Ты слышишь?

Частые стычки с неприятными компаниями, побудили его пойти на секцию по боксу, куда он, впоследствии, перетащил и Рому.

В шестом классе у Ромы и Антона был единый стимул заниматься боксом. Они хотели постоять за себя, и быть похожими на Александра Поветкина. Бои Русского витязя они смотрели по телевизору в прямом эфире. После трансляций они обсуждали каждый опасный момент, даже если бой заканчивался, едва успев начаться. Поветкин был для них символом, звездой и образцом мужества. Благодаря тому, что единственный бой, который Поветкин проиграл, ребята так и не увидели, русский боксер стал для них таким же примером стойкости и благородства, каким когда-то был Брюс Ли.

Папа Ромы говорил, что если бы он родился лет на десять раньше, то таким же примером для него стал бы Владимир Кличко. Кстати, отец не раз говорил Роме, что Кличко и был тем самым, кто исключил Поветкина из ранга непобедимых. Но Рому это не интересовало. Настоящим был две тысячи семнадцатый год. Поветкина обвинили в допинге. Над спортсменом повисла угроза дисквалификации, и теперь новости спорта Рома смотрел с трепетом и вниманием. Он переживал.

На очередном уроке биологии, где время словно замирало от скуки и безделья, он просматривал страницу «Вконтакте», где нашел хорошую весть. Поветкина оправдали. Суд не лишил спортсмена лицензии, и он готовился к следующему бою, намеченному на декабрь. Соперником Поветкина значился Кристиан Хамер.

От радости Рома вскочил, и его парта зашаталась. Он сжал кулаки, выдохнул и сел на место. Урок биологии продолжался. Все зевали и слушали, как учительница рассказывала про рибосомы и хромосомы. Кто-то, за спинами других, уже спал, уткнувшись головой в скрещенные руки, кто-то играл в телефоне, а кто-то был вынужден слушать учительницу, потому что сел напротив ее стола.

Итак, Поветкина оправдали и настроение у Ромы улучшилось. Душевное рвение запросилось наружу, как кишечные газы. Рома вытянул руку, учительница прекратила заунывную речь и подняла очки. Она никогда ничего не спрашивала, но дети знали, если кивок в твою сторону был осуществлен, значит, она тебя заметила.

– Разрешите выйти! – попросился Рома.

Разумеется, он не имел срочной причины покидать класс, но урок был настолько нудным, а новость настолько горячей, что он не мог стерпеть. Он хотел поделиться своими мыслями с кем-нибудь. Выплеснуть из себя жар, пока не сгорел изнутри. Антон спал на другом ряду, прикрывшись спиной впереди сидящей девочки. Его подружка по парте не отрывалась от телефона, поэтому, когда Рома вышел из-за стола, сигнализировать ему было некому.

– Возвращайся скорее, – вздохнула учительница.

Рома не рассчитывал возвращаться вообще. Напоследок, он еще раз посмотрел в сторону друга. Антон даже не поднял головы. Только короткий взгляд его подружки сопроводил его удаление. Так Рома покинул класс, и оказался в тихом коридоре. И именно так начался самый жуткий этап его жизни.

Точнее, началом тому послужили не его шаги по коридору, и не новость, что Поветкина оправдали. Просто сам Рома считал, что откуда-то нужно начинать отсчет. И отсчет пошел сразу, как только он закрыл кабинет класса биологии и неторопливым шагом пошел в сторону лестницы. Он еще не решил, куда и зачем ему нужно идти. Сначала он планировал повернуть к спортзалу. Чуть позже ему захотелось спуститься вниз и выйти на крыльцо к прохладному осеннему солнышку. Он знал, что сейчас на школьном дворе было пусто. Но пустота придавала двору спокойствие. А в те моменты, когда рядом не было лучшего друга, Рома был не прочь провести время, рассматривая виноградники и длинные черно-желтые долины меж холмов.

Он повернул к лестнице и спустился на первый этаж. В коридорах было тихо и прохладно. Осень в этом году слишком быстро оставила детей без тепла. Даже уроки физкультуры с начала октября проводились в спортзале, хотя по программе, как говорила мама, они должны бегать на улице до конца месяца. Рома проскочил мимо актового зала и вышел к прихожей, откуда широкий коридор раздваивался на три части. Одна уводила в школьную столовую, другая в гардероб, третья вела к парадной двери.

Здесь он ненадолго остановился и задрал голову к потолку. Он считал трещины. На первом этаже южного крыла их было множество. Одна больше другой. Каждый год, летом, в школу приходили мастера и налепливали очередной слой штукатурки, чтобы скрыть разломы в стенах, но спустя пару месяцев все возвращалось на круги своя. Штукатурка сохла, трескалась и обсыпалась, и все посетители, курсирующие мимо гардероба, или идущие по направлению к столовой, видели эти ужасные щели. В некоторые из них, запросто пролезал мизинец. Школа, словно предупреждала об опасности.

Трещины на стенах и потолках покрывали все южное крыло здания. Дети к ним давно привыкли, но у родителей, посещающих школу один раз в год, иногда случались приступы презрения и несправедливости. Они считали, что во всем виновно школьное руководство. Миф, о том, что деньги, собранные на ремонт, уходили кому-то в карман, имел такие длинные корни, что обрубить их не мог никто. Рома же был другого мнения.

Даже глупый поймет, что трещины в стенах образовывались из-за оседания фундамента. А фундамент одними деньгами не укрепишь. Каждый год, все надеялись, что новый ремонт будет успешнее и продолжительнее предыдущего. Но школа рушила надежды окружающих, а трещин становилось все больше и больше.

Рома опустил голову и поплелся к гардеробу. Он не испытывал жалости по отношению к зданию. Школу он не любил, и желал ей развалиться в ближайшее будущее, пока он не успел ее закончить.

В тот момент, когда Рома услышал странный звук, он думал о том, как перетерпеть шестой урок. Он хотел гулять. Душа требовала свободы. В своей школе Рома натерпелся всякого, но как только его пробирала тоска, ему становилось так плохо, что он начинал мечтать. Улетая из реальности, он находился в более удобном для себя мире. Здесь и девчонки были рядом, и бои с соперниками оканчивались в его пользу, и верных друзей хватало. В своих мечтах Рома не чувствовал себя одиноким. Он был победителем, укротителем и просто человеком, чье присутствие необходимо обществу. Иногда он даже улыбался, размышляя о том, какой красочной казалась бы жизнь, если бы все было так, как в его мечтах.

Он свернул за угол, намереваясь взять куртку, и вдруг услышал шум. В начале, ему показалось, что у него просто заложило уши. Во всяком случае, виски действительно что-то сдавило, и в глазах появились неопознанные летающие круги. Рома остановился.

Шум не изменил своим кондициям. Только поменял тон. Теперь он стал более низким и прямолинейным, как будто поймал необходимую частоту. Под его натиском стены принялись раздвигаться, и Рома поверил, что если все пойдет по плану, через пару минут выходить из школы ему не потребуется. Школьный двор сам заберется внутрь.

Он сделал несколько шагов в сторону гардероба. Неприятное давление в ушах уменьшилось, но не намного. Он по-прежнему слышал тонкую волну звука, причиняющую такой дискомфорт, словно его держали головой вниз и раскачивали, как кегельный шар перед броском. От острых ощущений Рома сморщился. Он зашел в гардероб и быстрым шагом двинулся за своей курткой. Каждый год он вешал куртку в разных местах, выбирая те крючки, куда максимально доставал его рост. На выходе из гардероба он заметил вахтершу, в чьи обязанности, помимо гардероба, входили звонки с урока на урок.

– Извините, – обратился к ней Рома. – Вы слышите что-нибудь?

Бабушка оторвалась от книжки и посмотрела сначала на часы, потом на него.

– Что?

– Звук, – Рома поднял палец к верху. – Такой… необычный звук.

– Какой звук, дружок?

– Такой… – Рома замямлил, потому что и сам не знал, из каких компонентов состоит то, что он слышал. – Противный. Нудный. Раздражительный.

Вахтерша усмехнулась.

– Я уже лет десять, как мало что слышу, – сказала она, указывая на блестящую колбу школьного звонка. – Когда у тебя над головой по двадцать раз в день ревет эта штука, все звуки кажутся одинаковыми.

– Звонок здесь не причем, – Рома накинул куртку на плечи. – Я слышу… как будто…

И тут звук стал тоньше, и он наконец-то нашел ему определение.

– Как будто поют много голосов.

– Нет, дружок, – ответила бабушка. – Такого звука я не слышу.

– Но… – Рома нахмурился.

По мере того, как звук усиливался, словно зазывая его за собой, он чувствовал, что желание покинуть школу теряется. Он уже не хотел выходить на крыльцо, смотреть на пустые низовья и любоваться лысыми виноградниками. Его внимание сосредоточилось на необычном ощущении, которое подходило под описание – «Я слышу то, что не слышат другие». Или же бабка просто была глухой. Этого Рома тоже не исключал.

– А ты куда собрался? – вдруг осведомилась вахтерша.

Она прищурилась, словно в чем-то подозревая, а Рома покрылся мурашками при мысли, что бабка сболтает маме лишнего. Не смотря на далеко не лучшие успехи в учебе, большая часть учащихся уроки не пропускала. И редко кто болтался по коридорам без дела. Поэтому любой приход в гардероб за курткой воспринимался как нечто особенное.

– В туалет.

– Зачем тебе в туалете куртка? В школе не холодно.

– Это вам кажется, – Рома не хотел ждать, пока бабка его раскусит.

Он догадывался, что ей уже давно надоело читать роман. Но поговорить было не с кем, а рабочий день еще не заканчивался. Вахтерша отодвинула книгу от себя и повернулась в пол оборота, чтобы не утруждать больную шею лишним напряжением. И все же дискомфорт остался. Смотреть на мальчишку ей приходилось, высоко задрав голову.

– Ты куда, Малый? У тебя сейчас какой урок?

Рома оставил ее вопрос без ответа и выскользнул из гардероба. Оказавшись в пустом коридоре, он пошел на звук. Теперь он ясно различал голоса. Они пели. Рома не мог разобрать ни одного слова, но пение настолько привлекло его, что он и не подумал остановиться. Он шел вперед, вслушиваясь в тихую глубокую мелодию, пока не понял, что идет вовсе не в сторону актового зала, а в школьную столовую.

«Может быть, эхо?» – подумал он, ступив на кафельный пол.

В столовой никого не было, и Рома не сомневался, что никто не заглянет сюда. Час пик закончился на третьей перемене. А сейчас шел пятый урок. Традиционный для столовой грохот исчез. Все окошки камбуза были закрыты. Рома, словно очутился в склепе.

Но пение не замирало. Рома слышал причудливые тона живых голосов, и только тут, в присутствии эха, поверил, что они принадлежат детям. Рома с трудом доверял своим ушам. Никогда прежде хоровое пение не привлекало его, как сейчас. Он даже боялся вздохнуть, чтобы не потерять нить, по которой шел навстречу чудесным звукам.

Тем временем голоса зазывали его в единственную открытую дверь камбуза, куда школьников никогда не пускали. Рома шел ей навстречу, как загипнотизированный. Он чувствовал, будто перед ним расходится море. Он даже не заметил, как дверь, приоткрытая ровно на сантиметр, распростерлась перед ним, точно кто-то толкнул ее ногой.

Он зашел в переднюю часть камбуза и осмотрелся. Никого. Пусто. В другой раз он бы крикнул, чтобы удостовериться, есть здесь кто или нет. Но сейчас его мозг был настолько подвластен чужеродной силе, что он прошел мимо тесной комнаты, где не было ничего, кроме вешалок и лавок. Отсюда вели две двери. Одна прямо – в горячий цех, другая направо, в темную неизвестную комнату.

Рома заглянул в горячий цех, и понял, что звук исходит не оттуда. Огромные электроплиты не поют детскими голосами. А потолочные вентиляторы, не аккомпанируют им гулом. Конечно, кто-то мог оставить включенным радио или магнитофон, а эхо превратить все в искусство. Но сегодня был не тот случай. Рома лишь удостоверился, что в горячем цеху было так же пусто, как и во всей столовой, и ему вдруг стало так жутко, будто он остался на белом свете один.

– Ты не один, – прошептал себе мальчик. – У тебя есть сестра и мама. Правда, нет папы. Но и это не самое страшное.

Рома вышел из горячего цеха и посмотрел в проем отделения, откуда выходил звук. За шесть лет обучения в школе он никогда здесь не был.