Я умру за вождя и отечество

Март тридцать пятого выдался солнечным, но прохладным. Промозглый весенний ветер пробирает до костей. На Мюллерштрассе из стороны в сторону нехотя качаются голые ветки деревьев. Пауль поежился, постаравшись, чтобы зябкое движение осталось незамеченным: новое теплое пальто накинуто поверх легкого плаща Хельги. Покажешь, что замерз – она тут же попытается его вернуть. И сама тотчас примется дрожать от холода. А видеть ее в своем пальто… От этого в глубине груди разливается что-то непонятное и теплое, пока они идут тихими берлинскими дворами.

Можно только удивляться, как изменилось за последние пару лет царство покосившихся развалюх и неопрятных серых стен: все вокруг вылизано и выкрашено яркой краской. Дома щеголяют нарядной отделкой, даже извечные неряшливые объявления «куплю, продам, сдам в аренду» куда-то исчезли. Если уж нужно что-то повесить – вешай на специально отведенное место. Хотя и там вместо кое-как накарябанной писанины красуются яркие и красочные плакаты. Рабочий в коричневой рубашке укладывает массивный кирпич на идеально ровную стену. За спиной – алый флаг со свастикой, а чуть выше строгим готическим шрифтом – призыв: «Гитлер строит – помогите ему! Покупайте немецкие товары!»

– Не нравятся мне все эти новости. – Пробормотала Хельга, когда они остались вдвоем посреди нарядного царства порядка и благополучия. Девушка нахохлилась, тонкие пальцы сжали темную драповую ткань.

Пауль только и мог, что наградить ее растерянным взглядом.

– Это еще почему?

– Потому что армию создают, чтобы она воевала. – Буркнула Хельга, еще сильнее вцепившись в борта пальто, будто тщась укрыться от неуютного мира.

Пауль лишь покачал головой. О создании армии сегодня объявил по радио сам фюрер. Специально по этому поводу их построили во дворе школы. Они, как и школьники на всех землях Рейха, прослушали обращение, стоя в идеальном строю. Чтобы над головами развевались знамена, чтобы чувствовать рядом плечо товарища… Наверное, иначе такие новости слушать нельзя.

Гитлер говорил долго: о том, что позорное клеймо Версаля[20 - Версальский мирный договор заключен по результатам первой мировой войны. Его условия были подчеркнуто унизительными для Германии, и, помимо прочего, накладывали жесточайшие ограничения на численность и вооружение армии.] смыто. Цепи, которыми враги Германии сковали великую державу, разорваны. Армия Рейха вновь станет источником непреходящей гордости немецкого народа. На смену карликовому Рейхсверу[21 - Прежнее наименование вооруженных сил Германии в период с 1919 по 1935 год.] пришел Вермахт – армия народа, что стоит на страже безопасности Германии. Воинская служба – больше не привилегия устроившегося на контракт наемника, а священный долг каждого гражданина.

Тогда, во дворе, все встретили речь фюрера единодушным «Хайль Гитлер!». Хельга кричала наравне со всеми. Но то, что она говорит при людях – совсем не то же самое, что слышит Пауль, когда они остаются вдвоем.

– Только не фюрер, – убежденно ответил Пауль. – Вермахт будет не войны развязывать, а защищать Германию.

– Слушай, Блау! – Хельга так резко крутанулась на каблуках, что рыжие волосы огненным веером взвились в воздух. Увенчанный длинным ногтем палец ощутимо ткнул Пауля в грудь. – Детская наивность хороша, когда тебе шесть, а не шестнадцать! Ой…

– Ну-ну. – Пауль наклонился и поднял с земли упавшее пальто. Хельга безропотно позволила снова накинуть его себе на плечи. – А, может, дело не в наивности? По-моему, у кого-то скепсис из ушей лезет.

Девушка возмущенно фыркнула.

– Нет, в самом деле. Фюрер обещал спасти Германию от красной угрозы – и коммунистов извели под корень. Фюрер обещал, что поднимет страну – и он действительно поднял страну.

– Так уж и поднял… – Пробубнила себе под нос Хельга. Пауль молча взял ее за руку. Узкая ладошка показалась ледяной. Ну вот что ей стоило одеться по-нормальному? Ох уж эта девчоночья мода…

– Пощупай. – Сказал он, положив тонкие девичьи пальцы на темный драп. – Прекрасная ткань, правда? В жизни не помню, чтобы мне покупали таких дорогих вещей. Куда чаще приходилось донашивать то, что осталось от брата.

Девушка снова фыркнула, но промолчала. Возразить ей нечего. Германия Адольфа Гитлера марширует под алыми знаменами, кричит «Хайль», украшает флагами со свастикой улицы, но это – внешняя сторона. Есть, однако, еще одна. Глубокая и будто бы незаметная. Это новые ботинки вечно простуженного Ганса. Дорогой шерстяной пиджак Людвига, чей отец то и дело занимал деньги, потому что получки не хватало на месяц. Даже оболтус Фриц щеголяет в новой шинели.

И никакой кризис уже не пытается наложить лапу на две сосиски в полной тарелке.

– Если фюрер что-то говорит, значит, так оно и есть. – Убежденно закончил Пауль.

Фриц наградил бывшего друга тяжелым недружелюбным взглядом. В армии, небось, ему так таращиться никто не даст. По уставу запрещено. В гитлерюгенд, однако, запрещающего злобные взгляды устава еще не придумали.

Морген отточенным движением снял с плеча винтовку и передал ее Паулю. Дальше – шаг вправо, разворот, еще шаг вправо – и вот он стоит, вытянувшись во фрунт, возле украшенного цветами портрета фюрера. Смена караула завершилась. По другую сторону застыл с такой же винтовкой Людвиг Шнайдер. Несколько лет назад Пауль устроил ему славную трепку за симпатии к красным, а тот его в ответ обозвал коричневой чумой. А сейчас – гляди ты, вытянулся, как гвардеец на параде.

Фриц и Ганс отсалютовали портрету Гитлера и направились восвояси, а новая смена осталась торчать на месте. Еще каких-то четыре года[22 - Призывной возраст в Третьем Рейхе в довоенный период – 20 лет.] – и вместо коричневой рубашки и черного галстука на нем будет настоящая военная форма. И к винтовке будет прилагаться магазин с боевыми патронами.

Вокруг царит привычная школьная кутерьма. Мальчишки в коричневых рубашках, девчонки в белых блузках и черных юбках. Все спешат в сторону своих классов. Каждый, проходя мимо поста у портрета, не забывает вскинуть руку в приветствии. Поначалу многие к такому церемониалу относились спустя рукава, но школьное руководство гитлерюгенд живо отучило разгильдяев проявлять преступную халатность к священной обязанности каждого рейхсдойче[23 - Рейхсдойче – термин, которым обозначались лица немецкого происхождения, постоянно проживающие на территории Рейха. Фольксдойче – лица немецкого происхождения, проживающие за пределами Рейха.].

Поначалу это казалось жуть как весело. Ну, ладно, это и сейчас не сильно грустно. Но все эти обязанности, одна священнее другой, множатся так быстро, что любые грибы после летнего ливня обзавидуются. Интересно, а в училище тоже придется что ни день устраивать торжественные марши?

Поступать училище Рейнметалл[24 - Рейнметалл (в описываемое время – Rheinmetall-Borsig AG) – немецкий концерн, с 1889 года по настоящее время является одним из крупнейших производителей оружия в Германии.] его надоумила Хельга. Сама она нацелилась на университет Фридриха Вильгельма[25 - Университет Фридриха Вильгельма (в настоящее время – университет имени Гумбольдта) – старейший из университетов Берлина.]. Пауль, как бы подруга ни тянула к знаниям, на высшее образование даже замахиваться не пытается. Не по карману, да и вступительные экзамены такие, что легче сразу пойти и удавиться. Хотя, конечно, обидно. Получил высшее образование – все, считай жизнь удалась. И окружающие сразу смотрят с немым уважением в глазах, да и зарплаты у врачей или инженеров такие, что только и остается восхищенно закатывать глаза. Впрочем, даже если он каким-то чудом поступит – все равно в двадцать в армию заберут. Погодите-ка…

Пауль и так стоял, словно истукан, а от неожиданной догадки и вовсе превратился в соляной столп. Вот оно! Если себя хорошо показать в армии – наверняка представится шанс стать офицером. А уж коли на твоих плечах лейтенантские погоны – все врачи и инженеры могут прикурить. Интересно, как к этой идее отнесется Хельга…

Домой вернулся поздно вечером. Времена, когда за подобное можно было получить головомойку, давно позади. Во-первых, Пауль повзрослел и с полным основанием пользуется запретными ранее благами и свободами. Во-вторых, он же не баклуши все это время бил!

Сначала школьный штаммфюрер в честь создания Вермахта устроил полновесный марш-бросок с полной боевой выкладкой. Что именно должно быть в боевой выкладке, большинство представляет довольно смутно, так что взяли школьные ранцы – небось, потяжелее солдатских будут. Роль винтовок исполнили заранее собранные со всей округи лопаты.

Результат марш-броска оказался провальным. После попытки объявить воздушную тревогу с последующим укрытием в придорожных зарослях, отмахавшая без малого десять километров воинская часть взбунтовалась: почти половина личного состава наотрез отказалась лезть в кусты и гробить там нарядную форму. А форма эта, между прочим, еще и денег стоит! Обычно взбунтовавшиеся солдаты устраивают или дебош, или революцию. Дебош сочли проявлением асоциальной распущенности, а революцию – противоречащей германскому духу. В результате закончили дело парадом в честь будущих побед Рейха над международным еврейством.

– Пока тебя не было, заходил Рудольф. Просил, чтобы ты к полудню субботы пришел к нему домой помочь с переездом. – Сказала тетушка, убирая тарелки после ужина.

– Как? Почему? Его все-таки выперли из квартиры? – Удивился Пауль.

Лишившись работы, брат добрых полтора года занимался черт-те чем. Таскал мешки, подрабатывал чернорабочим, хватался за любое занятие, лишь бы семью не выкинули на улицу. Как он радовался, когда, наконец, отыскал хорошую работу в серьезной конторе! Даже начал планировать поступить на инженерный факультет. И неужели сейчас, когда жизнь начала налаживаться…

– Никто его не выпирал. Им предоставляют новую квартиру. В собственность. Отец Марты похлопотал – он на службе обзавелся полезными связями.

Только и остается, что облегченно вздохнуть… И восхищенно покрутить головой. Да уж, связи в государственных органах – очень полезная штука.

– Кстати, о связях, – неожиданно вмешался в разговор дядя Вилли. – Я, право слово, не ожидал, что начну этот разговор, но последние изменения в твоем характере…

– Это все Хельга. – Убежденно перебила супруга тетушка. – Я надеялась, что в жизни Пауля появится приличная девушка, способная наставить балбеса на путь истинный. И счастлива, что мои надежды сбылись.

– Да-да, конечно. Так вот, насчет связей. Наша газета получила льготу от рейхсминистерства просвещения. Возможность погасить семьдесят процентов обучения в любом высшем учебном заведении Берлина. Главный редактор подарил ее мне в честь тридцатилетия безупречной службы. Я знаю, что ты, Пауль, имеешь виды на училище Рейнметалл и полагаю этот выбор достойным, но высшее образование – это высшее образование.

– Да, такой шанс ни в коем случае нельзя упускать! – Категорически заявила тетушка.

А вот Пауля, как ни странно, неожиданная перспектива совсем не обрадовала. Только он окончательно расписал для себя все планы на будущее – и ведь даже Хельга, уж на что пацифистка, а твердо убеждена, что армейская служба – это его призвание! И на тебе. Будь это что другое, равнодушно отмахнулся бы, как от досадной помехи. Но высшее образование – это очень серьезно. Это, считай, пробиться в самые что ни есть небожители. Но стоит представить себя в парадной форме с аксельбантами…

– Я очень благодарен вам, дядюшка. Но у меня другие планы. – После недолгой заминки ответил Пауль.

– Да ну? И какие же, позволь узнать?

– Я твердо решил стать офицером.

Поднявшиеся было над роговой оправой очков брови дяди Вилли вернулись на законное место.

– Ах, ну конечно. Совсем забыл про эту новость. Армия… Ну, что ж, достойное начинание. И, пожалуй, куда более соответствующее твоей натуре.

– Я уж и не надеялась дожить до того времени, когда молодежь опять начнет мечтать об офицерских званиях. – Тихо добавила тетушка Гретхен.

В субботу Пауль пришел к назначенному времени на Зеештрассе. Семья брата живет – теперь уже жила – в четырехэтажном доме, окна которого выходят прямиком на шумную улицу. Не самое приятное местечко, но бывает и хуже. Возле подъезда стоит грузовой «Опель». Водитель безмятежно курит, пуская в синее небо облачка дыма.

– Пауль! Поднимайся к нам! – Раздался сверху крик Рудольфа.

Внутри небольшой квартиры – радостное оживление. Марта и малышка Ильзе, которой скоро стукнет восемь, укладывают в коробки тщательно завязанные узелки с вещами. Сам Рудольф примеряется к тяжеленному пианино.

– Привет. Спасибо, что пришел. Мне без тебя никак не справиться.

– Привет, дядя Пауль!