Петербург времен Петра Великого

Это вероломство Петра I, в целом характерное для политиков тех, да и других времен, стало причиной взаимного ожесточения противников во время Северной войны. Карл мстил Петру: он заточил посольство Хилкова в тюрьму, потом казнил нескольких военнопленных, раз за разом отвергал многократные попытки царя начать переговоры о заключении мира. Петр, в свою очередь, жестоко обходился со шведскими военнопленными, а гражданское население завоеванных прибалтийских территорий почти поголовно отправляли в Россию, где продавали в холопы.

Первый блин комом, или «Злощастная Нарва»

Несмотря на внезапность, начало войны было проиграно Россией. По «неотступным просьбам» своего союзника Августа II (курфюрста Саксонии и одновременно – польского короля), безуспешно осаждавшего Ригу – столицу шведской Лифляндии, русская армия предприняла поход к границам Эстляндии и осадила крепости Нарву и Иван-город. Цель похода заключалась в том, чтобы оттянуть силы шведов от Риги. Молодой шведский король Карл XII действовал решительно и смело. Сначала он заставил капитулировать Данию, а затем высадился с армией в Эстляндии, в Пернове (Пярну), броском достиг Нарвы и под ее стенами в ноябре 1700 г. разгромил войска Петра I. После этого Карл направился под Ригу и освободил город от саксонской блокады.

Тем временем остатки русской армии отошли к Пскову и Новгороду, ставшим на это время главными центрами обороны русской территории. Но уже первые месяцы после поражения под Нарвой показали, что Карл XII не собирается идти на Псков и Новгород. Все свое внимание он сосредоточил на Августе II – более сильном, по его мнению, противнике, чем Петр I. Преследуя отступавшего от Риги Августа, шведский король двинулся в Польшу. Прибалтику, Ингерманландию он считал второстепенным театром военных действий. Так оно, собственно, и было. Основные события первого этапа Северной войны (1700–1709 гг.) развернулись на полях Польши, Литвы, а потом – Белоруссии и Украины. Расчет Карла строился на том, что слабую армию разбитого под Нарвой Петра I в Восточной Прибалтике можно будет сдержать и минимальными силами.

Отвлекающие набеги Шереметева, или О пользе секретности

Однако Карл не оценил по достоинству такого противника, каким был русский царь. Во-первых, после поражения под Нарвой царь не отчаялся и решительными действиями в чрезвычайно короткий срок сумел создать фактически новую армию, подготовить и обучить ее солдат и офицеров, так что уже год спустя, в 1701 г., по численности и боеспособности она существенно превосходила все шведские силы, оставленные королем Карлом в Восточной Прибалтике. К тому же чуть позже выяснилось, что здесь были сконцентрированы не лучшие шведские войска. Корпус Крониорта был набран преимущественно из жителей заморских провинций Швеции (немцев Лифляндии, Эстляндии, а также финнов). Они оказались недостаточно патриотичны в защите на своей земле интересов шведской короны. Неудачным оказалось и стратегическое расположение шведских войск: полки шведов были растянуты на огромном пространстве от Риги до Кексгольма и Выборга, что в целом ослабляло систему шведской обороны Ингерманландии.

Во-вторых, втайне даже от своих союзников Петр и его генералы подготовили новый план военных действий на осень 1702 г., который строился на самостоятельных действиях русских войск по завоеванию шведской Ингрии. Цель, которую поставил перед армией царь, была хотя и трудная, но выполнимая: быстро овладеть опорными точками обороны Ингрии в истоке и в устье Невы – крепостями Нотебург и Ниеншанц. В случае успеха русская армия оказывалась в очень выгодном положении. Она рассекала шведскую систему обороны Восточной Прибалтики надвое: карельская (финляндская) группировка войск оказалась бы отрезанной от войск генерала Шлиппенбаха, находившихся в Эстляндии и Лифляндии.

Чтобы ввести противника в заблуждение, русская армия под командованием Б.П. Шереметева в течение 1701–1702 гг. вела активное наступление в Южной Эстляндии и Лифляндии. При этом действия русской армии больше походили на карательные акции устрашения. Вторгаясь в Лифляндию – житницу Шведского королевства – большими массами, войска Шереметева не только разоряли укрепления, но и сжигали селения и посевы, а людей и скот поголовно угоняли в Россию на продажу. Как писал бывший осенью 1702 г. в Москве голландец де Бруин, «14 сентября привели в Москву около 800 шведских пленных, мужчин, женщин и детей. Сначала продавали многих из них по 3 и по 4 гульдена за голову, но, спустя несколько дней, цена на них возвысилась до 20 и даже до 30 гульденов. При такой дешевизне иностранцы охотно покупали пленных, к великому удовольствию сих последних, ибо иностранцы покупали их для услуг своих только на время войны, после которой возвращали им свободу. Русские также купили многих из этих пленных, но несчастнейшие из них были те, которые попадали в руки татар, которые уводили их к себе в рабы в неволю – положение самое плачевное»[32 - Бруин де. Путешествие через Московию. М., 1872. С. 99.].

Петру удалось ввести в заблуждение шведов, считавших, что действия русских сводятся только к набегам Шереметева. По материалам первой русской гезеты «Ведомости» и по другим данным выходит, что из Архангельска с кораблями в Амстердам было послано ложное сообщение о планах царя. Там говорилось о том, что царь занят преимущественно любимыми им морскими забавами на Белом море и строительством Новодвинской крепости, предназначенной для обороны Архангельска. Ведь еще недавно, в 1701 г., шведы неудачно пытались прорваться на кораблях к этому единственному морскому порту России[33 - Ведомости времени Петра Великого. М., 1893. Вып. 1. 1703–1707 гг. С. 4.].

Наконец, план Петра I блестяще удался еще и потому, что наступление в направлении Невы началось поздней осенью. А в те времена военные действия по обыкновению к зиме заканчивалось и противники уютно устраивались на зимних квартирах до весны. Успеху начатого похода способствовала и тщательная разведка будущих мест боев, проведенная инженером Василием Корчминым, и общая хорошая подготовка войск для успешного штурма крепостей.

Без риска и суеты

Успех похода Петра был связан и с весьма удачными действиями в 1701–1702 гг. в районе Невы пятитысячного отряда воеводы П.М. Апраксина. Имея базу в Ладоге (ныне – Старая Ладога), Апраксин должен был по заданию Петра лишь наблюдать за возможными действиями группировки Крониорта. Но Апраксин этим не ограничился и уже с лета 1701 г. постоянно беспокоил шведов: посылал на их территорию усиленные разведывательные диверсионные разъезды и отряды. Они нападали на небольшие укрепления и мелкие группы противника, разоряли жилье, захватывали пленных. 10 августа 1701 г. Апраксин взял Ижорскую мызу, а 13 августа на берегах Ижоры произошло кровопролитное сражение русского войска с пришедшим из Ниеншанца отрядом Крониорта. Битва закончилась победой русских, шведы потеряли около 500 человек и отступили к реке Славянке и Сарской мызе (в будущем – Царское Село). Подошедший на следующее утро к Сарской мызе Апраксин нашел там только брошенные противником телеги с припасами и амуницией. Крониорт отступил к Дудергофу и вскоре, опасаясь быть отрезанным от Финляндии осмелевшими русскими войсками, переправился через Неву на правый берег и отошел по Выборгской дороге[34 - Панов В.А. Свейский поход Петра Матвеевича Апраксина в Ингрию в 1702 году // ПЧ-96. С. 275–277.].

Самым серьезным недостатком русских сил в этом районе было отсутствие у них военных кораблей, без которых контролировать большие водные пространства Ладоги, Невы и взморья было трудно. Но и здесь Петр многого сумел добиться. В самом начале 1702 г. на только что основанной Сясьской верфи голландский мастер Воутер Воутерсон приступил к строительству первых кораблей. Одновременно были выстроены две другие верфи – Новоладожская и Лодейнопольская[35 - Богатырев И.В. Верфь в Лодейном Поле // Судостроение. 1982, № 12. С. 46–48.]. Так начали создавать будущий Балтийский флот. Сюда, на Ладогу и Онегу, приехали нанятые в Европе моряки и кораблестроители, среди которых было особенно много голландцев, а также греков и иллирийцев – лучших строителей и шкиперов гребных судов.

Из Белого моря по знаменитой «Осударевой дороге» – проложенной в дремучих лесах просеке – на берег Онежского озера (в местечке Повенец) отряд солдат под началом самого Петра I с помощью местных крестьян перетащил на руках яхту и несколько мелких судов. Они были спущены в Онежское озеро, хотя упоминаний об участии их в позднее развернувшихся военных действиях не встречается. Зато отряд казаков под командой полковника Ивана Тырнова на тридцати лодках 27 августа 1702 г. совершил удачное нападение на Ладожскую флотилию шведского вице-адмирала Нуммерса, стоявшую у Кексгольма. Потеряв пять судов из шести и 300 человек, шведы уже не могли прикрывать Ингрию со стороны водных пространств Ладоги.

Словом, русское наступление в районе Невы было тщательно подготовлено. Как писал военный историк конца XIX в., «ни один шаг Петра I на сухом пути не был рискованным, был обдуман заранее»[36 - Бобровский П.О. Завоевание Ингрии Петром Великим (1701–1703 гг.). СПб., 1981. С. 31.]. Сосредоточенная в начале сентября 1702 г. в районе Старой Ладоги 35-тысячная русская армия 27 сентября появилась под стенами Нотебурга, и подтянутая осадная артиллерия начала обстрел крепости. Группировка генерала Крониорта, находившаяся на правом берегу Невы и прикрывавшая Выборг, пыталась воспрепятствовать движению русских, но была ими легко отброшена[37 - Ведомости. С. 4.].

Успешное начало, или Как разгрызли Орешек

Крепость на Ореховом острове, у самого истока Невы из Ладожского озера была построена в 1323 г. московским князем Юрием Даниловичем[38 - Кирпичников А.Н., Савков В.М. Крепость Орешек. Л., 1972. С. 4, 16.]. По Столбовскому миру 1617 г. она отошла к шведам и стала называться Нотебургом. Значение Нотебурга в обороне всего Приневского района было огромно, взять же эту островную, хорошо укрепленную крепость с высокими стенами было нелегко. В 1656 г. при отце Петра I царе Алексее Михайловиче русская армия, несмотря на все усилия, овладеть Нотебургом так и не сумела. Иначе развивались события в 1702 г.

С самого начала русское командование прибегло к мощному и длительному обстрелу островных укреплений крупнокалиберными осадными орудиями (всего было выпущено около 3000 бомб и ядер), что вызвало многочисленные пожары и разрушения в крепости, в ее стенах образовались проломы. После обстрела, 11 октября, царь послал на лодках штурмовые группы, однако шведский гарнизон, насчитывавший 500 человек, мужественно встретил противника и не позволил русским сходу преодолеть стены. Шведы сопротивлялись 13 часов.

Взятие Нотебурга в 1702 г. С гравюры А. Шхонебена. 1703 г.

Вообще на этот раз противники оказались достойными друг друга. Среди штурмующих особо отличился своим мужеством подполковник Семеновского полка князь М.М. Голицын, решительно остановивший своих солдат, которые, не выдержав яростной контратаки шведов, начали «от той неприятельской жестокой стрельбы бежать». Но и повторный приступ оказался неудачен. Позже прапорщик Кудрявцев и 22 солдата были повешены за то, что «с приступа побежали»[39 - Журнал. Ч. 1. С. 51; Желябужский И.А. Дневные записки // Рождение империи. История России и Дома Романовых в мемуарах современников XVII–XX вв. М., 1997. С. 341.].

Вскоре подоспела помощь во главе с бомбардир-поручиком, будущим светлейшим князем А.Д. Меншиковым. Войска пошли на новый, третий по счету приступ, но вновь русских ждала неудача. Шведы, как написано было в специальной прокламации для населения Шведского королевства, отбили третью атаку «с наибольшим трудом, так как больше не было гранат и вместо них пришлось пользоваться камнями… ружья также из-за продолжительной стрельбы разрывались, вместе с тем все пули были израсходованы, так что во время происходящей атаки вынуждены были довольствоваться такими, какие можно было обтесать (из кусков металла. – Е. А.), и гарнизон был совсем ослаблен… Тогда все офицеры сделали представление коменданту о невозможности далее обороняться от столь крупной силы, которая снова была готова напасть»[40 - Шаскольский И.П. Шведский источник об осаде Нотебурга Петром I // Материалы и сообщения по фонду Отдела рукописной и редкой книги БАН СССР. Л., 1987. С. 221–222.].

После совещания комендант постановил сдать крепость русским. Петр, всегда высоко ценивший воинскую доблесть, разрешил гарнизону выйти из крепости «с распущенными знаменами, барабанным боем и пулями во рту (столько военных припасов, по обычаям того времени, разрешалось выносить сдавшимся по договору. – Е. А.), с четырьмя железными пушками». Шведы, сев на суда, ушли вниз по Неве, в Ниеншанц[41 - Журнал. Ч. 1. С. 56.]. Царь же тотчас приказал начать восстановительные работы в завоеванной крепости, ввел на остров двухтысячный гарнизон, а также переименовал крепость в Шлиссельбург (в переводе с немецкого языка – «Ключ-город»). Как человек XVIII столетия, Петр, склонный к аллегориям, выбрал такое название неслучайно – взятая крепость являлась действительно ключевым пунктом в обороне Ингрии.

Портрет героя на фоне города:

Фельдмаршал Михаил Голицын, или «Прямой сын Отечества»

Екатерина Великая поучала потомков: «Изучайте людей… отыскивайте истинное достоинство… По большей части оно скромно и прячется где-нибудь в отдалении. Доблесть не высовывается из толпы, не стремится вперед, не жадничает и не твердит о себе». Эти слова как будто сказаны об одном из лучших генералов армии Петра I князе Михаиле Михайловиче Голицыне. Потомок древнего рода Гедиминовичей, сын боярина, он начал службу барабанщиком Семеновского полка и с тех пор безмерно полюбил военное дело. Современники в один голос говорили о нем: «Муж великой доблести и отваги беззаветной – мужество свое он доказал многими подвигами против шведов». Особенно запомнился всем поступок Голицына 12 октября 1702 г., когда во главе штурмового отряда он высадился под стенами островной крепости Нотебурга. Когда первые атаки стены захлебнулись кровью, царь Петр, внимательно наблюдавший за штурмом, приказал Голицыну отступить. Однако от Голицына, согласно легенде, пришел дерзкий ответ: «Я не принадлежу тебе, государь, теперь я принадлежу одному Богу». Потом на глазах царя и всей армии военачальник приказал оттолкнуть от берега пустые лодки, на которых приплыл его отряд. Подвиг красивый, поистине античный, в духе спартанцев или римлян!

М.М. Голицын

Да и потом Голицын блистал мужеством, никогда не отсиживался за спинами своих солдат. Он имел обыкновение, как пишет современник, «идя навстречу неприятелю, держать во рту трубку, не обращая внимания на летящие пули и направленное на него холодное оружие». Михаил Михайлович отличился в сражении под Полтавой, а в 1714 г. стал героем завоевания Финляндии, добился нескольких важных побед над шведами, в том числе на море – в Гангутском сражении. Позже, в 1720 г., он, сухопутный генерал, одержал победу над шведским флотом при Гренгаме.

Голицын принадлежал к особому типу генералов русской армии, которых все любили: и солдаты, и офицеры, и начальство. Невысокий, коренастый, с темным от загара лицом, ясными голубыми глазами и породистым носом, он был у всех на виду. Его любили не только за отвагу, но и за «природный добрый ум, приветливое обращение с подчиненными», приятные, скромные манеры, что, как известно, среди генералов достоинство редкое. Да и сам Петр I высоко ценил Михаила Михайловича – какой же государь не любит полководца, из ставки которого никогда не улетает богиня Победы! Он называл Голицына так: «Прямой сын Отечества».

Мы почти ничего не знаем о его семейных делах: конечно, была жена, да и дети, но разве это главное в жизни истинного воина? Как пелось в старинной солдатской песне, «наши жены – пушки заряжены, вот кто наши жены!». Как и многие выдающиеся полководцы, князь Михайло Голицын был наивен и неопытен в политических делах и во всем слушался старшего брата – хитроумного Дмитрия Михайловича. Говорят, что израненный в боях фельдмаршал не смел даже сидеть в присутствии старшего брата – так его почитал… Близость к Дмитрию и сгубила Михаила. После прихода к власти императрицы Анны Иоанновны в начале 1730 г. и роспуска Верховного тайного совета, который возглавлял Дмитрий, фельдмаршал был изгнан из армии и в конце 1730 г. умер – я думаю, от тоски, ведь старый орел в клетке долго не живет.

«Время, время, время»

Позднюю осень сменила зима, и Петр отложил поход вниз по Неве до весны 1703 г. В ту зиму отряды Меншикова, как сообщала газета «Ведомости», нападали на мызы и деревни в окрестностях Кексгольма и захватили «простых шведов мужеска полу и женска 2000» человек. Уже с середины марта 1703 г. Петр был в Шлиссельбурге и спешно готовился к будущему походу. Он боялся упустить время, не хотел, чтобы шведы перехватили инициативу. 6 апреля он писал Шереметеву, что ждет его с полками и что «здесь, за помощию Божиею, все готово и больше не могу писать, только что время, время, время, и чтоб не дать предварить неприятелю нас, о чем тужить будем после»[42 - ПБП. Т. 2. С. 140.].

23 апреля армия Б.П. Шереметева от Шлиссельбурга двинулась вниз по Неве, по ее правому берегу, и вскоре подошла к Ниеншанцу. Комендант крепости Йохан (Иоганн) Аполлов прекрасно понимал, что силы сторон неравны. Уже в октябре 1702 г. он со своим гарнизоном в 800 человек изготовился к обороне: подготовил все 49 пушки цитадели, а 20 октября приказал поджечь город и казенные склады на берегу Охты. Но русские тогда не пришли, из Риги и Выборга помощи Аполлов не дождался, и 9 апреля 1703 г. он писал королю: «Как только лед сойдет с Невы, противник, вероятно, придет сюда со своими лодками, которых у него имеется огромное количество, обойдет крепость Шанцы и встанет на острие Койвусаари (Березового острова), откуда у него будет возможность препятствовать всему движению по Неве». А 26 апреля Аполлов уже доносил о действиях противника: «Около трех часов он штурмовал бастионы Пая и Сауна. После двухчасового сражения атаку русских отбили… В моем распоряжении 700 здоровых мужчин. Командира полка нет, я сам настолько устал, что меня должны сажать в седло, чтобы я мог проверять построения обороны. Я вижу сейчас, что они идут вдоль берега с развевающимися белыми флагами»[43 - Кепсу С. Петербург до Петербурга. С. 110–111; Ведомости. С. 8, 30.]. После неудачного приступа войска Шереметева начали рыть апроши и ставить батареи, следы позиций которых, согласно Н. Цылову, сохранялись еще в 1705 году[44 - Цылов Н. Планы С.-Петербурга в 1700, 1705, 1725, 1738, 1756, 1777, 1799, 1840, 1849 годах. СПб., 1853.]. 28 апреля Петр I во главе флотилии лодок с гвардейцами проследовал вниз по Неве мимо Ниеншанца, с бастионов тщетно пытались огнем этому воспрепятствовать[45 - Петров П.Н. История Санкт-Петербурга с основания города до введения в действие выборного городского управления по Учреждениям о губерниях. СПб., 1884. С. 35.]. Так в самом конце апреля 1703 г. Петр в первый раз оказался в тех местах, с которыми впоследствии навсегда связал свою жизнь. Плавание вниз по Неве имело отчетливо разведывательный, рекогносцировочный характер – русское командование опасалось, как бы флотилия адмирала Нуммерса, базировавшаяся в Выборге, не подошла на помощь осажденному гарнизону Ниеншанцу. Поэтому Петру необходимо было знать о силах и расположении шведских кораблей. Лодки дошли до взморья, шведов видно не было, на Витсаари (Гутуевском острове) Петр оставил заставу из гвардейцев и на следующий день, 29 апреля, вернулся в лагерь под осажденным Ниеншанцем.

Первое морское сражение в устье Невы в 1703 г.

30 апреля русскими была предпринята попытка нового штурма, который гарнизон вновь отбил. Нужно согласиться с теми историками, которые считают, что взятие Ниеншанца было достататочно кровопролитным с обеих сторон. Впрочем, было ясно, что крепость обречена. Поэтому комендант Аполлов, исполнив свой долг, перед лицом этого подавляющего превосходства осадного корпуса противника (особенно после продолжительного, 14-часового обстрела и взрыва порохового погреба[46 - Кепсу С. Петербург до Петербурга. С. 111–112.]), согласился на почетную сдачу. Это произошло 1 мая 1703 г. Согласно условиям капитуляции Аполлов на следующий день, 2 мая, вручил на серебряном блюде городские ключи фельдмаршалу Шереметеву и под барабанный бой вместе с гарнизоном, семьями солдат и офицеров, а также сидевшими в осаде горожанами, покинул крепость[47 - Обстоятельства взятия Ниеншанца на основе литературы достаточно полно изложены в кн.: Сорокин П.Е. Ландскрона, Невское устье, Ниеншанц. С. 81–94.]. Русские вступили в крепость, был устроен праздничный молебен в Шлотбурге – так переименовал русский царь шведский Ниеншанц. Тогда же состоялся знаменитый военный совет, решивший судьбу Петербурга. Историк Г.Г. Приамурский считает, что между названием стоявшего у истоков Невы Шлиссельбурга («Ключ-город») и названием переименованного после взятия Ниеншанца Шлотбурга («Замок-город») существует устойчивая аллегорическая связь (ключ – замок)[48 - Приамурский Г.Г. Три века петровской навигации // ПЧ-95. С. 196.]. Впрочем, скорее всего, слово «замок» читалось с ударением на первом слоге.

Портрет героя на фоне города:

Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев

Когда после очередной военной кампании Шереметев приезжал в Москву или в Петербург его приветствовали как никого другого из генералов Петра I – почти всю Северную войну он был главнокомандующим русской армии, ее старейшим фельдмаршалом! Боярин Шереметев всегда верой и правдой служил государю. Он воевал с турками, татарами, шведами, душил мятежи казаков и стрельцов. Крупный, даже толстый, с бледным лицом и голубыми глазами, Шереметев выделялся среди прочих вельмож своим благородными, спокойными манерами, любезностью и воспитанностью. Петр – государь деспотичный, склонный к непристойным розыгрышам и шуткам над подданными, никогда не позволял себе проделывать их со старым воином.

Однако при всех своих заслугах Шереметев не был выдающимся человеком. Борис Петрович – личность вполне заурядная, неяркая, без воображения и духовных исканий. «Не испытлив дух имею», – признавался он в письме своему приятелю Ф.М. Апраксину. Но зато он обладал другими достоинствами. В нем была та солидная надежность, которая внушает подчиненным уверенность и придает мужество даже в самом жарком бою. Возможно, поэтому Петр и вверил ему свою армию. Шереметеву случалось поступать не так, как хотел государь – человек порывистый и стремительный. Часто царь требовал от Шереметева быстроты, активности, бывал недоволен, когда фельдмаршал мешкал. Письма Петра I к нему полны понуканий и угроз. Но при этом царь не спешил расстаться с Шереметевым. Он знал наверняка, что старый конь борозды не испортит и что российский Кунктатор зря не будет рисковать, не бросится, подобно плебею Меншикову, на авантюры. Шереметев вел «негероическую», но рациональную войну, насколько она возможна в России.

Жизнь этого богатейшего вельможи была тяжелой, изнурительной. Грозный для врагов, он был придавлен страшной ответственностью, все время боялся не только за врученную ему армию, но и за себя. Петр I, используя способности и опыт Бориса Петровича, все-таки чуждался его и не пускал в свой ближний круг. Шереметев вечно страшился прогневить царя, лишиться его милости, пожалований и похвалы. А государеву холопу они всегда так нужны! В письме к секретарю Петра I А.В. Макарову он с тревогой вопрошал: «Нет ли на меня вящего гнева Его величества?» В конце жизни, уже смертельно больной, фельдмаршал боялся, как бы царь не заподозрил его в симуляции, в нежелании судить царевича Алексея Петровича – ведь он в 1718 г. получил строгий указ царя явиться в Петербург и участвовать в суде над наследником. Шереметев слезно умолял, чтобы врачи освидетельствовали подлинность его болезни. Он умер в Москве 17 февраля 1719 г. В завещании он просил похоронить себя в Киево-Печерском монастыре – святом месте, особо почитаемом им. Но государь решил участь покойного иначе: даже последние желания подданных для него ничего не значили. Тело Шереметева привезли в Петербург, и его могила стала первой в некрополе знатных покойников Александро-Невского монастыря. Так, даже смерть старого фельдмаршала, как и прожитая в вечном страхе и трепете его жизнь, послужила высшим государственным целям.

Б.П. Шереметев

Выбрать место, или Прощание со Шлотбургом

Заняв Ниеншанц (Шлотбург), Петр I, по-видимому, поначалу намеревался здесь обосноваться как в Шлиссельбурге. Однако вскоре царю стало ясно, что ни местоположение крепости, ни ее оборонительные сооружения не отвечают критериям тогдашней фортификационной науки. Из Шлотбурга, весьма удаленного от устья Невы, трудно было контролировать самый выход Невы в залив. Тогда и возникла идея строительства более мощной и расположенной ближе к взморью крепости. Замечу, что это не было такой уж новой, оригинальной идеей. Как говорилось выше, об этом думал и Эрик Дальберг. В 1698 г. он писал, что для упрочения шведского господства в устье Невы нужно или перестраивать существующий Ниеншанц, или построить новую крепость при впадении Невы в Балтийское море.

Петр I и его советники, независимо от Дальберга, взвесили оба эти варианта и остановились на втором из них. Произошло это на военном совете в лагере под Шлотбургом 2 мая 1703 г., когда, согласно «Журналу, или Поденной записке Петра Великого», решался вопрос: «Тот ли шанец (Ниеншанц-Шлотбург. – Е. А.) крепить или иное место удобнее искать (понеже оной мал, далек от моря и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать нового места, и по нескольких днях найдено к тому удобное место – остров, который назывался Люст Елант (то есть Веселый остров)»[49 - Журнал. С. 74.]. Естественно, что окончательному выбору места для крепости предшествовала тщательная рекогносцировка. В источниках есть противоречия относительно времени ее проведения. Из цитированного выше отрывка «Журнала» следует, что поиски начались после принципиального решения военного совета в лагере под Шлотбургом о строительстве крепости в новом месте. Та же версия изложена и в сочинении анонимного автора «О зачатии и здании царствующего града Санкт-Петербурга». Автор этот причудливо сочетал в своем труде легенды и действительно происходившие события. Он упоминает, что Петр плавал в устье Невы 14 мая и «усмотрел удобный остров к строению города»[50 - См. Беспятых Ю.Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. Л., 1991. С. 258.]. Отсюда следует, что Петр был на Заячьем острове после занятия русскими Ниеншанца 1 мая 1703 г. Однако известно, что «Журнал, или Поденная записка» писался уже после 1721 г. и мог неточно, как и сочинение анонима, отразить происшедшие события. Зато в другом источнике – «Журнале Кабинетском» за 1703 г., который заполнялся ежедневно подьячими Кабинета Петра I в течение всего его царствования – говорится, что еще во время осады Ниеншанца, «господин капитан бомбардирский (Петр. – Е. А.) изволил осматривать близ взморья удобного места для здания новой фортеции и потом в скором времени изволил отыскать единой остров, зело удобной положением места», на котором и основали крепость[51 - Цит. по: Шарымов А.М. Был ли Петр I основателем Санкт-Петербурга? // Аврора, 1992, № 7–8. С. 109.]. Иначе говоря, Петр обследовал это место, уже плывя на Гутуевский остров или возвращаясь с него, то есть в самом конце апреля 1703 г. Впрочем, правы могут быть оба источника – дело было весьма ответственное, и осматривать берега Невы пришлось, видимо, не раз. Впрочем, сколько не смотри – всюду, как писал впоследствие один из первых строителей Петербурга Доменико Трезини, «там были только пустоши, леса и вода»[52 - Овсянников Ю.М. Доменико Трезини. М., 1987. С. 171.].

Отступление:

Соблазн обмана

Несколько лет тому назад мне показалось, что, благодаря архивисту С.В. Казаковой, я ухватил-таки птицу истории за хвост и теперь станет возможно ответить точно на один из важнейших вопросов истории Петербурга – кто подал мысль основать в устье Невы Петербург; и знать, на кого сетовать, когда месишь грязь со снегом и сгибаешься под ледяным ветром на улицах города. В фондах Российского государственного исторического архива хранится копия грамоты Петра Великого некоему крещеному в православие финну Семену Иванову, который получил от царя награду – урочище Красный Кабачок на Петергофской дороге – за то, что, будучи лоцманом, толмачом и проводником, «указывал где быть корабельному строению и зданию (то есть строительству. – Е. А.) для Санкт-Петербурга». Но, увы, анализ копии грамоты и сопутствующих ей документов убедительно показал, что грамота эта – типичная фальшивка, составленная потомками лоцмана Семена Иванова, и фраза о «здании» – строительстве Петербурга придумана и вставлена, очевидно, подкупленным родственниками канцеляристом[53 - Подр. см.: Анисимов Е.В. Кто показал Петру Великому место для основания Санкт-Петербурга // Russian Studies. СПб., 1995. Т. 1. Вып. 4. С. 98–113.].

Нет, не мог действительно существовавший и награжденный царем за лоцманскую работу Семен Иванов указывать Петру место, где лучше построить Петербург! Основание города явилось не следствием удачной находки Семена Иванова, а результатом продуманного замысла Петра I и многих окружавших его людей. Весной 1703 г. царь, отыскивая место для будущей крепости, тщательнейшим образом осматривал побережье Невы. Он исследовал территорию не один, а в сопровождении различных специалистов – основание крепостей в то время было серьезнейшей наукой, требовало рекогносцировки на местности, анализа чертежей, промеров глубин, обсуждения многих технических вопросов с фортификаторами, артиллеристами и моряками. Скорее всего, прав Феофан Прокопович, который писал в своей «Истории императора Петра Великого», что царь, «сед на суда водныя, от фортеции Канцов по реке Невы береги и острова ея даже до морского устья прилежно разсуждати начал, не без совета и прочиих в деле том искусных»[54 - Прокопович Ф. История Петра Великого от рождения его до Полтавской баталии и взятия в плен остальных шведских войск при Переволочне включительно. М., 1788. С. 82.].

Нам известно, что в свите Петра в то время были два специалиста-фортификатора: французский генерал-инженер Жозеф Гаспар Ламбер де Герэн и немецкий инженер В.А. Киршеншейн. Первый делал чертежи восстанавливаемой после штурма 1702 г. крепости Нотебург-Шлиссельбург, рукой же второго сделаны два первых плана крепости на Заячьем острове. До самой своей смерти в 1705 г. Киршеншейн руководил строительством Петропавловской крепости. А.М. Шарымов, вслед за военным историком Ф.Ф. Ласковским, считает, что проект Киршенштейна был положен в основу проекта крепости на Заячьем острове. Он также отводит большую роль Ламберу, продолжателю школы великого Вобана. Неслучайно осенью 1703 г. Ламбер получил в награду орден Андрея Первозванного. Петр никогда не был щедр на награды высшим и единственным орденом России той эпохи, возможно, так он особо отметил заслуги своего генерал-инженера при основании 16 мая 1703 г. крепости на Заячьем острове[55 - Шарымов А.М. Был ли Петр I. С. 139, 147; ПБП. Т. 2. С. 397. В 1706 г. де Ламбер бежал за границу и был лишен ордена. См. также: Степанов С.Д. Санкт-Петербургская Петропавловская крепость. СПб., 2000. С. 35–40, 43.]. Кроме того, после Азовских походов 1695–1696 гг. царь и сам приобрел большой опыт в фортификации – ведь тогда ему пришлось долго выбирать место для основания Таганрога, а также крепости Святой Петр в устье Дона. Неслучайно один из рабочих чертежей крепости на Заячьем острове сделан, как предполагают историки, рукой царя[56 - Бутми В.А. Начало строительства Петропавловской крепости // Научные сообщения Ленинградской государственной инспекции по охране памятников Ленинграда. Л., 1959. С. 5–6.].

Отныне и навсегда

Итак, в конце апреля – начале мая 1703 г. Петр I и его помощники выбрали место для будущей крепости у правого берега Невы на низком острове, известном как Енисаари (в переводе с финского на русский язык – Заячий), или, по-шведски, Люст-Эйланд, Люст-Гольм (Веселый остров). В фортификационном смысле остров был очень удобен для обороны устья Невы – огонь с построенных на нем бастионов перекрывал два основных, сходящихся поблизости от крепости корабельных фарватера по Большой и Малой Неве.