюда умереть пришли, а не жить. И мы умереть хотим больше, чем вы – жить. Если нам не веришь… позовите Зулю», – ответил Абубакар. В комнату вошла маленькая девочка в камуфляже и маске. «Зуля, покажи, какая ты богатая». Девочка открыла ладонь и показала детонатор.

Кобзон попытался убедить террориста, что никто не собирается выполнять их условия и выводить войска из Чечни, однако, увидев решимость захватчика, попросил отпустить хотя бы детей.

Террористы «подарили» Кобзону трех перепуганных девочек. Одна девочка уткнулась артисту в коленку и сказала, что в зале осталась ее мама. «Абубакар, зачем тебе мать без детей или дети без мамки? Либо забери детей, либо отдай им мать», – сказал Кобзон. Певцу привели женщину по имени Любовь Корнилова, мать двух девочек, которая, по его словам, первым делом бросилась не к детям, а на террориста – просила отпустить беременную женщину, сидевшую с ней в зале».

Певец вышел из театра вместе с журналистом, Корниловой и тремя детьми, пробыв с террористами полчаса. Позже он станет крестным еще одной дочери Корниловой.

– А это правда, потому что Кобзон свой среди всех.

– Нет, это неправда. Я никогда не был своим среди всех.

– Ну, скажем так, вы всегда были авторитетной фигурой.

– Нет! Потому что никогда не врал. И никого никогда не боялся.

– Да, но это было. Смотрите. Мы упоминали Пугачеву. Она была в шоу бизнесе. И она осталась в шоу бизнесе. Вы были в политике, в бизнесе. И остались. Во всех сферах. Вы человек авторитетный, в общем-то, во всех отраслях.

– Вы знаете, я не люблю сегодня журналистику.

– А когда вы любили?

– Нет, я вам сейчас объясню.

У меня очень много друзей журналистов.

– Например, ну, назовите хотя бы одного.

– Ну, пожалуйста. Тимур Гайдар, царство небесное. Генрих Боровик, ну, царство небесное Артему Боровику. Дальше. Леонид Миронов. Леонид Золотаревский. У меня очень много друзей журналистов. И я с удовольствием с ними общаюсь. С ними интересно.

Есть те, которые стали журналистами по долгу совести и чести. Вот эти журналисты, особенно фронтовые журналисты, они всегда вызывали у меня глубочайшее уважение, а те, которые по площадям, там, по, не знаю, по проспекту Сахарова или, там, по другим площадям ходят. Нет, не эти журналисты.

«Мой путь».

– Вы не одобряете эти движения по площадям, по Болотной?

– Нет, не одобряю. А вот есть журналисты, ну, вы знаете, мы по-разному можем относиться к моему любимому поэту Сергею Есенину. Но он тоже писал революционные свои стихи. Мы можем по-разному относиться к выдающемуся поэтуМаяковскому, но он тоже писал патриотические стихи.

Это совершенно разные понятия. Журналисты… Они, сейчас в основном журналисты, особенно, как мы их называем, представляющие желтые издания, они все ангажированные. Они все выполняют заказы. Они не пишут по наитию своему. Они пишут по редакционному заданию.

– Между прочим, разные есть. Некоторые пишут и по наитию.

– Но вы же сами произносите слово «некоторые». А я говорю про тенденции.

ФАНЕРА, ФАНЕРУ, ФАНЕРОЙ

– Хорошо, давайте вернемся к вашему цеху. В вашем цехе некоторые поют под фанеру. Вы с этим боретесь. Вы же разрабатывали закон соответсвующий. И что сейчас произошло? Это же оказалась какая-то фикция.

– Нужно бороться не с ними, а с государством.

– С государством надо бороться?

– Да. С государством! Которое не находит средств для борьбы с этим явлением. Потому что закон есть. Закон о защите прав потребителя.

– Но он же не работает.

– Он не работает, потому что нет финансирования. Вот я попрошу: журналисты, идите по концертным залам, подходите к звукорежиссеру и следите.

Но кто вас пустит? А кто вам разрешит проверять, под фонограмму сейчас пел исполнитель или без фонограммы? Значит, нужно создавать штат, нужно создавать работников профессиональных. И нужно избрать карательную систему.

Вот, если обнаружили, что я пою под фонограмму, меня нужно наказать. А как наказать? Наказать меня, как Pussy Riot? Или наказать меня штрафом? Каким-то колоссальным. Это уголовное преступление или административное нарушение?

– Как вы сами считаете? Это преступление прежде всего моральное. Потому что это обман. Это обман зрителя. Обман фанатов.

– Правильно. Моральное преступление. Как его наказать?

– Позорить. Ну, как, прямо гражданский суд.

– Нет, это ерунда.

А вы возьмите пример в Белоруссии. В Белоруссии этот закон уже применяется давно.

У меня был случай. Годовщина была такого известного белорусского деятеля Петра Мироновича Машерова. И мы давали концерт.