Я умру за вождя и отечество

– Прости, я обещал еще в одно место забежать, – соврал Пауль.

Ничего он никому не обещал. Но ощутил, что оставаться в новой квартире неуютно. Марта, хоть и ведет себя подчеркнуто вежливо, все равно смотрит так, что все внутренности в ледяной комок сворачиваются.

От такого отношения со стороны какой-никакой, а родственницы, в душе разливается неприятная горечь. Но разве он властен что-то поделать? Может, в будущем представится шанс зарекомендовать себя с лучшей стороны? Глядишь, тогда она и изменит свое отношение.

О том, что скоро неприязнь со стороны Марты Блау вылетит из головы под грузом куда более мрачных переживаний, Пауль не знает.

Солнце уже потихоньку начало заливать мир закатными алыми красками, когда он добрался до дома Хельги. В голову лезут воспоминания о брате и его жене. Как они смотрят друг на друга, какая у них славная дочурка… Мысли сами собой перескочили на девушку, которую тетушка Гретхен уже пару раз успела назвать его невестой. Они уже целый год вместе. Успели познакомиться с ее родителями. Пауль изрядно робел, когда впервые переступил порог их квартиры. Отец Хельги – руководитель отдела в БМВ. Компания за последние несколько лет превратилась в огромный концерн. Поговаривают, если дела и дальше так будут идти, они превратятся в автопроизводителя мирового масштаба. И деньги там вертятся вполне соответствующие. Герр Краузе – отставной офицер. Огромный, статный, с роскошными усами и зычным голосом. И, вопреки опасениям, абсолютно индифферентно отнесшийся к сомнительной славе Пауля.

– Главное в молодом парне – чтоб ему на настоящий поступок пороху хватало, – громогласно объявил он, смерив ухажера дочери многозначительным взглядом. – А дурь, она с возрастом выветривается.

В этот день Пауль впервые задумался о том, чтобы сделать Хельге предложение. Но ведь мужчина, как ни вертись, должен содержать семью. А Пауль – чего он может содержать? В этом году закончит школу и попадет в училище Рейнметалл. Наверняка попадет. Еще два года в училище – и можно будет устроиться на завод. Сможет ли он оплатить университет для Хельги? Держи карман шире.

В памяти всплыло одно из выступлений фюрера. Гитлер что есть силы клеймит проклятое еврейское влияние. Брак должен быть результатом настоящей любви, а денежные расчеты и тому подобное – это все второстепенно. Ну да, недовольно отозвался внутренний голос, Гитлеру легко говорить. Он-то, небось, не на зарплату в сто марок живет.

По пути сделал небольшой крюк, чтобы пройти через небольшой скверик, в котором они часто сидят до поздней ночи. Девушка сейчас, конечно, не там. Ей в это время положено быть дома. Скорее всего, занимается тригонометрией – вот уж зубодробительная наука.

Хельгу он нашел сидящей на лавочке посреди благоухающей сирени. На том самом месте, где они вчера целовались чуть не до полуночи. Девушка сидит, спрятав лицо в ладонях, плечи трясутся от несдерживаемых рыданий. Нервы от такого зрелища словно кипятком ошпарило.

– Хельга! Что случилось?

Возлюбленная резко обернулась на его возглас. И, разревевшись пуще прежнего, бросилась ему на шею.

– Что случилось? Тебя кто-то обидел? – Пауль осторожно обнял вздрагивающие плечи. Ну, если так оно и есть – доведший ее до такого состояния сильно о том пожалеет. Но Хельга лишь помотала головой.

– Отец… – И девушка снова разревелась.

– Что с ним? – Похолодел Пауль. Вот уж не думал, что с жизнерадостным, полным жизни здоровяком может что-то случиться. Но с ним, как выяснилось, ничего и не случилось.

– Его назначили начальником представительства в Гамбурге. – Тихо всхлипнула Хельга. Кажется, уже выплакала все, что можно. – Через неделю мы уезжаем. Навсегда.

В груди разлился ледяной холод. Звонкий и безнадежный. Думал ли герр Краузе о чувствах дочери, когда соглашался на назначение? Наверняка думал. Мысли его угадать нетрудно. Немного погрустит, а потом успокоится. С глаз долой – из сердца вон. Мало, что ли, ухажеров в Германии?

– Не плачь, – попросил Пауль, не выпуская прильнувшую к нему девушку из объятий. – Все обязательно как-нибудь сложится. Будем друг другу письма писать.

– Не будем. – Тихо ответила Хельга. И медленно подняла на него огромные синие в глаза. В уголках бриллиантами сверкают слезы. – Это навсегда, понимаешь? Я…

Девушка запнулась. Тяжело вздохнула, узкая ладошка с неожиданной силой сжала руку Пауля.

– Это навсегда. И ничего не поделаешь. Отпусти меня. И я тебя отпущу.

– Но…

– Не надо, пожалуйста! – Звонко выкрикнула Хельга. Кажется, она опять готова разрыдаться. – Все это ничего не даст. Совсем. Только будем бесконечно рвать друг другу души пустыми ожиданиями писем, которые… Которые останутся просто письмами. Я… Я так не смогу. Пожалуйста, забудь, что знал меня. Навсегда. Будто вовсе мы никогда друг друга не знали. Так будет легче. И… Постарайся не делать глупостей.

Оглушенный страшными словами Пауль не успел ответить. Девушка впилась в его губы долгим поцелуем, что длился, кажется, целую вечность… Или, быть может, ему хочется, чтобы эта вечность никогда не заканчивалась.

Наконец, Хельга медленно отстранилась.

– Прости… И прощай. – И, развернувшись, побежала прочь, давясь снова накатившими рыданиями.

Первый порыв – броситься следом. Пауль сделал было один шаг… И остановился. Тяжело осел на скамейку, вытащил дрожащими руками пачку сигарет. Трясущиеся пальцы загубили, наверное, с десяток спичек, прежде чем удалось прикурить. Затянулся, облачко дыма безмятежно устремилось в пылающее огненным закатом небо – ровно такое же, каким оно было год назад, когда она поцеловала его впервые.

Отчаяние и безумное неверие то накатывают, то отступают, будто океанский прилив. Он как будто до сих пор не может поверить в произошедшее. Словно вот-вот проснется на старом диване, укрытый купленным недавно теплым одеялом. И привидевшийся кошмар разожмет когти, а затем и вовсе уступит место смешливому облегчению – мол, приснится ж такая глупость… Нет. Он, к сожалению, не спит.

Докуренная сигарета полетела в урну, а Пауль полез в карман за следующей. Неведомая сила разрывает на две части. Одна, обезумевшая и яростная, требует броситься следом за Хельгой. Может быть, если он на самом деле сделает ей предложение, тогда она…

Зубы сомкнулись до болезненного хруста. Тогда она начнет на него кричать сквозь слезы, чтобы он не говорил глупостей. Она уже все решила. В груди от этой мысли противно закололо. Но девушка и в самом деле решила все и до конца. Она поедет с отцом в Гамбург, поступит там в какой-нибудь университет… Не в одном же Берлине есть университеты? Погорюет немного – и забудет о нем. Наверное, если бы она ожидала от возлюбленного какого-то шага – она бы… Ну, дала какой-нибудь знак? Или нет? Или она ждет, что он придет за ней, а он сдается слишком рано?

Оставшийся от папиросы крохотный огрызок больно обжег пальцы. Пауль тихо ругнулся. Окурок полетел следом за предыдущим собратом, а Блау полез за третьей.

И понял, что готов сдаться. Потому что Хельга, наверное, права. Потому что даже если он сейчас побежит следом, даже если уговорит остаться – что дальше? Даже если он не будет вылезать с заводов Рейнметалл, он не обеспечит ей достойной жизни и высшего образования. Не висеть же им на шее у дядюшки Вилли?

Тихо вздохнув, Пауль откинулся на спинку лавочки, безучастно глядя, как клубы табачного дыма растворяются в весеннем воздухе.

В школе Хельга больше не появлялась. Пауль сидит за партой в одиночестве. Год назад он согнал с этого места очкарика Вернера. Тот, конечно, удивился, что разгильдяй Блау вдруг рвется усесться за первую парту, но спорить не решился.

Семейство Краузе уехало из Берлина два дня назад. Он, что ни день, пытается убеждать себя, что жизнь на этом не заканчивается. Впереди училище Рейнметалл. Четыре дня назад от них пришел конверт с уведомлением, что герр Блау считается предварительно зачисленным, и от него ожидается школьный аттестат с надлежащими отметками. Радости отпечатанный на пишущей машинке документ не доставил никакой. Даже ожидающие где-то впереди офицерские погоны как будто потеряли львиную долю лоска. Что в них толку, если Хельга никогда не увидит его в парадном мундире?

В голову даже полезли было мысли плюнуть на чертов английский с его мудреной грамматикой и пойти пошататься по улицам. Просто бродить по нарядному Берлину, ни о чем не думая. Но Пауль, стоит в голову полезть этим глупостям, стискивает зубы и снова берется за новенькую авторучку. Жизнь, как ни стенай, продолжается.

Глава 7

Партийное бюро на Хедеманнштрассе встретило помпезной высокомерной тишиной. Пауль почувствовал себя потерявшимся посреди тяжелых прямоугольных колонн. Мрачный антураж – темный гранит и алые знамена со свастиками – заставляет ощутить себя крохотным испуганным винтиком зловещего механизма.

– Чем могу помочь, молодой человек? – Раздалось из другого конца зала. Там, за небольшим столиком, восседает дежурный в партийной форме.

– Здравствуйте. Я хочу… – Пауль почему-то смешался под бесстрастным равнодушным взглядом местного клерка. – Хочу вступить в ряды национал-социалистической рабочей партии Германии.

– Да ну? – Не меняя выражения лица поинтересовался партиец. – И чем вызвано такое желание?

– Я уверен, что партия ведет Германию в верном направлении. И хочу поддержать это движение всеми своими силами. Чтобы фюрер в любой момент мог использовать все мои таланты и умения так, как посчитает нужным и правильным.

Ответ он заготовил заранее. Из-за этого никак не избавиться от тянущего ощущения фальши. Будто он не говорит от сердца, а тарабанит заученную по бумажке формулу. Перед зеркалом все казалось правильным, но сейчас эти слова почему-то показались по-идиотски помпезными. Хотя в них нет ни капли лжи. Пауль говорит абсолютно искренне.

Правда, в глубине души противно скребутся воспоминания о рассудительных словах дядюшки. О том, что дружба с властью вполне может самым наилучшим образом сказаться на карьере «юного Пауля». Как ни стыдись самого себя, а мысль эта сидит в самой глубине души и довольно потирает лапки.

– Вам уже исполнилось восемнадцать? – Уточнил дежурный. Ответ новоиспеченного кандидата он встретил все тем же равнодушным спокойствием.

Пауль нетерпеливо кивнул. И, повинуясь приглашающему жесту, протянул кипу документов. Партиец принял папку, быстро зашуршали перелистываемые бумаги.

На то, чтобы собрать все справки, ушел почти месяц. Зато теперь в его распоряжении свидетельство о немецком происхождении – свое и родителей. О потраченном времени грустить никакого смысла. Подсуетился сейчас, не придется бегать с бумагами позже, когда придет время жениться. Все равно без такого свидетельства браков теперь не регистрируют. Чтобы не загадить ненароком драгоценную немецкую кровь еврейскими примесями.

Дежурный многозначительно вздохнул: видимо, горюет по блаженному ничегонеделанью. Громко застучала пишущая машинка. Пауль терпеливо смотрит, как клерк клацает по клавишам небольшой «Олимпии». Ровно такой же пользуется дядюшка. Наконец, желтоватый, украшенный партийным вензелем листок извлечен из лотка. Партиец заозирался по сторонам, глаза так и бегают по черной поверхности столика. Как выяснилось – ищет печать, что стоит прямо позади пишущей машинки. И вот синеватый кружок с распластавшим крылья орлом занял место под ровными рядами текста.

– Извещение с приглашением на собеседование придет по почте. Не опаздывайте. Извещение является официальным документом, обязывающим работодателя предоставить вам свободное время для его прохождения. – Все тем же безразличным голосом сообщил дежурный. И окончательно потерял к новобранцу интерес.

Улица встретила летней жарой и гулом машин, что проносятся по близкой Вильгельмштрассе. Нацисты подыскали себе неплохое логово. Раньше в этом здании обретался видный еврей Вальтер Ратенау, еще в двадцатых убитый националистами. Поговаривают, Геббельс специально выбрал именно этот дом – дескать, так смешнее и символичнее. Наверное, так оно и есть.